Юлия Латынина - Промзона Страница 43

— Ой, ежевика! — вскрикнула Настя и сбежала с дороги, вниз, туда, где на длинных буро-зеленых плетях ежевики виднелись черные крупные ягоды.

Кусты ежевики расползлись по старой плотине, отделявшей пруд от Туры.

Приглядевшись, Настя заметила остатки огромного железного колеса, а с другого края плотины — кирпичный вытянутый дом с выбитыми окнами и датой, выложенной под самой крышей: 1893. Сквозь трещины в плотине сочилась вода.

Ахрозов, спустившийся вслед за ней, стал озабоченно трещины разглядывать.

— Это что? — спросила Настя.

— Старая электростанция, — ответил директор. — Здесь еще Синебрюховы построили целый каскад электростанций. Первый каскад в России, тут же тоже тогда руду добывали. На Богоявленке.

— А почему их забросили?

— Невыгодно. Река небольшая, сейчас совсем другие мощности нужны. Во-он, внизу у Нижнесушинки еще одна плотина.

Ахрозов стоял совсем близко от Насти, сильные его пальцы с изъеденными ногтями взяли Настю за плечи и развернули в сторону далекой, запрятанной за деревьями и дымкой Нижнесушинки, и на Настю мгновенно пахнуло мужским потом из-под кожаной куртки. Запах был нерезкий, даже приятный.

Настя старательно приподнялась на цыпочки, обхватив руками кирпичную кладку, так, чтобы ее короткая юбка взъехала как можно выше, но так никакой плотины и не увидела. Когда она обернулась, она увидела, что Ахрозов смотрит не на нее и не под юбку, а спрыгнул под откос, и озабоченно изучает трещины в плотине.

— Что такое? — спросила Настя.

— Да ничего. Мэр, сучонок. В прошлом году списал триста тыщ баксов на ремонт плотины, где тут ремонт? Тут ежевика, а не ремонт.

— А надо — ремонт?

— Конечно, надо, — буркнул Ахрозов, — рухнет, так мало не покажется. А мы, между прочим, Богоявленку хотим купить. Там руда хорошая, а директор урод.

Настя снова приподнялась на цыпочки, выглядывая Богоявленку, которую хотели купить. Ничего не выглядела: однако на этот раз Ахрозов глядел уже не на плотину, а на нее, и вдобавок стоял внизу. Загляделся так, что поскользнулся и проехал два метра вниз по бетонному, заросшему мелким вьюном откосу.

Когда они поднялись к шоссе, Ахрозов приказал водителю ехать обратно.

Дорога вскоре отвернула от Туры и пошла вдоль рельс. Снова вода показалась только через двадцать километров. Теперь это была уже не река, а огромный пруд в оправе из вековых сосен, со строгой и черной водой, похожей на зеркало, в которое ночью глядятся пролетающие над землей спутники.

По ту сторону пруда начинались низкие осыпавшиеся горы, и роскошная мраморная лестница поднималась к пансионату «Иволга». Дорога в этом месте ветвилась, уходила на дамбу, и тут только Настя заметила, что впереди еще один пруд, расположенный гораздо выше и отделенный от нижнего шестиметровой высоты плотиной.

— А зачем эти пруды? — спросила Настя.

— Это шламохранилища, — с немедленной готовностью отозвался Ахрозов.Сашка, останови машину. Или нет, у первого пруда останови.

Спустя пять минут черный джип притерся к бровке дамбы, и Настя с Ахрозовым вышли из машины. Дорога в этом месте дамбы была узкая, по ней с трудом мог проехать тяжелогруженый грузовик.

Третье шламохранилище был совсем уже некрасивый пруд, с бетонным бордюром вдоль дороги и серо-зелеными берегами. Вода в нем была беловатая и мутная.

— Всю работу по очистке руды на комбинате делает вода, — сказал Ахрозов, — Это замкнутый цикл. Грязная вода сбрасывается вот в этот пруд. Она со шламом, то есть с пустой породой. Здесь вода отстаивается, шлам уходит на дно, а вода сбрасывается во второй пруд. Там она отстаивается снова, а в третий пруд она уже идет совсем чистая. Оттуда через насосы она снова идет на комбинат.

По дороге, вслед за директорской машиной, подъехал тяжелогруженый КамАЗ и остановился, опасаясь сигналить. Дорога в этом месте была узкая, джип и КамАЗ разъехаться не могли, и когда Настя взглянула на насыпь, она увидела, что дорога мало того, что узка — еще как бы и размыта подступающей водой.

— А отчего так дамбу размыло? — спросила Настя.

— Потому что мудаки пять лет здесь сидели, — резко ответил Ахрозов. — Дамбу каждый год нужно подсыпать, а чем? Пустой породой. А эти ребята морковку рыли.

— Какую морковку? — не поняла Настя.

— Вскрышными работами не занимались, пустой породы не вывозили, — пояснил Ахрозов. Он невольно вспомнил о тех трехстах двадцати миллионах, которые сулил ему Анастас. Формально предложение.оставалось в силе. Настя, вздрогнув, смотрела на обманчиво-спокойную гладь шламохранилища.

— А если дамбу прорвет? — спросила она.

— Не должно. Мы ее сейчас укрепляем. — Ахрозов обернулся и заорал своему водителю:

— Ну чего стал? Дай дорогу машине, он работает, а ты ворон считаешь!

Джип Ахрозова заурчал и сполз с дороги на насыпь, пропуская КамАЗ.

Настя поглядела на Ахрозова и засмеялась.

— Ты что смеешься? — спросил директор, — я что-то смешное сказал?

— Ага, — кивнула Настя, — Ты так на этот комбинат смотришь, как будто он твоя жена. И еще ты ужасно смешной.

— Почему?

— Так. Тебе девушка нравится, другой бы ее в ресторан пригласил. А ты шламохранилище поволок показывать.

Ахрозов посмотрел на часы и, к удивлению своему, увидел, что уже около восьми вечера. Он пропустил все, даже шестичасовое селекторное совещание.

— Ты хочешь в ресторан? — спросил растерянно Ахрозов.

Настя подбоченилась.

— Конечно хочу, — сказала она, — я ужасно проголодалась.

В ресторане все было как нельзя лучше: он был обустроен в провинциальном великосветском стиле, с золочеными канделябрами над белыми столиками и очаровательными официантками в коротких сиреневых юбках. Горящие на столах свечи отражались в зеркальных стенах, вокруг них все тонуло в полумраке, в середине зала пылал огромный камин, и Настя чувствовала себя ужасно довольной: ее, как взрослую, привезли в большой красивый ресторан на большом черном джипе, и человек, сопровождавший ее, был самый главный человек в городе, и секьюрити при входе почтительно кланялись ему, а когда охранники Ахрозова прошли через металлоискатель, в их карманах зазвенело, но секьюрити не остановили их немедленно, а только несмело спросили:

— Оружие есть?

— Есть, но мы стрелять не будем, — пообещал Ахрозов, и Настя при этом ответе гордо вздернула головку. Она почувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

Ужин тоже был выше всяких похвал: Настя съела десяток устриц и толстую-толстую отбивную, и еще салат из гребешков, и даже стащила половинку бифштекса с тарелки Ахрозова. Она очень проголодалась.

Они уже ели десерт, когда Настя заметила за соседним столиком компанию развязных парней в кожаных куртках. Настя толкнула Ахрозова под локоть и спросила:

— А эти чего здесь делают?

— Это их ресторан. Точнее, Мансура.

— А почему мы тогда сюда пошли?

Ахрозов слегка замялся, покраснел и ответил:

— Это единственный приличный ресторан в городе.

— А у завода свой ресторан есть?

Ахрозов покраснел еще пуше и выдавил:

— Да.

— Тогда пошли туда, — сказала Настя. Ахрозов молчал.

— Ну Сергей Изольдович, ну пожалуйста! — взмолилась Настя. — Ведь там у вас, наверное, девочки голые пляшут, да?

В ресторане Ахрозова голые девочки не плясали. Они плавали в бассейне с прозрачными стенками.

— Ну хорошо, — сказал Ахрозов, — только мне надо заехать переодеться.

Апартаменты Ахрозова, которые многим окрестным крестьянам показались бы невероятно роскошными, для генерального директора были более чем скромны.

Ахрозов жил даже не в «турецкой деревне», куда в гостевой дом определили Гришу, а просто в одноэтажном флигельке на территории бывшего партийного пансионата «Иволга». Номер был двухкомнатный, с маленькой прихожей, застланной порыжевшим ковром, с гостиной и большой спальней. К спальне был пристроен широкий солнечный балкон, а к гостиной — небольшая кухонька. Они прошли в кухню, — Чаю будешь? — спросил Ахрозов.

Насте почему-то очень хотелось пить.

— Да.

Ахрозов захлопотал на кухне около чайника. Сквозь приотворенную дверь Настя видела его широкую спину, обтянутую черной фуфайкой, и сидящие мешком брюки. Директор делал все споро, по-холостяцки, — через минуту белые с синим ободком чашки уже стояли на столе и тут же громоздились нарезанные горкой бутерброды с сыром. Из стенного шкафа была извлечена непочатая бутылка коньяка, а из холодильника — запотевшая баночка кока-колы.

Ахрозов оборвал с бутылки пробку и налил коньяк в два стеклянных стакана, таких же, в которых в столовой подавали кисель и молоко.

— Я не буду, — поспешно замотала головой Настя.

Ахрозов не стал настаивать и выхлебал свой стакан сам, до половины.

На кухне запел чайник, и тут же зачирикал мобильный телефон. Ахрозов, разговаривая, поднялся со стула. Через минуту он вернулся со свежезаваренным чайником. Поступь у Ахрозова была мягкая и тяжелая, как у мишки, который подходит к улью с медом. Мобильник пискнул было снова, но Ахрозов отключил его и кинул куда-то на сервант.