Галина Романова - Последняя ночь с принцем Страница 44

— Добрый день. — Серега лучезарно улыбнулся хмурой Татьяне. — Пива можно?

— Какого? С чем? — Из кармана мгновенно был выужен засаленный блокнотик и огрызок карандаша. — И сколько?

Серега заказал пол-литра «Балтики», пачку фисташек и присел к столу, уже облюбованному Ритой.

Татьяна скрылась за прилавком, вскоре вернулась, с грохотом обрушила на стол сделанный Пироговым заказ и, подбоченясь, с плохо скрытой неприязнью спросила:

— Ну, и чего вам от Эдика нужно? Говорят, всех соседей переполошили с утра. Сначала мент какой-то смазанный все вынюхивал, теперь вы. Так что нужно-то?

— Мне?! — Серега округлил глаза над краем пивного бокала и тут же поспешил замотать головой:

— Мне он тысячу лет без надобности, девушка!

Все, что я посмел сделать, так это продать ему свою квартиру. А он вместо того, чтобы жить там, как все нормальные люди, начал пакости творить.

— То есть?! — Из глаз Татьяны впервые за все время исчезло неприязненное выражение, уступив место тревожной озабоченности. — Какие пакости?

— Для начала попытался соблазнить мою девушку. — Серега сделал широкий жест в сторону насупившейся Маргариты. — Потом принялся соблазнять другую, тоже, кстати, соседку. В результате вторую находят мертвой в подъезде. А первую… — последовал выразительный взгляд опять-таки в сторону Жуковой. — А первую стараются обвинить в убийстве второй! Как вам такая история, девушка? Вас, кстати, Таней зовут?

— Уж не знаю, кстати ли? — хмыкнула она, заметно потеплев в адрес Пирогова. — Но зовут Татьяной…

Она обернулась на Ваську-соседа и погрозила ему кулаком.

— А я-то че?! — завопило тщедушное создание, успевшее переодеться в огромных размеров куртку-плащовку и жадно считающее теперь каждый сделанный Пироговым глоток. — Он мне назвался братом, а это, говорит, баба моя! Как мне сказали, так и я тебе!.. Опять я виноватый!

— Ага, брат! — фыркнула Татьяна. — Я всю родню Эдькину знаю, как свои пять пальцев… Значит, говоришь, соблазнить пытался… Убийство… Ну, а что же девушка-то твоя молчит? Ишь ты, рыженькая… Прямо как Сонька Эдькина была… Только она его на богатого жениха променяла, Эдьку-то. Он и…

Да и ладно, старая это история…

Татьяна вернулась за прилавок, выложила на него толстую общую тетрадь и принялась что-то подсчитывать, бодро щелкая калькулятором. Разговор она сочла оконченным. Сосед Василий, пометавшись между прилавком и столиком, за которым в молчаливом раздумье восседали Серега с Ритой, незаметно растворился за дверью.

— Мы сейчас закроемся на санитарный час, — не обращаясь ни к кому конкретно, оповестила Татьяна и зазвенела посудой. — У вас ровно десять минут.

Серега неторопливо допивал пиво и сосредоточенно шелушил фисташки. Судя по внешнему виду, его все устраивало, и предпринимать он больше ничего не собирался. Рита разнервничалась.

— Татьяна, — позвала она громко, когда отведенный им временной отрезок начал истекать. — Вы должны нам помочь!

— Да? С какой стати? — Та подняла от прилавка недобрые серые глаза. — Чтобы с вас сняли подозрения, а начали подозревать Эдьку? Так, что ли?

— Нет, не так. Это совсем не ваш Эдик… Это кто-то другой. И этот «кто-то» на днях был в вашем городе и отдавал долг из другого бумажника!.. — Ритины доводы были нелепы и смешны, но она все равно продолжала выкрикивать их, пытаясь перетянуть Татьяну на свою сторону. — Мы должны с вами, Таня, вместе помочь ему, понимаете! Вот скажите, Кораблев на какой руке обычно носил часы?

— — Эдька? Ну, на правой, и что с того? — Взгляд ее снова поменялся, сделавшись задумчивым.

— А то, что человек, который поселился в квартире напротив моей, носил часы на левой. Вот! И Николаша заметил эту особенность, когда мы были у него на даче с Кораблевым. Он говорил, что Эдька никогда не менял своих привычек, — выпалила Рита на одном дыхании и умолкла, ожидая реакции Татьяны.

— Не менял, — эхом откликнулась она и, выйдя из-за прилавка, подсела к ним. — Он левшой был, левшой и оставался. И часы всегда носил на правой руке. Ему так было удобнее. И никогда, ни при каких обстоятельствах не надевал их на левую. Лучше в кармане понесет… И кто же тогда тот человек?

— Я не знаю! Погибшая девушка называла его Романом.

Рита не могла скрыть разочарования. Она из последних сил надеялась на то, что Татьяне было хоть что-то известно. Но та, несколько раз повторив чуждое ей имя, отрицательно покачала головой.

— Не знаю никакого Романа. Родственников у него с таким именем не было. Друзей и сокурсников тоже. Правда, тут недавно…

— А может, вы чего-то не знали? Может, он скрыл что-то от вас? — не дала ей договорить Рита.

— Нет! — Татьяна снова покачала годовой. — Я все про него знала. Все! Я была своеобразным архивом для него. Архивом его прошлого, части его настоящего, его настроения, его вкусов. Я все буквально коллекционировала. Все! До какой-то поры…

— Тогда вам тем более должно быть известно, куда он подевался! Может, этот самозванец его убил или… — возмутился вдруг Пирогов. Бесполезность их поездки была очевидной, ему хотелось побыстрее убраться из этого павильона, из этого города и из всего того, что называется частным расследованием.

— Нет. Он жив, — с полным основанием заявила Татьяна и, порыскав в кармане, достала оттуда свернутый до размеров почтовой марки листок бумаги. — Он звонил мне на этой неделе вот с этого телефона. У меня аппарат с определителем, я взяла и записала. Зачем, сама не знаю. Он уехал, оставил меня… Ладно, это вас совершенно не касается.

Серега, перехватив у Риты инициативу, развернул бумагу и принялся рассматривать накорябанные Татьяной цифры.

— Это какой же город? — потыкал он пальцем в четыре цифры, записанные перед номером.

— Это?.. — Татьяна невесело ухмыльнулась. — Это, господа мои хорошие, очень далеко! Это за Уралом! Я сверялась со справочником. И даже точное название города теперь знаю. И я звонила туда, но мне никто не ответил. Потом позвонила в справочную и спросила, кому именно принадлежит этот номер.

— И кому?! — снова одновременно выпалили Серега и Рита, наклонившись через стол.

— Баловневу Роману Ивановичу. Как вам такой расклад, а? Уж не о том ли Романе речь? — Татьяна потянулась к растерзанной пачке с фисташками и, подхватив несколько штук, принялась перекатывать их на ладони. — Кто такой Баловнев? Откуда он взялся? Что там делает Эдька? Может, он вынужден жить там под другим именем? И та девушка, что называла его Романом, знала его под этим именем? Ничего не понимаю!

— А больше вы ему не перезванивали? — нарушила Рита молчание, повисшее над столом минут на пять.

— Перезванивала! Трубку взяла какая-то старая грымза и, когда я пригласила к телефону Кораблева, дослала меня куда подальше, попросив не надоедать приличным людям. Но… Но Эдька же звонил оттуда! Именно оттуда!.. — Унылые глаза Татьяны неопределенного тускло-серого оттенка наполнились вдруг слезами. — Он был краток. Как дела, говорит. Скучаю, потом еще добавил. А голос был такой… Такой усталый, грустный, я даже бы сказала. Это совсем на него не похоже, понимаете! Он же непотопляемый был, Эдька-то! Когда Сонька его бросила, он переживал всего неделю! Потом с головой ушел в учебу. Работал и учился, как одержимый. Он хватался буквально за все! У него появилась навязчивая идея доказать этой рыжей, что он чего-то стоит. «Она пожалеет и будет просить меня вернуться, — говорил он, — но я ее не прощу…»

— Она и просилась. Он не простил, — заметила Рита, вспомнив рассказ дачника. — Она утонула, эта девушка.

— Да знаю я! Вся эта лав-стори на моих глазах разыгрывалась. Эта Соня сама не знала, чего она хотела. Есть, знаете, такая категория женщин, что всю свою жизнь мечутся от берега к берегу, не зная, к которому пристать. Вот она свой и нашла… — Татьяна швырнула на стол фисташки, быстро глянула на часы и вдруг проговорила:

— Вот что, уважаемые… Я сейчас закрою эту богадельню, все равно посетителей часов до пяти не будет, и мы дойдем до меня. Я тут недалеко, за углом живу. Эдька оставил у меня свой ноутбук. Если разбираетесь, поройтесь в нем. Я ни бельмеса…

— Идемте. — Рита вскочила, словно подброшенная пружиной. — Думаю, я смогу там что-нибудь найти. Кстати, а зачем он вам его оставил?

— Кто знает? — Татьяна пожала худощавыми плечами и принялась расстегивать пуговицы халата. — Просто принес перед отъездом и говорит, пускай будет у меня, мало ли… Я не особо расспрашивала, так, пару вопросов задала, не более. Он рукой махнул и говорит: «Уезжаю, и надолго. Вернусь, все решим». Что, когда, ничего не сказал. Только вот один раз за год и позвонил, и то никакой конкретики.

Скучаю, и все… А тут вы явились. Девушку еще убили… Вдруг и правда что-то не то…

Они вышли из павильона все вместе и бодро зашагали к серой многоэтажке. Сняв халат, Татьяна осталась в чрезвычайно коротких шортах и не по возрасту укороченной кофточке. Бюстгальтера она не носила, и довольно-таки крупная грудь ее совершала свободные колебания вверх-вниз, что не осталось незамеченным Пироговым-младшим. Ноги Татьяны он тоже не оставил без внимания, без конца таращась на ее загорелые стройные лодыжки.