Инна Бачинская - Поджигательница звезд Страница 44

А утром Ирина разбудила нас сама не своя и сказала, что Ляля умерла. Мы думали, она шутит, но оказалось, это правда. Я помню, как мы столпились у ее кровати, а она лежала неподвижная, полуприкрытая одеялом, с бледным лицом. И сразу стало ясно, что она неживая. И начался кошмар. Девчонки плакали, мы сгоряча бросились собирать шмотки, потом стали выяснять, с кем она была ночью, кто видел ее последним, обвинять друг друга. И я не знаю, что все чувствовали острее – страх или жалость к ней. Нет, знаю! Страх. Не было жалости, только страх. Стас Куртов предложил вызвать милицию. Конечно, милицию, никто не протестовал. А потом Денька сказал, что теперь его точно вышибут из летного училища, и все вспомнили про институт. Я подумал о своей карьере, которая, похоже, накрывалась медным тазом. И о допросах, любопытстве толпы, подозрениях, косых взглядах. И недоверии. Нашей вины ни в чем не было, но эта история тянулась бы за нами всю жизнь. Всю жизнь под подозрением…

Я теперь знаю, что в останках нашли морфин. Как он туда попал – не имею ни малейшего понятия. Мы не употребляли наркотиков. Мы не знали, от чего она умерла. Ирина сказала, с перепою. Или самоубийство. Я сказал, возможно, это сердце. Но в глубине души уже поднималось опасение, что она наглоталась какой-то дряни, наркоты, тем более ее мать долго болела, вероятно, ей кололи обезболивающее. Что-то, наверное, еще осталось. Ляля была безбашенной, шальной. Когда погиб отец, она резала себе вены. Все это пронеслось у меня в голове, и я сказал: «Хватит! Сядем и будем думать. Просчитаем все. И никто отсюда не уйдет, все остаются на своих местах». Они подчинились, как мне показалось, с облегчением. Они всегда подчинялись.

Этот день показался мне бесконечным. Я уже представлял себе, что нужно делать. Надо дождаться темноты и…

Девочки ушли в сад, легли под деревьями. Мы сидели в доме, пили водку. И Дрюня вдруг сказал: «А что, если это ее разводки? Может, она живая?» И мы рванули наверх в спальню. Там ничего не изменилось. Только лицо Ляли стало восковым и проступили синяки под глазами.

По-моему, мы выпили все, что там еще оставалось. Так и просидели до темноты. Потом копали. По очереди. Стараясь не шуметь. Девочки смотрели на нас в окна, лица их смутно белели. Ветки малины царапали до крови наши руки и лица.

Мы молча постояли над ней, никто не произнес ни слова. Настроение было паршивое, мы чувствовали, что совершаем подлость…

Он замолчал. Добавил коньяку в рюмки и сказал:

– Вот и вся история, Саша. Вся, как на духу. Осудите нас, если сможете. Мы были детьми – напуганными, слабыми, растерянными. И я прошу сейчас – забудьте, Саша…

– Но ведь будут искать. Свяжут два трупа… – с трудом пробормотал Шибаев. Он опьянел, его подташнивало.

– Не страшно. Ляля иногда приезжала на дачу одна. Радлович – психопат-убийца, которого тянуло на место преступления, а его друг и соучастник боялся, что он расколется, и принял меры. Такая схема, Саша. Вы – один, кто знает… правду. Правда – тяжелая ноша, как бы не надорваться… Согласны?

Шибаев не ответил, навалился грудью на стол, ему казалось, что он падает, летит вниз.

– Мы были детьми, – повторил Кухар. – Вернее, они были детьми. Я же знал, что мое детство закончилось. Все! Водораздел. Жизнь до и после. Если бы я не боялся высокопарности, я бы сказал, что в тот день я стал лидером. Я принял решение и навязал его… им. Я понял, что могу! – Он хлопнул ладонью по столу, улыбка его стала похожа на гримасу. – Словно невидимая рука подтолкнула меня, отпустила на волю, сняла ошейник… Она до сих ведет меня, Саша. Держит, не выдает. И я знаю, что я – другой, и спрос с меня тоже другой. Это было испытание, и я его выдержал!

А вы, Саша… вам не повезло! Есть победители и есть проигравшие. Вы – проигравший. Жизнь – это игра. Вы проиграли. Не стоило вам лезть, Саша, и Кристина ваша дура… Кристина уже купила сирень… Мне искренне жаль, вы мне понравились, Саша. Такой прямодушный, целеустремленный… – Он рассмеялся.

Шибаев с трудом понимал, о чем тот говорит. Ему было плохо. Его знобило. А Павел наклонялся все ближе к его лицу и шептал что-то, и глаза Павла были безумными…

Кухар наконец замолчал, присмотрелся к Шибаеву. Поднялся, обошел стол, вытащил детектива из-за стола и повел к выходу. Тот шел, с трудом переставляя ноги, навалившись на Кухара, обняв его. Павел кивнул бармену Митричу, прощаясь, хохотнул, что, мол, друг оказался хлипким…

Он усадил Шибаева на заднее сиденье. Перевел дух. Оглянулся. Улица была пуста…

Глава 27

Последствия дружеского общения

…Кухар взглядывал в зеркало и видел на заднем сиденье Шибаева. Тот полулежал, запрокинув голову, и казался спящим. Машин и людей на дороге не было. Луна угадывалась, скрытая облаками – края их серебрились. Было тихо и свежо. Над лугами клубился негустой туман. В низинах он висел клочками и шевелился на ночном ветре. Он вдруг вздрогнул – столб тумана над болотом походил на женскую фигуру. Лялька! Машина вильнула, он чертыхнулся. Идиот! Совсем нервы сдают.

Он въехал в дачный поселок окольно, через забитые в незапамятные времена ворота, минуя главный вход. Сейчас он снова стал спокоен, собран и деловит. Ему предстоял ритуал. Он не напрашивался, просто так сложились обстоятельства. И он принял решение, у него нет другого выхода. Не сработало в первый раз, Иванов промахнулся, значит, необходимо его личное участие, замена не принимается. Появление Радловича спутало все карты. Но зато получилась схема! Сама собой получилась схема – вмешалась невидимая рука! Промысел… Вытащат старое дело, закрутится новое, и все спишется на них. На них, бывших несовершеннолетних*censored*ганов, потрошителей чужих дач.

Он подогнал машину к знакомой калитке, заглушил мотор. И сразу навалилась со всех сторон густая липкая тишина. Он прислушался. Тихо. Луна неторопливо плыла в светлых облаках.

…Бормоча себе под нос, он стал раскапывать старую могилу. Он едва удерживался от смеха, все ему казалось страшно смешным… проклятая могила… проклятая дача… проклятое место… и теперь сюда ляжет новый жилец могилу обживать… Тогда он закапывал и теперь, только наоборот… вместо Ляльки… этот! Сам напросился! А он здесь главный! И снова закапывает… прячет. Закон парных случаев. И если Кристина снова захочет посадить здесь сирень, она будет неприятно удивлена. Он громко рассмеялся…

Облака наконец рассеялись, и луна, как громадный светлый глаз, смотрела с бесцветного неба. Он кивнул довольно: луна – часть ритуала, без нее нельзя… как все удачно складывается… и луна!

Он подтащил Шибаева к яме, спихнул вниз. Тело упало с глухим стуком. От удара и боли Александр пришел в себя, стал приподниматься, опираясь на руки. И тогда он ударил его лопатой…

Он спешил. Скоро рассвет, а ему предстоит еще одно дело. Еще одно… еще… Отбросив лопату в кусты малины, он побежал к машине…

…Он осторожно поднялся на второй этаж по деревянной лестнице, стараясь не дышать. Вонь здесь стояла невыносимая – кошки, дешевая еда… Осторожно нажал на ручку двери. Старая дверь в общий коридор дрогнула. Он присел на корточки, достал из кармана фонарик и металлическую спицу. Через минуту створка подалась. Он вошел в темный коридор, замер, прислушиваясь, и осторожно направился в самый конец, где, как он знал, находилась нужная ему квартира. Из-под дверной щели пробивалась полоска слабого света. Он поднял руку, собираясь постучать, но застыл, раздумывая. Ему почудился шорох сзади, и он резко обернулся. Там никого не было. Он вытер рукавом повлажневший лоб. Достал из кармана резиновый жгут и попробовал дверь. Она оказалось незапертой.

Он прошел через гостиную, застыл на пороге спальни. Женщина в белом платье, с распущенными волосами лежала на кровати. Глаза открыты, но в них мало жизни. В вазе, стоявшей на полу, – удушливые белые лилии. Он подошел, подтянул пуфик, сел рядом. Женщина улыбнулась и попыталась поднять руку. Но сумела только шевельнуть пальцами.

– Ты пришел… Павлик…

Он не расслышал, но догадался по губам. На тумбочке лежали шприц и пустая ампула.

– Ты пришел… Я знала, что ты придешь…

– Пришел, Леночка… как видишь.

– Павлик, это я убила Лялю морфином. Взяла ампулу у мамы и…

Кухар кивнул и поднял руку, прерывая ее.

– Ты знал? – В ее глазах промелькнуло удивление.

– Догадывался. – Он рассматривал ее бескровное лицо, синеватые губы. – Это из-за меня?

Она не ответила, только смотрела неотрывно.

– Ты так любила меня? – спросил он, чувствуя жжение в глазах. Слезы вдруг потекли по его щекам, оставляя холодные дорожки, и он ощутил их соленый вкус. Возбуждение его прошло, он ослаб, ему хотелось спать. Он поднес к лицу руки – пальцы дрожали. Он взял ладонь Лены в свою, сжал, и вдруг ему почудилось, что стены комнаты странно вытягиваются, надвигаются, пригибают к полу… серые тени наползают отовсюду, наваливаются, шепчут… шепчут… Он выпустил ее руку, закрыл уши ладонями и втянул голову в плечи, с трудом удерживая вой, рвущийся из глотки. Усилием воли сунул руку в карман, нащупал резиновый жгут, вытащил, посмотрел с удивлением. Тубус с лекарством оказался во внутреннем кармане. Он высыпал на трясущуюся ладонь сразу три таблетки, морщась, проглотил. Снова взял руку Лены в свою, пробормотал: