Смерть на сон грядущий - Гор Видал Страница 44

Мы заказали хлебной водки, вирджинский окорок и мятный джулеп. Я всегда ненавидел эти мятные напитки и не думаю, что она испытывала к ним большую любовь, но близость к отцам-основателям обязывала. За окном продолжал падать мокрый снег.

— Думаю, вы уже собираетесь домой, — несколько официально начал я.

— Я действительно собираюсь покинуть этот ужасный город, — искренне призналась она, отхлебнув глоток.

— Да, время выдалось крайне неприятное для всех, — поддакнул я.

— Мы с Роджером постарели на сто лет, — она не отводила взгляда. К сожалению, царивший в зале полумрак не позволил мне испытать все чары ее сверкающих черных глаз.

— Похоже, что с его контрактом все уладилось?

Она кивнула.

— Он мне сказал, что первые заказы уже в пути. Мы были просто вне себя от радости.

— Да, я вас понимаю. Уедете сегодня вечером?

Она покачала головой.

— Нет, еще нет. Все может оказаться не так просто, как хотелось бы.

— А в чем проблема?

— Ну, понимаете, наши друзья… Что они подумают, когда узнают? А они уже знают, причем все.

— Что они знают?

— Что я дочь Ли. Не представляю, как я смогу смотреть в глаза членам нашего клуба… если, конечно, нам позволят в нем остаться.

Итак, окольными путями я выяснил, что главным для Камиллы был клуб и все, что с ним связано.

— Но ведь ваша мать была его гражданской женой, — это прозвучало не совсем тактично, но мною двигали самые добрые намерения.

— Для них это не имеет никакого значения. Да, мне придется через это пройти, — она стиснула зубы, в которых застрял листок мяты.

— Но ваше рождение — не ваша вина!

— Вы не знаете Талисман-сити, — мрачно усмехнулась она. — Там люди живут по Писанию.

— Им не знакомо милосердие?

— Что?

— И с ними нелегко общаться, — закончил я.

Я всегда считал подарком судьбы, что не родился и не рос в маленьком американском городке. Конечно, такие городишки — становой хребет нации, но какое же там царит невежество, фанатизм и скука! Я вспомнил свое краткое пребывание в небольшой деревушке, где обо мне за спиной говорили не иначе, как о «еврее из Нью-Йорка», хотя именно в тот момент я состоял в епископальной церкви. Таковы были чувства жителей глубинной Америки по отношению к чужакам. Я не завидовал миссис Помрой, которой предстояло возвращение на родину.

— Да, очень. Но в конце концов, нужно же придерживаться определенных принципов, — заявила она, демонстрируя, что сама относится к людям с подобными взглядами, независимо, страдает она при этом или нет.

Во время обеда мы поговорили о ее юности, о сенаторе.

— Мы были очень близки, хотя мне даже в голову не приходило истинное положение вещей. Мать никогда мне ничего не говорила, разве что выражала удовольствие, что я имею дело с таким достойным человеком. Особенно она обрадовалась, когда я организовала группу девочек-скаутов в помощь одной из его избирательных кампаний. Отец, я имею в виду ее мужа, ненавидел Ли и обычно отпускал неприличные замечания, когда я возвращалась после визитов к Роудсам, но мать всегда заставляла его замолчать.

— Для вас должно было быть шоком, когда вы все узнали.

Она на краткий миг воздела глаза к небу.

— Вот именно. В юности я подумывала о самоубийстве, но позже привыкла… А кроме того, Ли прекрасно относился ко мне и называл меня «своей собственной девушкой».

Неожиданно мне показалось, что она действительно глубоко взволнована, пожалуй, впервые за все это время.

— Видимо, он очень любил вас. Именно потому и включил вас в завещание, прекрасно понимая, что причинит массу неприятностей своей семье.

— Да наплевать ему было на них!

Меня немного удивила столь неожиданная вспышка.

— Вы хотите сказать…

— Он ненавидел их обеих. Миссис Роудс была очень холодна и тщеславна, она выходила замуж за молодого человека с блестящими перспективами. Он занялся политикой, потерял на этом здоровье, оказался связан с ужасными людьми, и один из них убил его… Все только потому, что она хотела стать женой сенатора, а потом женой президента. Как часто он мне жаловался на нее! А дочь! Он видел ее насквозь, как и любой, кто с ней хоть раз сталкивался. Один раз он ее остановил: когда она накануне венчания с племянником Вербены Прюитт сбежала с культуристом…

— Она должна была выйти за племянника Вербены? — раньше я этого не слышал.

— Так планировалось, только в самый последний момент, когда уже готово было свадебное платье и заказан банкет, она сбежала из дому. Ли вернул ее домой и аннулировал брак, но ее это не изменило.

Я почувствовал неожиданную гордость за Элен: она была не из тех, кем можно управлять.

— И как к этому отнесся племянник Вербены?

Камилла нахмурилась.

— Он спился, а потом погиб. А ведь тогда многие считали, что его ждет прекрасное будущее. Он был богат и служил в министерстве иностранных дел, отец был послом в Италии, а если еще учесть влияние, которым пользовалась Вербена, он мог достичь любых высот.

— Но он предпочел погружаться в спиртное.

— В то время никто об этом не знал. Так что Элен не следовало убегать из дому.

— Возможно, она подозревала, какое будущее его ждет. Тогда она проявила больше здравого смысла, чем отец.

Камилла упрямо покачала головой, а потом с чисто женской логикой добавила:

— Кроме того, он мог и не спиться, выйди она за него. Короче, родители ей этот скандал так никогда и не простили, а потом, когда потянулась череда приятелей — мужчин самого разного толка, ее отправили в Нью-Йорк, где подобные вещи не так заметны.

Талисман-сити неожиданно высунул голову и продемонстрировал нетерпимость и высокие моральные принципы. Я не видел причин защищать Элен, которая помешалась на сексе. С другой стороны, высоконравственные рассуждения Камиллы не слишком соответствовали ее собственному поведению. Ясно было, что она ненавидит Элен и готова использовать любую возможность, чтобы ударить побольнее. А Элен всегда предоставляла массу поводов для этого своим врагам.

— Скажите, — поинтересовался я, — почему вы думаете, что Руфус убил вашего отца?

Она удивленно уставилась на меня.

— Почему Руфус… Но это же очевидно! Из-за той сделки, в которой оказался замешан и Джонсон. По крайней мере, так сказал Уинтерс. Руфус должен был прикрыть остальных, взять на себя основную вину.

— Но когда все попало в