Смерть на сон грядущий - Гор Видал Страница 45

— Тогда зачем ему понадобилось говорить, что он во всем признается?

— Потому что кто-то мог написать это признание после того, как убил его.

У нее округлились глаза.

— Неужели вы думаете, что Руфуса убили?

— Вполне возможно.

— Но кому понадобилось его убивать?

— Тому же, кто убил вашего отца.

— Но это сделал Руфус.

— Был момент, когда вы не были в этом уверены.

Даже в темноте я смог заметить, как она покраснела.

— Это нечестно…

— А почему вы думали, что сенатора убил ваш муж? — продолжал я, сознавая свое преимущество.

— Я уже говорила, я была взволнована, на грани истерики…

— Так почему вы думали, что он это сделал?

— Потому что… по той же причине, по которой это мог сделать любой другой; из-за того, что сорвался контракт, из-за того, что Ли ему не помог…

— Но ведь вы знали, что контракт уже заключен благодаря помощи другого человека.

— Вам сказала Вербена, да? — вырвалось прежде, чем она сообразила, что этого не следовало говорить. Камилла закусила губу.

Картина медленно складывалась у меня в голове. Наконец-то на месте были все фигуры заднего плана; теперь, чтобы восстановить все события, связанные с убийством, следовало поместить в центр головоломки главную фигуру.

Меня охватило такое возбуждение, что задрожали руки. Я старался справиться со своим голосом, хотя он готов был дать петуха.

— Да, Вербена говорила, что помогла Помрою получить правительственный контракт, причем еще до того, как он приехал в Вашингтон, чтобы встретиться с Ли…

— Это очень неразумно с ее стороны. Такая конфиденциальная информация могла повлиять на весь наш бизнес. Именно поэтому Роджер продолжал молчать, даже когда его арестовали.

— Если вы знали, что у мужа не было серьезной ссоры с сенатором, что он не был на грани краха, зачем вы сказали мне в ту ночь, что он — убийца?

Она вновь овладела собой.

— Потому что про контракт я узнала только на следующий день. Он рассказал мне, когда стало очевидным, что с минуты на минуту его могут арестовать. Роджер знал, что я люблю отца больше всего на свете. Знал, что я совершенно потеряла голову, когда его убили. Думаю, он знал, хотя никогда не упоминал об этом, что я подозревала его в убийстве. Ведь он мог посчитаться с Ли и заодно завладеть моим наследством… Вот поэтому он нарушил свое старое правило не говорить о делах и рассказал обо всем: как он обратился к Вербене, как она помогла ему, несмотря на позицию сенатора. Тогда я и поняла, насколько абсурдным было его обвинять…

— Но вы пришли ко мне и сказали, что считаете его убийцей.

— Да, я действительно так думала. Я думала, что он просто сошел с ума. Решила, что потом он может убить и меня, чтобы завладеть наследством. Я считала, что он оказался загнанным в угол, и на время потеряла голову. Меня потрясло, когда все узнали, что я — дочь Ли. Потрясло настолько… что я пришла к вам. Почему — не знаю. В ту ночь я отчаянно боялась Роджера… А потом мне стало ужасно стыдно.

Мне казалось, что здесь выяснять уже нечего. Рассказ ее, насколько я мог судить, звучал убедительно. В нем был ряд разоблачительных моментов. Фигура Вербены Прюитт на заднем плане стала принимать угрожающие размеры. Какова же была ее роль во всем деле? Я даже не подозревал, что она может оказаться столь таинственной особой. Да, ее я явно недооценил.

Я уже готов был закруглить нашу беседу, но, к сожалению нам еще предстояло обязательное объяснение, которое, по крайней мере в Талисман-сити, требовалось от людей, связанных интимными отношениями.

Пришлось ее заверить, что наше знакомство стало одним из самых примечательных событий моей жизни и что я надеюсь в ближайшем будущем снова с ней встретиться.

В ответ она сказала, что просто не может выразить, как я ей помог в момент, когда она была так близка к отчаянию, и попросила простить ее за то, что она сделала. Не будучи до конца уверенным, за какое из своих предательств она просит прощения, я даровал ей полное отпущение грехов. После того как наше приключение было предано забвению, Камилла пожала мне руку и позволила оплатить счет.

Когда я вышел в холл, ее уже не было. Я собрался было вызвать такси, когда заметил двух знакомых, погруженных в серьезную беседу за пальмой в кадке. Пришлось подойти поздороваться с Элмером Бушем и Джонсоном Ледбеттером, исполняющим обязанности сенатора, которым он, видимо, никогда не станет.

Они взглянули на меня так, словно я был последним человеком на земле, которого они хотели бы видеть. Глаза у несостоявшегося сенатора припухли, сам он выглядел усталым. Журналист казался гораздо энергичнее, словно тигр, утащивший последнюю овцу. Они явно заготовили какой-то план.

— Как вы себя чувствуете, сенатор? — весело спросил я: даже несостоявшийся сенатор имеет право на снисхождение.

— Очень хорошо, Саржент.

Я был удивлен, что он помнит мою фамилию.

— Это очень серьезный кризис, — сказал Элмер Буш своим хорошо поставленным голосом провинциального трагика.

— Это недоразумение, — хрипло выдавил Ледбеттер.

— Мы надеемся, сегодня вечером в моей программе общественность узнает всю правду, — твердо заявил Элмер Буш.

— Сэр, я тоже надеюсь, что вам удастся защитить свои права.

— Спасибо, мой мальчик, — пробасил Ледбеттер.

Тут по холлу разнеслось:

— А вот и он!

К нам ринулись репортеры и фотографы; их очки сверкали, лица раскраснелись от мороза и удовольствия, что удалось загнать в угол падающую звезду.

— Все это, — заявил Джонсон Ледбеттер, — трагическая ошибка.

2

Было это трагической ошибкой или нет, но в те дни тема эта стала главным предметом разговоров в Вашингтоне, да, если верить газетам, и во всех прочих местах тоже. Коррупция, рядящаяся в сенаторскую тогу, перестает быть грязной и становится трагической, как точно сказал мистер Ледбеттер.

Покинув «Мэйфлауер», я направился к миссис Голдмаунтин, рассчитывая, что та должна быть дома. Она оказалась источником изумительной информации, так как провела большую часть своих пятидесяти лет, карабкаясь по социальной лестнице. В результате не было в Вашингтоне такого угла, куда бы она не сунула свой нос. Кроме того, она стала для меня источником дохода, если учесть дела фирмы собачьего корма «Хей-Хо».

Меня провели в желтую гостиную, где хозяйка оживленно беседовала с вице-президентом фирмы — тем самым, с которым я говорил накануне. Когда я вошел, она как раз говорила:

— У Гермионы диапазон в четыре октавы, из которых три не используются.

— Но это же великолепно! —