Елена Ханга - Третье пророчество Страница 46

– Я не понимаю... – еле слышно произнесла Людмила.

– Еще укол, – с очень опытной интонацией сказал джентльмен, и тут же перед ней появилась фрекен Бок со шприцем.

– Не нужно, – отстранила ее руку русская гостья. – Я справлюсь сама. Я прошу вас всех, оставьте меня одну. Хотя бы на пять минут. Я должна все понять. Я должна ко всему этому привыкнуть.

– Конечно, – решительно сказала фрекен Бок и выразительно посмотрела на остальных. Последней, продолжая всхлипывать, вышла Бетти Трофимова, бросив на Людмилу взгляд, полный слез и любви.

«Что ж, если русские и в самом деле меня так удачно поимели, то по крайней мере сейчас самое время воспользоваться тем, чему они меня научили, – подумала она. – Прежде всего надо собраться, времени очень мало».

Вода, эта проклятая морская вода действительно уже давно ее мучила. Откуда бы ей еще взяться?

Стоп, а почему, собственно, она думает, что эти люди могут ее обманывать? Это ведь все те же русские научили ее недоверчивости, постоянной недоверчивости, а мир может быть устроен совсем иначе.

Беда в том, что у нее не осталось никаких картинок, вообще никаких воспоминаний об этом возрасте. И это ее собственное упущение. Каждому человеку на всякий случай полезно знать, с какого времени начинаются детские воспоминания. С трех? С четырех? С пяти лет? Никогда в жизни она не подумала бы, что это может оказаться таким важным вопросом. Все, что она помнила, относилось уже к детскому дому. А может, это уже и был интернат? Но ведь до него было еще что-то.

Ей говорили, что в роддоме от нее отказалась мать, что она родилась где-то в Сибири. Атеперь ей говорят, что ее похитили у родителей. И вот они, ее настоящие родители. А почему нет? А если это страшная сказка со счастливым концом?

Еще раз стоп! Язык, вот где может быть отгадка для нее. Если она действительно жила до четырех лет в Америке, должен же был у нее остаться английский, а правильнее было бы сказать – уже американский язык? Это произношение ни с чем не спутаешь. Черт, эта подсказка не работает. До четырех лет она жила в семье русских эмигрантов. Кто знает, может, в семье говорили только по-русски. А улица, а сверстники? А если это тоже была русская среда? Да и что толку разбираться в этом, ей потом так поставили английский в специальном интернате лучшие преподаватели, что теперь уже никто никогда не поймет, что было у нее из раннего детства, а что благоприобретенным явлением. Не помогает этот ход, не помогает...

По большому счету и русские, и американцы хотят от нее одного-единственного – ее таланта, пусть даже сверхталанта. Но в конечном итоге нужен им только он, а не она сама – Люся Волкова. Или как ее зовут на самом деле? Хотя нет, теперь обнаруживается одна существенная разница. Мистеру и миссис Трофимовым вовсе не нужен ее талант, им-то – только им на всем белом свете – как раз нужна она сама, как бы ее на самом деле ни звали. Они должны ненавидеть этот ее проклятый талант, потому что из-за него они на двадцать лет потеряли собственную дочь. Больше того, они похоронили ее. И только сейчас узнали, что она жива. Да, они должны ненавидеть ее дурацкий талант ничуть не меньше, чем она сама его иногда ненавидела.

Ну и в чем разница, если русские и американцы хотят от нее одного и того же? Ей что же, предлагают поверить в то, что американцы из одних только благородных побуждений помогли воссоединению семьи? Ну и хорошо, пусть из корыстных побуждений, но если это ее родители?

Какая, в конце концов, разница, где она теперь будет жить и где работать? Разница только в том, откуда она родом. Разница только в том, что какая-то из двух сторон ее обманывает. И самое интересное – какая именно? А вот это и остается пока под вопросом.

Генетическая экспертиза, она же может все расставить по местам... Ха! Если уж игра пошла всерьез, то и экспертиза будет самая что ни на есть подходящая. Либо для той, либо для другой стороны. В зависимости от пожеланий заказчика.

«Притормози, родная, притормози!» – приказала она себе. Она заметила с тревогой, что мысль ее будто бы бьется в болезненной лихорадке, кидаясь от одной крайности к другой. Вообще-то для Людмилы Волковой, прошедшей многие психотренинги и специальные упражнения, такое состояние было необычным. Похоже, сказывались последствия инъекции. Господи, сколько же их было за последние недели! Теперь, наверное, вся эта химия перемешалась в ее мозгах... А зачем ее, интересно, все время держат на препаратах? И здесь готов ответ. Без этих ухищрений ее невозможно было вывезти из страны, а потом потихоньку готовить к полному перевороту в ее голове. Логично. Слишком большое потрясение. Вполне логично...

И вдруг она кое-что вспомнила.

Люся Волкова прищурилась, глядя в одну точку перед собой. У нее это всегда означало пик размышлений. Похоже, на этот раз она пошла правильным путем. Некоторое время она сидела, так же прищурившись, и продолжала вспоминать.

Что ж, кое-кто все-таки прокололся, удовлетворенно подумала она. А все-таки неожиданный получился поворот. К чему угодно, казалось, она была готова, но только не к этому...

Когда в дверь гостиной аккуратно постучали, она ничего не ответила. Она мирно спала на диване, поняв наконец, что произошло в ее жизни. Впервые за многие дни сон ее был легким и спокойным.

Она проснулась и увидела, что заботливо укутана клетчатым пледом, а за окном уже начинался вечер. У камина сидела Бетти Трофимова и грустно смотрела в огонь. Больше в гостиной никого не было. Некоторое время она молча смотрела на Бетти, а потом тихо сказала ей:

– Я уже не сплю.

Бетти повернула к ней голову.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – сказала русская гостья и вдруг, вздрогнув всем телом, разревелась, но сквозь слезы продолжала: – Я даже не знаю, говорить вам «ты» или «вы»... Но я боюсь, я очень боюсь называть тебя мамой... У меня ее раньше не было...

А потом остались только слезы, много слез.

Когда в гостиную, заслышав шум, вошли пожилой джентльмен и фрекен Бок, Бетти и Люся плакали, обняв друг друга.

– Позовите сюда моего мужа, скорее! – сказала миссис Трофимова.

– Скажи мне только одно, – прошептала девушка на ухо Бетти. – Как меня звали на самом деле?

– Джессика, – сказала она.

– Я знала, – всхлипнула Люся. – Я, честное слово, знала это имя!

...Когда «вольво» Эрика Густавссона примчался на базу, именуемую на жаргоне Бюро рыбацкой фермой, навстречу ему поспешил уже знакомый нам пожилой джентльмен. Он хотел порадовать шефа как можно скорее.

– Нас всех можно поздравить. Все прошло даже лучше, чем можно было ожидать.

– Нас всех уже горячо поздравили, – со злым ехидством ответил шведский тролль. – Горячее просто не бывает.

Джентльмен удивленно посмотрел на шведа. Ему всегда казалось, что от сегодняшнего эксперимента с русской гостьей зависит довольно многое. Между тем шеф был не похож сам на себя.

Пожилой джентльмен еще не знал о неожиданной встрече Эрика Густавссона с веселыми американцами на набережной Бигдой. Он также не знал и того, что этой ночью в конспиративном офисе Международного бюро научно-технических исследований произошел сильный пожар. Очень странный, надо сказать, пожар...

26

Дым повалил так быстро и с такой силой, что самого огня никто из двоих охранников, остававшихся на ночное дежурство в офисе Бюро, увидеть не смог. Оба они готовы были поклясться, что никакого запаха гари они до того не почувствовали, сразу все заволокло дымом, а запах появился уже потом. Еще следователь из пожарного корпуса обратил внимание на то, что источники дыма проявились в двух разных комнатах, расположенных достаточно далеко друг от друга, практически одновременно. На это указали оба свидетеля.

Офис выгорел основательно, в первую очередь бумаги, которых здесь, судя по всему, было в изобилии, и мебель, но основные стены и конструкции дома остались, к счастью, неповрежденными. Охранники – а кроме них, ночью больше никого здесь не было – также не пострадали, если не считать довольно сильного психологического шока. Врачи вкололи им успокоительное, развернулись и уехали.

Пожарный следователь сразу заподозрил поджог, но поджог был не совсем обычный, поскольку сопровождался мощными пиротехническими эффектами. Обычные поджигатели всегда стремятся обставить дело так, чтобы сигнал о пожаре поступил как можно позже. С одной стороны, это дает возможность успеть уничтожить все следы, с другой – нанести максимальный ущерб. В случае на Карл-Густав-Вейе все обстояло иначе. Похоже было на то, что поджигатели приложили максимум усилий для того, чтобы пожар заметили как можно скорее.

Следователь, например, мог бы поклясться, что дым, до сих пор стоявший в помещении, был вызван не только самим пожаром, но и какими-то специальными приспособлениями. Скорее всего элементарными дымовыми шашками. Нужно было иметь совсем чуть-чуть профессионального опыта и хорошее обоняние, чтобы это учуять. Но сколько пожарные ни искали по всему офису остатки пиротехники, так ничего и не нашли.