Шпион, выйди вон - Ле Карре Джон Страница 46

– Какая-то девушка евразийских кровей. Тут впервые заговорил Хейдон:

– Она явно евразийской внешности или могла бы сойти за европейку?

– Tapp, кажется, считает, что она выглядит вполне как европейка. Он считает, что и ребенок тоже.

Аллелайн прочитал вслух:

– «Двенадцать лет, длинные светлые волосы, карие глаза, худощавая». Это Дэнни?

– Думаю, это могла бы быть она. Звучит вполне похоже, Воцарилась долгая тишина, и даже Хейдон, кажется, не осмеливался ее нарушить.

– Значит, если бы я сказал, – подытожил Аллелайн, особенно тщательно подбирая слова, – если бы я сказал тебе, что Дэнни и ее мать должны были три дня назад прибыть в аэропорт Лондона прямым рейсом из Сингапура, можно было бы ожидать, что ты разделишь наше недоумение?

– Да, конечно.

– И ты будешь держать рот на замке, когда выйдешь отсюда? Ты никому об этом не расскажешь, кроме двенадцати своих лучших друзей?

Откуда-то неподалеку раздалось мурлыканье Фила Портеса:

– Источник информации чрезвычайно секретный, Питер. Может быть, тебе кажется, что это обыкновенная утечка информации но это совсем не так. Это сверх, сверхсекретно.

– Ах, ну ладно, в таком случае я постараюсь держать рот на сверхзамке, – ответил Гиллем Портесу, и в то время как Фил побагровел, Билл Хейдон опять шкодливо ухмыльнулся.

Аллелайн снова заговорил:

– Так как бы ты поступил с этой информацией? Ну же, Питер, – снова подтрунивание, – ну, давай же, ты был его шефом, его советчиком, духовным наставником, другом, наконец, где же твоя психология, ради всего святого?

Почему Tapp приезжает в Англию?

– Вы говорили совсем не это. Вы сказали, что девушку Тарра с его дочкой ждали в Лондоне три дня назад. Может, она навещает родственников. Может, у нее новый дружок завелся. Откуда мне знать?

– Не прикидывайся тупым, приятель. Тебе не приходит в голову, что там, где маленькая Дэнни, где-то неподалеку должен быть и сам Tapp? Если он уже не здесь, чему я скорее склонен поверить; это в натуре мужчины – сначала приехать самому, а затем притащить за собой все свое хозяйство. Простите мне эту грубость, Моу Делавэр.

Гиллем еще раз позволил себе слегка вспылить:

– До сих пор мне это не приходило в голову. До сих пор Tapp был перебежчиком. Администрация вынесла постановление семь месяцев назад.

Правильно или нет, Фил? Tapp сидел в Москве, и все, что он знал, должно было считаться проваленным. Правильно, Фил? Кроме всего прочего, это посчитали достаточным поводом для того, чтобы свернуть все в Брикстоне и оттяпать один кусок нашей работы, чтобы отдать его Лондонскому Управлению, а другой «фонарщикам» Тоби. А теперь что выходит: Tapp собирается перебежать обратно, так, что ли?

– «Перебежать обратно» было бы чертовски мягко сказано, заметь это на будущее, – резко ответил Аллелайн, снова уткнувшись в бумаги перед собой. – А теперь слушай. Слушай внимательно и запоминай. Потому что я уверен, у тебя, как и у остальных моих подчиненных, память как решето: все вы одинаковы, солисты чертовы. Дэнни и ее мать путешествуют с поддельными британскими паспортами на имя Пула. Паспорта подделаны в России. Третий – у Тарра, хорошо известного мистера Пула. Tapp уже в Англии, но мы не знаем где. Он прибыл сюда загодя другим маршрутом, наши расследования предполагают – тайным. Он проинструктировал свою жену или любовницу – как бишь ее называть? – Он сказал это таким тоном, будто у него не было ни того, ни другого. – Простите меня еще раз, Моу, чтобы они последовали за ним через неделю, чего они, очевидно, до сих пор не сделали. Эту информацию мы получили вчера, так что предстоит еще много побегать. Tapp приказал им также, если вдруг не удастся с ним соединиться, чтобы они вверили свою судьбу в руки некоего Питера Гиллема. У меня есть такое подозрение, что это ты.

– Но если они должны были быть здесь три дня назад, почему этого не произошло?

– Отложили поездку. Опоздали на самолет. Поменяли планы. Потеряли билеты. Откуда, черт подери, я могу знать?

– Или вся ваша информация – «липа», – предположил Гиллем.

– Это исключено! – рявкнул Аллелайн. Гиллем no-прежнему разыгрывал оскорбленное самолюбие:

– Ну хорошо. Русские запустили его по второму кругу. Они посылают сначала его семью, бог знает зачем, мне думается, они бы скорее оставили его близких в качестве «заложников», а затем посылают его самого. Не слишком ли все это рискованно? Что же это за фрукт такой, что мы не верим ни единому его слову?

На этот раз Питер заметил с воодушевлением, что вся аудитория смотрит на Аллелайна, который, как показалось Гиллему, буквально разрывается на части, не зная, что выбрать: дать удовлетворительный, но неизбежно слишком откровенный ответ или промолчать и остаться в дураках.

– Да не имеет значения, дьявол тебя задери, что за фрукт! Гнилой фрукт, с червями! Такое дерьмо, что им отравиться могут! Такой, что наступишь на него, поскользнешься и нос расшибешь, когда до цели останется только руку протянуть! («Его циркуляры тоже были подобного рода, – подумал Гиллем. – Метафоры одна на другой через всю страницу».) Но запомни одно. При первом же шорохе, при первом же намеке, при первом же подозрении на появление его самого, или его дамы, или крошки-дочки, ты, юный Питер Гиллем, тут же приходишь к нам, взрослым и опытным. К любому из тех, кого ты видишь за этим столом. Но больше чтобы ни одной душе. Ты в точности следуешь этому предписанию, понял? Учти, здесь столько шестеренок цепляются одна за другую, что тебе в страшном сне не снилось, не говоря уже о том, что это вообще не твоего ума дело…

В какой-то момент разговора все вдруг незаметно пришло в движение.

Бланд засунул руки в карманы и лениво прошел через всю комнату, чтобы прислониться к дальней двери. Аллелайн снова зажег трубку и медленным движением руки погасил спичку, пристально глядя на Гиллема сквозь дым: «С кем ты теперь встречаешься, Питер, кто эта счастливая крошка?» Портес аккуратно подвинул Гиллему какой-то лист бумаги, чтобы тот поставил свою подпись: «Это для тебя, Питер, сделай одолжение». Пол Скордено нашептывал что-то на ухо одному из «русских», а Эстерхейзи через дверь отдавал «мамочкам» распоряжения. И только Моу Делавэр не сводила с Гиллема взгляда своих карих невыразительных глаз.

– Ты бы хоть прочитал сначала, – вкрадчиво посоветовал Портес.

Гиллем уже наполовину пробежал бланк глазами:

" Я п о д т в е р ж д а ю, ч т о с е г о д н я б ы л о з н а к о м л е н , с с о д е р ж а н и е м д о н е с е н и я " Ч е р н а я м а г и я No. 3 0 8 " о т и с т о ч н и к а М е р л и н , – гласил первый абзац. – Я о б я з у ю с ь н е р а з г л а ш а т ь н и о д н о г о п о л о ж е н и я э т о г о д о н е с е н и я с р е д и д р у г и х с о т р у д н и к о в С л у ж б ы , к а к и у п о м и н а т ь о с а м о м с у щ е с т в о в а н и и и с т о ч н и к а М е р л и н . О б я з у ю с ь т а к ж е д о к л а д ы в а т ь н е м е д л е н н о о л ю б ы х с т а в ш и х м н е и з в е с т н ы м и ф а к т а х , к о т о р ы е о к а ж у т с я с в я з а н н ы м и с э т и м м а т е р и а л о м ".

Дверь по-прежнему оставалась открытой, и как только Гиллем подписал документ, кабинет наводнили сотрудники второго эшелона Лондонского Управления во главе с «мамочками», несущими подносы с сандвичами:

Дайана-Акула, Лодер Стрикленд, который от важности, казалось, вот-вот лопнет; девушки из экспедиции и брюзгливый старый конь по имени Хаггард, который натаскивал в свое время Бена Тракстона. Гиллем медленно вышел, пересчитывая присутствующих, потому как знал, что Смайли обязательно поинтересуется, кто тут был. Возле двери, к своему удивлению, он обнаружил, что к нему присоединился Хейдон, который, кажется, решил, что предстоящее застолье не для него.

– Паршивое глупое кабаре, – заметил Билл, рассеянно помахав на прощание «мамочкам». – Перси с каждым днем становится все непереносимее.