Шпион, выйди вон - Ле Карре Джон Страница 47

– Это уж точно, – ответил Гиллем в сердцах.

– Как поживает Смайли? Часто его видишь? Ты ведь был довольно дружен с ним или я ошибаюсь?

Окружающий мир, который только было начал обретать признаки устойчивости, вдруг снова неистово качнулся перед глазами Гиллема.

– К сожалению, нет, – сказал он. – По-моему, он вне пределов досягаемости.

– Только не говори мне, что тебя сильно трогает вся эта чепуха, – фыркнул Билл.

Они дошли до лестницы. Хейдон прошел вперед.

– А ты? – спросил Гиллем. – Ты его часто видишь?

– Энн в очередной раз сделала Джорджу ручкой, – бросил Билл, пропустив мимо ушей его вопрос. – Смылась с каким-то то ли морячком, то ли официантом.

– Дверь в его комнату была широко открыта, на столе валялись кипы секретных документов. – Это справедливо, по-твоему?

– Я и не знал, – откликнулся Гиллем. – Бедный старина Джордж.

– Кофе будешь?

– Спасибо, но мне, пожалуй, пора.

– На чашечку чая с братцем Тарром?

– Точно. «У Фортнема». Пока.

В архивном секторе Алвин уже вернулся с обеда.

– Сумку забрали, сэр, – весело сказал он. – Должно быть, она уже в Брикстоне.

– Ах ты, черт, – сказал Гиллем, выпуская последний заряд. – В ней лежала одна вещь, которая мне сейчас очень необходима.

Его вдруг осенила отвратительная догадка: она казалась такой ясной и такой ужасающе очевидной, Что он мог теперь лишь поражаться, почему она вдруг не пришла ему в голову раньше. Санд – муж Камиллы. Она живет двойной жизнью. Целая вереница обманов открылась ему. Его друзья, его любимые женщины, даже Цирк сам по себе смешались и сплелись в бесконечный узор интриг и махинаций. Ему вспомнилась фраза Мэндела, оброненная им два вечера назад, когда они пили пиво в одной мрачной загородной пивнушке: «Не унывай, Питер, старина. Ты же знаешь, у Христа их было всего двенадцать, а один все равно оказался предателем».

«Tapp, – подумал он. – Этот ублюдок Рикки Tapp».

Глава 22

Спальня была продолговатой формы с низким потолком, она располагалась на чердаке и когда-то служила комнатой для прислуги. Гиллем стоял у двери;

Tapp без движения сидел на кровати, откинув назад голову и прислонив ее к покатому потолку, расставив в стороны руки с растопыренными пальцами. Над его головой было мансардное окно, и с того места, где стоял Гиллем, он мог видеть уходящие вдаль чернеющие равнины Саффолка и вереницу черных деревьев на фоне неба. Стены комнаты были оклеены коричневыми обоями с крупными красными цветами. С черной дубовой балки свисал единственный светильник, отбрасывая на их лица причудливые тени в виде геометрических узоров, и когда кто-нибудь из них шевелился – Tapp на кровати или Смайли на деревянной кухонной табуретке, – казалось, будто этот свет вместе с ними приходит в движение, а затем снова замирает.

Будь его воля, Гиллем, без сомнения, поговорил бы с Тарром по-другому.

Его нервы натянулись так, что казалось, вот-вот лопнут, и, когда они ехали сюда, он даже не заметил, что стрелка спидометра дрожит уже где-то у отметки 140 км/ч, пока Смайли довольно резко не приказал ему сбавить скорость. Будь его воля, он бы, пожалуй, не устоял перед искушением отделать Тарра так, чтобы родная мать не узнала, и, если бы потребовалось, позвал бы даже на подмогу Фона. Питер вел машину, а перед глазами стояла отчетливая сцена: вот он открывает дверь в комнату, где живет Tapp, и несколько раз со всего размаху бьет его по лицу, с горячим приветом от Камиллы и ее бывшего мужа, достопочтенного мэтра по части игры на флейте. И наверное, Смайли, который не хуже Гиллема ощущал напряжение их поездки, каким-то телепатическим способом увидел ту же самую сцену: то, что он сказал, было совершенно явно предназначено для того, чтобы успокоить Гиллема:

– Tapp не солгал нам, Питер. Во всяком случае, ни в чем существенном.

Просто он сделал то, что делают разведчики всего мира: не удосужился рассказать все до конца. С другой стороны, он повел себя достаточно умно.

В отличие от Гиллема, в эмоциях которого царила полная неразбериха, Смайли держался до того уверенно и даже самонадеянно, что позволил себе привести поучительный афоризм Стнд-Эспри об умении обвести вокруг пальца: что-то насчет стремления не к совершенству, а к преимуществу, что снова напомнило Гиллему о Камилле. «Карла позволил нам проникнуть внутрь кольца», – заметил Смайли, и Гиллем неудачно пошутил о том, что надо не забыть сделать пересадку на станции «Чаринг-Кросс». После чего Смайли замолчал, ограничившись тем, что смотрел в боковое зеркало, и лишь изредка давал указания, куда ехать.

Они встретились у Кристал-Палас, в закрытом пикапе, за рулем которого сидел Мэндел, и направились в Барнсбери, где в конце одного мощенного булыжником переулка, полного детворы, располагалась мастерская по ремонту кузовов, куда они прямиком и въехали. Там их со сдержанной улыбкой встретил пожилой немец, и не успели они выйти, как он вместе с сыном тут же снял с пикапа номерные знаки и отвел Гиллема со Смайли в глубь гаража где стоял готовый к поездке «воксхолл» с форсированным двигателем. Мэндел остался с досье по операции «Свидетель», которое Гиллем привез ему из Брикстона в чемоданчике. Смайли скомандовал: «Автомагистраль А12». Сначала дорога была почти пустой, но где-то, не доезжая до Колчестера, они смешались с большим скоплением грузовиков, и Гиллем неожиданно занервничал. Смайли пришлось приказать ему взять себя в руки. Один раз им попался какой-то старик, который еле плелся по крайней правой – самой быстрой – полосе. Когда они стали обгонять его слева, он, то ли пьяный, то ли больной, а может, просто с перепугу, вдруг ни с того ни с сего шарахнулся в их сторону. В другой раз совершенно неожиданно они въехали в облако тумана – казалось, оно просто упало на них откуда-то сверху. Гиллем проскочил через него, побоявшись даже притормозить из-за ледяной корки на дороге. Проехав Колчестер, они стали держаться левее. На дорожных указателях мелькали какие-то названия вроде Литтл-Хорксли, Уорминг-форд и Бэрз-Грин, затем таблички вообще перестали попадаться, и у Гиллема появилось ощущение, что они едут в никуда.

– Здесь налево, а затем снова налево. Постарайся остановиться поближе к воротам.

Они приехали в какую-то деревушку, но кругом не было ни людей, ни огоньков, да и луна скрылась. Они вышли из машины, холод тут же пробрал до костей. Гиллем почуял запах крикетной площадки, дыма костра и Рождества одновременно. Он подумал, что никогда еще не был в таком тихом и таком холодном, Богом забытом месте. Прямо перед ними выросла церковная башня, с одной стороны тянулся белый забор, а на вершине склона стояло невысокое бесформенное строение, частью покрытое соломой, которое Гиллем принял за дом приходского священника; на фоне неба он сумел различить бахромчатую кромку фронтона. Фон уже ждал их. Как только они остановились, он подошел к машине и бесшумно забрался на заднее сиденье.

– Рикки сегодня выглядит гораздо лучше, – доложил он. Очевидно, Смайли регулярно получал от него доклады на протяжении вот уже нескольких дней. Фон был уравновешенным парнем с тихим голосом и огромным желанием угождать, однако остальные члены брикстонской команды, кажется, побаивались его, даже Гиллем не понимал почему. – Не так нервничает, ведет себя более раскованно, я бы сказал. Все утро заполнял эти карточки – уж так Рикки любит тотализатор; днем мы выкопали несколько елочек для мисс Эйлсы, чтобы она могла отвезти их потом на рынок. Вечером мы сыграли в какую-то забавную игру с карточками, а потом он довольно рано ушел спать.

– Вы его выпускали куда-нибудь одного? – спросил Смайли.

– Нет, сэр.

– А телефоном давали пользоваться?

– Боже упаси, сэр, ни в моем присутствии, ни, я уверен, в присутствии мисс Эйлсы.

От их дыхания стекла машины запотели, но Смайли не стал включать двигатель, и поэтому обогреватель с вентилятором не работали.

– Он что-нибудь говорил о своей дочери Дэнни?