Дэниел Коул - Тряпичная кукла Страница 5

Волк посмотрел на свои окна, расположенные парой этажей выше. В спешке он забыл выключить свет. Ему даже удалось разглядеть в самом низу кучи коробку с надписью «Рубашки и брюки».

– Полное дерьмо!

Симмонс вновь подошел к Волку и потер усталые глаза. Они молча стояли по обе стороны подвешенного тела, глядя, как первые признаки рассвета оскверняют темное небо. Пение птиц пробивалось даже через стоявший в квартире гам.

– Что, увидел самую жуткую в своей жизни картину? – устало пошутил Симмонс.

– Почти, – ответил Волк, не сводя глаз со светлой полоски на темно-синем небосводе, которая становилась все больше и больше.

– Почти? Хочешь сказать, что в мире бывает что-то похуже?

Симмонс еще раз с отвращением посмотрел на свисавшее с потолка тело, составленное из разрозненных конечностей.

Волк слегка похлопал по вытянутой руке трупа. На фоне темной кожи и идеально накрашенных темно-красных ногтей ладонь казалась бледной. Кисть висела на нескольких десятках тонких шелковых ниточек, еще дюжина удерживала на месте указательный палец.

Коукс убедился, что их никто не слышит, нагнулся к Симмонсу и прошептал:

– Палец указывает на окно моей квартиры.

Глава 2

Суббота, 28 июня 2014 года,

4 часа 32 минуты утра

Бакстер оставила Эдмундса дожидаться разболтанный лифт, а сама ринулась вниз по пожарной лестнице, где бесконечной вереницей поднимались замерзшие, раздраженные люди, которым, наконец, разрешили вернуться домой. На полпути она вытащила удостоверение личности, рассудив, что если ничего не предпринять, то двигаться против плотного потока будет гораздо труднее. Первоначальное возбуждение, вызванное ночными событиями, вот уже несколько часов как прошло, и утомленные бессонной ночью жители дома испытывали по отношению к полиции лишь негодование и враждебность.

Когда она наконец ворвалась в вестибюль, Эдмундс уже спокойно дожидался ее у входной двери. Бакстер прошла мимо него и ступила на улицу, в прохладное утро. Солнце еще не взошло, но безоблачное небо над головой свидетельствовало, что зной и не собирается спадать. Эмили выругалась, увидев, что толпа журналистов и зевак, собравшихся у полицейского ограждения, всколыхнулась и отрезала ее от стоявшей на обочине «Ауди А1».

– Ни слова! – рявкнула она Эдмундсу, который с привычной элегантностью проигнорировал тон приказа, в данном случае совершенно излишнего.

Они подошли к заграждению, отделявшему их от лавины вопросов и вспышек фотокамер, поднырнули под ленту и стали пробираться сквозь толпу. Услышав, что Эдмундс у нее за спиной постоянно извиняется, Бакстер от злости до хруста сжала зубы. Повернувшись, чтобы уничтожить его взглядом, она вдруг наткнулась на коренастого детину с громоздкой телекамерой в руках и непроизвольно выбила у него ее из рук. Камера упала на мостовую с хрустом, стоившим не одну тысячу фунтов стерлингов.

– Черт… извините… – сказала она и отработанным до автоматизма жестом вытащила из кармана визитную карточку столичной полиции.

За годы службы она израсходовала их несколько тысяч, раздавая направо и налево, будто долговые расписки, и тут же забывая о посеянном ею хаосе.

Детина все еще стоял на коленях перед разбросанными по земле останками камеры с таким видом, будто потерял близкого человека. Карточку из пальцев Бакстер вырвала чья-то женская рука. Детектив подняла глаза и увидела уставившееся на нее злобное лицо. Несмотря на ранний час, журналистка была идеально загримирована для появления на экране телевизора. Мешки под глазами, заметные на лицах у всех остальных, скрывались под толстым слоем румян. Высокая, с вьющимися рыжими волосами, в симпатичном, но строгом костюме из пиджака и юбки. Женщины в напряженном молчании уставились друг на друга. Эдмундс в ужасе взирал на происходящее. Ему и в голову не приходило, что наставница может так опешить.

Наконец Бакстер удалось надеть привычную маску равнодушия.

– Андреа.

– Эмили, – ответила женщина.

Бакстер повернулась к ней спиной, перешагнула через вывалившиеся на асфальт внутренности видеокамеры и зашагала дальше. Эдмундс не отставал ни на шаг. Перед тем как детектив завела двигатель, он трижды проверил, хорошо ли застегнут ремень безопасности. Машина резко сдала назад, ударилась о край тротуара, подпрыгнула и устремилась вперед, оставляя позади медленно уменьшавшиеся в зеркале заднего обзора синие огни проблесковых маячков.

С момента, когда они покинули место преступления, Бакстер не произнесла ни слова. Пока они неслись по пустынным улицам столицы, Эдмундс прилагал отчаянные усилия, чтобы не закрыть глаза. Обогреватель «Ауди» наполнял приятным теплом роскошный салон, который Бакстер захламила компакт-дисками, наполовину использованными тюбиками губной помады и коробочками от фастфуда. Когда они миновали мост Ватерлоо, за городом занялась заря, высветив на фоне золотистого неба невыразительный силуэт собора Сент-Пол.

Эдмундс все же уступил напору отяжелевших век, задремал, больно ударился об окно со стороны пассажирского сиденья, но тут же выпрямился, злясь на себя за то, что опять продемонстрировал слабость в присутствии старшего по званию полицейского.

– Значит, это был он? – выпалил парень.

Он отчаянно старался завести разговор, чтобы отогнать навалившуюся дрему.

– Кто?

– Коукс. Тот самый Вильям Коукс.

До этого Эдмундс видел Волка лишь несколько раз, и то мельком. И обратил внимание, что коллеги, общаясь с этим многоопытным детективом, ни на секунду не забывали об окружавшем этого человека ореоле знаменитости, который явно был ему неприятен.

– Да, тот самый Вильям Коукс, – тихо произнесла Бакстер.

– Мне не раз рассказывали о том, что тогда случилось. – Он сделал паузу, ожидая с ее стороны сигнала, что в эту тему углубляться не стоит. – Вы же на тот момент уже были с ним знакомы, да?

Бакстер молча вела машину с таким видом, будто Эдмундс был для нее пустым местом. Мысль о том, чтобы обсуждать столь значимый для нее вопрос со стажером, казалась ей глупой. Он уже собрался было достать из кармана телефон, чтобы чем-нибудь себя занять, как Эмили неожиданно ответила:

– Мы с ним были напарники.

– И он действительно совершил все то, в чем его потом обвинили?

Эдмунд знал, что ступил на скользкий путь, но желание прояснить этот вопрос перевешивало риск навлечь на себя гнев Бакстер.

– Подтасовка улик, нападение на обвиняемого…

– Не без того…

– Ничего себе… – помимо своей воли протянул Эдмундс, больно ударив по самолюбию Бакстер.

– Не смей его судить! – взорвалась она. – Ты понятия не имеешь, что представляет собой эта работа. Волк точно знал, что Халид и Киллер-Крематор – одно и то же лицо. Знал, и все. А еще знал, что он вновь возьмется за свое.

– Но дело должно основываться на законных уликах.

Бакстер горько усмехнулась.

– Подожди пару лет и тогда сам увидишь, как эти куски дерьма каждый раз выходят сухими из воды. – Она на мгновение умолкла, чувствуя, что раздражается все больше и больше. – В нашем деле нельзя делить все на черное и белое. То, что сделал Волк, неправильно, но он поступил так от отчаяния и из самых лучших побуждений.

– Даже когда жестоко набросился на человека в битком набитом людьми зале судебных заседаний? – с вызовом в голосе спросил Эдмундс.

– Тогда особенно, – ответила Бакстер, слишком занятая своими мыслями, чтобы обращать внимание на его тон. – Он просто сломался, не выдержал давления. Когда-то все мы дадим слабину, и ты, и я, все. Нам остается лишь молиться, чтобы когда это произойдет, рядом были люди, готовые нас поддержать. Когда беда случилась с Волком, его не поддержал никто… даже я.

Эдмундс ничего не сказал, уловив в ее голосе сожаление, и стал ждать, когда Эмили продолжит. Если, конечно, захочет.

– За это его собирались с треском уволить. Все жаждали крови, власти хотели примерно наказать «впавшего в немилость детектива». Но потом, холодным февральским утром, рядом с сожженным телом школьницы полиция застукала некоего типа. Кого конкретно – догадайся сам. Если бы Волка на суде послушали, девочка до сих пор была бы жива.

– Святой Иисусе! – воскликнул Эдмундс. – Так вы думаете это он… это его голова?

– Нагиб Халид – детоубийца. У преступников тоже есть свои стандарты. Ради его же безопасности Халида заперли в одиночной камере тщательно охраняемого бокса в тюрьме особого режима. К нему никого не допускают, не говоря уже о том, чтобы позволить кому-то выйти оттуда с его головой под мышкой. Смех, да и только.

Повисла еще одна напряженная пауза, и Бакстер окончательно поняла, что лишь напрасно теряет время. Эдмундс подумал, что этот разговор был самым плодотворным за те три с половиной месяца, что они работали вместе, и вернулся к предыдущей теме, тоже незаконченной: