Буало-Нарсежак - Дурной глаз Страница 5

Он не ощущал в себе необходимости молиться за маму, но он думал о ней с нежностью, потому что она была неотделима от его детства. Она принадлежала к миру, который существовал "до этого". И внезапно Реми осознал, что в доме больше ничего не осталось с того времени, которое он называл "до этого". Мамина одежда, ее вещи - ведь, в конце концов, у нее было много драгоценностей, безделушек - что с ними случилось? Их, должно быть, перевезли в деревню, в Мен-Ален. Забавно будет полазить по чердаку, порыться там среди старых вещей. Еще один дом, в котором Реми обитал, в сущности его не зная.

Такси выехало на какую-то грохочущую улицу, и у Реми создалось впечатление, что он пересекает незнакомую страну. Если с ним здесь что-то случится, что нужно будет сделать, чтобы попасть на авеню Моцарта? "Я это могу! " - подумал он. Но это, возможно, лишь слова? Что-то вроде талисмана? Этот человек казался таким уверенным в себе.

Такси подрулило ко входу и остановилось. Пер-Ляшез. Почему Реми все время воображал себе какое-то мрачное место? Он увидел перед собой две открытые чугунные двери, лужайки с бордюрами из хризантем, и с обоих сторон как отдаленный рокот, как неуловимая вибрация воздуха чувствовалось дыхание города. "Я могу, " - повторил Реми. Он расплатился с таксистом, персек улицу и вошел в узкую темную цветочную лавку, похожую на деревенский дом; казалось, черепичная крыша ее вот-вот раздавит. Он купил букет гвоздик и, выйдя из лавки, тотчас пожалел о своем выборе. У него, должно быть, нелепый вид жениха на свадьбе. Но на него никто не обращал внимания. Какой-то человек сгребал в кучу опавшие листья. Он прошел через вход, попытался оживить в себе впечатления тех дней. Вот аллея, которая уходила вдаль, как столбовая дорога... Нет, он ее не узнавал. Зачем он сюда приехал со своими цветами, похожий на гостя, которого больше не ждут. Из здания напротив вышла женщина в трауре, и Реми прочел на табличке "Отдел захоронений". Ему, без сомнения, здесь могут дать справку. Он толкнул дверь, торопливо и сердито спросил:

- Могила Окто, пожалуйста?

Сторож посмотрел на гвоздики, потом на Реми.

- Вы хотите знать, где находится могила?

- Да, - нервно ответил Реми.

- Окто, вы можете назвать по буквам?

- О... к... т...

- Достаточно... О... к... Так, посмотрим, о... к...

Хранитель порылся в регистрационных книгах, открыл одну из них, и его палец заскользил по страницам. О... к... Оброн... Олер... Окто... Ага, вот. Окто Луиза Анжель... Участок N7, номер...

Он встал и показал пальцем в окно.

- Это очень просто. Видите аллею... не центральную, а ту, которая идет прямо перед нами. Следуйте по ней до Шмен Серре, которая пойдет направо. Ваша могила будет слева пятая по счету.

- Спасибо, - проборматал Реми. - Но... простите, вы правильно сказали: Окто Луиза Анжель?

Хранитель склонился над книгой и ногтем подчеркнул имя.

- Да, Окто Луиза Анжель... Это не то?

- Нет, нет. Это моя бабушка, но... после?

- Что после?

- Разве там нет другого имени?

- Нет. Это последнее захоронение. После этого у меня идет могила Отман, не имеющая отношения к Окто.

- Вы, должно быть, сделали ошибку. Там есть наверняка Вобер, Женевьева Вобер... Ее похоронили несколько месяцев спустя в том же склепе... 30 мая 1937 года.

Хранитель спокойно перечитал.

- Сожалею, - сказал он. - Прямо перед этой записью у меня стоит Окто Эжен Эмиль...

- Да, это мой дедушка... В конце концов, это невозможно. Здесь наверняка какая-то ошибка, должно быть, забыли записать.

Реми положил свой букет на конторку, обошел стол и, в свою очередь, прочитал: Окто Луиза Анжель...

- Это можно легко проверить, - сказал хранитель. - Достаточно справиться во "входном регистре".

- Прошу вас.

- Какое число вы сказали?

- 30 мая 1937 года.

Хранитель положил на регистрационную книгу фолиант гигантских размеров и начал его листать.

Реми то скрещивал, то разнимал руки. Дрожащим голосом он добавил:

- Мадам Вобер Женевьева Мари, рожденная Окто.

- Нет, - сказал хранитель. - Посмотрите!.. Этого имени нет 30 мая. А у вас нет другого фамильного склепа?

- Есть, рядом с Шатору, в Мен-Алене.

- Тогда все понятно. Вы просто перепутали.

- Невозможно. Там фамильный склеп моего отца. Я уверен, что моя мать похоронена здесь.

- Вы присутствовали на похоронах?

- Нет. В то время я был болен. Но я чуть позже приходил на могилу.

Ну что я могу вам ответить? Вы посмотрели книги... Вы все еще хотите пройти к склепу?.. Справа будет Шмен Серре... мсье, не забудьте ваши перчатки.

Реми шел по аллее между могил. То тут, то там он видел людей, которые останавливались перед какой-нибудь плитой. Им повезло! Их мертвые были на своих местах. В то время, какон!.. Он, однако, был уверен, что они приезжали на именно на Пер-Ляшез. К тому же, зачем им нужно было хоронить маму в другом месте? Но регистрационные книги... Он их видел сам, официальные записи ведутся безошибочно. Тут не может быть никаких подвохов. Справа он увидел Шмен Серре. Он посчитал могилы. Хранитель сказал: пятая. Это был простой камень с уже изъеденной временем надписью: "Гробница Окто". Сквозь слезы Реми почти ничего не видел. Так кто же все-таки лежит под этим камнем? Как это узнать? Выходит, они все ему лгали? Ах,

зачем сегодня такое праздничное солнце? Если бы было пасмурно, Реми, возможно, мог бы узнать могилу, вспомнить какие-нибудь ранее замеченные и потом забытые детали. Но этот облупившийся камень, на котором колыхалась тень кипариса, ничего

не говорил его памяти. И соседние могилы не порождали никакого отклика: Грело... Альдебер... Жусом... Реми огляделся вокруг. Куда он мог бросить свой букет, когда он был тут в детстве? На чье тело? На каком кладбище? Слезы высохли на его щеках. Он был неспособен сделать малейшее движение. К чему желать то или это, если судьба по-прежнему продолжает измываться над ним? Одно время благодаря этому знахарю, он поверил... а затем его ожившие ноги привели его к этой абсурдной гробнице. Другой на его месте наверняка нашел бы могилу своей матери. А он!.. Он был обречен на невероятные проишествия, которые случались с ним в самых обыденных ситуациях, на странную, непонятную жизнь; его на каждом шагу подстерегали какие-то дикие, изощренные испытания. Даже не стоит труда защищаться.

Кто-то повернул на аллею. Реми пошел назад. Это очевидно, что никто ему не скажет правду. Раймонда?.. Она у них служит только пять лет. Клементина?.. Всегда сварливая, недоверчивая, до предела обидчивая, усматривающая насмешку или

скрытый намек в самых безобидных словах... Дядя?... Да он просто посмеется над ним. Мама теперь не идет в расчет в этом доме. Ее уже давно забыли. Реми подумал об отце, который постоянно ходил с убитым видом. Что ему сказать? Что у него спросить? Действительно ли он любил маму? Вопрос показалс Реми ужасным. И однако... Разве мог этот холодный, педантичный, замкнутый человек кого-либо любить? Он не часто упоминал об умершей. Однако, когда это случалось, он говорил: "Твобедная мать", и никогда: "Женевьева". Но в его голосе при этом всегда появлялся какой-то оттенок печали. Реми остановился. Была ли это на самом деле печаль? В любом случае, не безразличие. Скорее сожаление, что мама умерла прежде, чем они смогли уладить какой-то серьезный спорный вопрос... А Адриен слишком хорошо вышколен... Этот поостерегется обсуждать дела своих хозяев. Все очень просто. Реми снова оказался в одиночестве. Во второй раз он стал сиротой. "Это мое призвание, - с горечью сказал он себе. - Сиротство - это специально

для меня. Это мне отлично подходит. И я великолепно с этим справляюсь". Он почувствовал, как его перепоняет гнев ко всем людям, которые по-настоящему живут нормальной, счастливой жизнью. Опустив глаза, он увидел свой букет, который он забыл положить на могилу. Реми его швырнул на ступеньки какого-то претенциозного подобия греческого храма с начертанной золотыми буквами надписью:

Огюст Рипай - 1875-1935

Кавалер Ордена Почетного Легиона

Член Министерства народного образовани

Ты был хорошим мужем и добрым отцом

Вечно скорбим

У Реми появилось желание, чтобы его букет превратился вбомбу, чтобы все кладбище с его крестами, его гробами, его костями, его регистрационными книгами, его тишиной и покоем взлетело в воздух. Держа руку на груди и чувствуя, что ему становится трудно дышать, он пошел прочь. Когда он подошел к выходу, сторож отдал ему честь. Два пальца к козырьку. Возможно, с небольшой долей иронии, но теперь весь мир смотрел на Реми с иронией. Он узнал улицу, по которой недавно поднималось такси. Улица Рокетт. Это было написано на табличке. Она спускалась вниз, туда, где в голубой дымке двигались люди, шумели машины, где пульсировала жизнь, и Реми еще раз остановился. В глубине маленького кафе беседовали два служащих похоронного бюро. Он вошел туда, положил руки на стойку.

- Коньяк!

Никто не удивился, и он почувствовал от этого смутное облегчение. Попивая белое вино, служащие говорили о приближающейся забастовке. Коньяк был неважный, он обжигал горло, и Реми вспомнил историю одного калифа, который ночью уходил из