Иван Державин - Когда? Я его знаю Страница 5

Я уверен, что тем трем погибшим парням помогли упасть под попятившиеся танки, чтобы вызвать взрыв негодования у народа. Подтверждением этому является то, что уже через несколько минут, словно заранее ожидаемое, весь мир облетела информация о зверствах гэкачепистов и о гибели героев, преградивших своими телами путь к Белому дому.

Членов ГКЧП есть, в чем обвинить, но только не в крови – ее спровоцировали люди в Белом доме, совершенно точно знавшие, что армия и милиция не станут применять оружие против населения.

Вся истерия, которая нагнеталась в то время в Белом доме и прессе, была чистой воды провокацией. По «Немецкой волне», к примеру, был передан крик Руцкого о подходе к Белому дому бронированной дивизии, оказавшейся машинами 4-го таксомоторного парка. Он такая же сволочь. Сейчас рвется на прием к Ельцину, чтобы с ним помириться.

Губернатор чему-то усмехнулся и выпил. Костя сказал:

– В Обращении упоминался общенациональный референдум о единстве страны, состоявшемся в марте девяносто первого года. Об этом сейчас упорно молчат. Я слышал, что вы принимали участие в его проведении.

– Я принимал участие в его проведении, но не в составлении текста. В нем был поставлен вопрос: «Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». Вопрос демократы постарались запутать, в надежде получить поменьше голосов, но результат их разочаровал. Около восьмидесяти процентов еще советских людей ответили положительно. Но тем троим в Беловежье на мнение их народов было насрать. Ими руководила только жажда личной власти. А народы от распада СССР ничего не выиграли, лишь потеряли.

– Кто-нибудь подсчитывал эти потери? Я имею в виду суммарные потери для России и других республик за годы перестройки и демократических реформ.

– Это табу для нашей правящей элиты, потому что если это опубликовать, то неизбежно возникнет вопрос о привлечении к суду организаторов реформ. Зато сами они и их глашатаи готовы день и ночь твердить о сталинских репрессиях и жертвах, которые в то время были, игнорируя и даже обосновывая жертвы, которые ты имеешь в виду. У меня эта арифметика сидит в мозгу. – Архипов с такой силой ударил указательным пальцем по лбу, вонзив в него ноготь, что выступила кровь. Костя подал ему салфетку. Губернатор намочил ее водкой и приложил ко лбу. – Я уверен, что разрушения, которые нанесли стране Горбачев и особенно Ельцин своими экономическими реформами, абсолютно несопоставимы с разрушениями от войны с немцами. По воле этих предателей мы превратились в нищую страну с голодающим населением, лишились армии, флота, промышленности, науки, абсолютно всего. Ученые подсчитали, что на восстановление всего этого потребуется не менее сорока пяти лет и то при самых благоприятных условиях. А после войны мы восстановили народное хозяйство и даже превзошли довоенный уровень уже через семь лет, а того, что потеряли сейчас, мы не вернем уже никогда. А главное, мы потеряли великое государство, и уже не будет того народа, свершениями которого и принадлежать к которому мы так гордились.

– Чем все это закончится, как вы думаете?

– Уверен, в конечном счете, исчезновением русской России. Вместо нее будет сборная солянка из азербайджанцев, таджиков, китайцев и прочих «цев», среди которых русские станут нацменами, причем самыми слабыми и угнетенными. Демографы в один голос утверждают, что уже через пятьдесят лет, то есть при жизни наших детей, нас, русских, останется меньше половины сегодняшнего числа или треть всего населения. А исходя из генохронологии, если количество носителей доминирующего расового типа в обществе сокращается больше, чем наполовину, то государство распадается как историческая общность. Если населяющие Россию нации и народности пожелают продолжать жить в едином государстве и даже сохранят его название, то это будет уже не эта Россия. Но даже не это главное, а то, что русский народ будет совсем не этот. Он сейчас уже не тот, что был полвека назад, а, учитывая, как и чему воспитывают сейчас молодежь… – Губернатор махнул рукой. – Слава богу, что я до этого не доживу, да и тебе в этом, смысле скорее всего, тоже повезет, учитывая твой русский патриотизм. С ним ты долго не протянешь, сердце не выдержит.

Тогда они проговорили до вечера. К ним часа через три присоединилась Эльвира, переодетая в платье с разрезами до пояса сверху и снизу. В доме нашлась гитара, и Костя играл и пел русские песни и Есенина. Он был уже женат на Кате, но его собрату это было по фигу. При виде шикарного женского тела тот, как с цепи сорвался особенно, когда Эльвира в пылу разговора коснулась один раз собрата рукой, а в другой – положила ее на него и, обхватив двумя пальцами, провела по всей длине. Губернатор в это время спал, склонив на плечо голову. Одна грудь Эльвиры вылезла из разреза полностью. Такой роскошной груди Костя не видел даже у стриптизерш в ресторанах. Он невольно взглянул на губернатора. Эльвира поднялась и потянула его за руку к двери.

Он высвободил руку, поднялся, скривившись от ломоты внизу, и потрогал Архипова за плечо. Тот открыл глаза.

– Олег Гаврилович, я поехал домой. Спасибо вам за приглашение и разговор. Теперь очередь за вами обоими приехать к нам.

Губернатор тряхнул головой и улыбнулся.

– Как же это я задремал? Ты уж извини меня, старика. А Эля где?

– Наверное, у себя.

Они вышли в прихожую. Архипов заглянул в спальню и шепнул:

– Спит. Не будем будить. – Перед дверью он встал перед Костей и тронул его за рукав. – Ты вот что… Я не отказываюсь от всего, что тебе тут наговорил. Это только пишут, что сейчас свобода слова. Говорить действительно можно и не посадят, а кислород перекроют. А я как-никак губернатор. Сам понимаешь, выгонят моментально.

Костя успокоил, что об этом его можно было не просить, и с тех пор у них установились доверительные отношения, что, однако, не мешало губернатору отчитывать Костю за слишком крутые меры при решении проблем.

Но без крутых мер Костя бы ничего не достиг. Примером этого было предотвращение силового захвата станкозавода. Но губернатор об этом, разумеется, не имел представления.

***

Новоявленные хозяева станкозавода не заставили себя долго ждать.

Уже через неделю после того, как Хохлов, сдав дела Косте, вернулся на завод, там объявился его новый директор в сопровождении адвоката с юристом и полсотни боевиков в непонятной форме, похожей на эсэсовскую, и в масках. В считанные минуты и без единого выстрела пришельцы обезоружили и заменили своими заводских охранников бюро «Щит и меч», вышвырнув их за ворота.

Момент захвата был выбран расчетливо: половина восьмого вечера, когда рабочий день закончился, и работали в полсилы лишь литейный цех и побочные производства, а на территории хозяйничали одни уборщики.

Уходивший поздно домой Хохлов сидел в своем кабинете. В приемной находились секретарь Лена, женщина лет сорока, и телохранитель Петя, отобранный Кротовым из лучших своих бойцов взамен себя. Лена печатала на принтере компьютера, а Петя, как обычно, смотрел телевизор, не выпуская из поля зрения входную дверь. Очевидно, боевики об этом знали, так как ворвались в приемную с направленными на Петю пистолетами. Однако он успел сделать несколько выстрелов. Один боевик был убит наповал и двое ранены. Упал изрешеченный пулями и Петя.

Хохлова, вскочившего из-за стола, когда раздались выстрелы, ворвавшиеся в кабинет боевики вывели под руки в приемную секретаря, а кабинет тут же занял новый директор. С Хохловым разговаривать он не стал, напустив на него адвоката и юриста. Но Хохлов бросился к Лене, склонившейся над лежавшим с залитым кровью лицом Петей.

– Виктор Васильевич, он жив, – шепнула она.

Ее слова услышал один из боевиков и направил на Петю пистолет. Лена загородила раненого собой.

– Не сметь! – рявкнул на боевика Хохлов голосом, от которого задребезжали стекла.

Адвокат с огромными губами и лохматой седой шевелюрой помахал неодобрительно головой боевику, а Хохлову сказал сердито, указывая на Петю:

– Он убил работника правосудия и предстанет перед судом. Если, разумеется, выживет.

Хохлов велел секретарю вызвать его служебную машину, но сделать это ей не разрешили. Не позволили им позвать кого-нибудь из рабочих. Поднять тяжеловесного Петю они не смогли и дотащили его на половике сначала до лифта, а затем до ворот проходной и на улицу, где их поджидали водитель и с виноватым видом охранники. Когда Петю укладывали в машину, он вдруг открыл глаза и, увидев Хохлова, прошептал:

– Вы живы…

– Жив, Петя, жив. Главное, ты живой.