Сергей Попов - Виселица для жирафа. Иронический детектив Страница 5

Итак, всемирно известная сцена теперь выглядела следующим образом. Андрей Болконский тайком слушает разговор двух девушек, вторая была за кадром, возбуждается и принимает решение немедленно овладеть той, которую увидел. После того, как Наташа ложится спать, он пробирается в ее комнату и застает там следующую картину. Одеяло на девичьей постели сбилось так, что видны обнаженные ягодицы. В свете луны, струящемся из-за окна, ягодицы кажутся столь привлека-тельными, столь аппетитными, что рука князя невольно тянется к ним. Сладострастник садится на край постели и начинает аккуратно гладить эту женскую прелесть. Ягодицы неподвижны. Но вот время невинных ласк миновало, и дрожащие пальцы князя хотят полнее ощутить тело девушки, они впиваются в ее обнаженную плоть. Затем камера переходит на лицо сладострастника. На нем сначала удивление, потом неподдельный ужас. Камера снова на ягодицах. Пальцы князя проходят прямо сквозь них: сначала туда погружаются верхние фаланги, затем нижние, затем уже вся кисть руки погружена в зад, затем рука уходит туда по локоть. Князь Болконский пытается достать руку обратно и выдергивает ее из-под одеяла вместе с ведром. На ведре надпись «Тесто – приманка для князя Андрея». Князь Андрей что есть сил тащит руку из липкой массы, наконец, ему удается ее освободить, он бросается к выходу. В дверях стоит Наташа, то есть Шурка Смирнов. В одной Наташиной руке свеча, в другой ночной горшок. Она оттесняет огромным бюстом, конечно же, накладным, князя от двери, наступает на него так, что ему остается одно – плюхнуться на кровать. Тогда Наташа ставит ночной горшок на пол, вынимает изо рта сначала нижнюю искусственную челюсть, кладет в горшок, затем верхнюю, затем стеклянный глаз, снимает накладной бюст, затем отстегивает искусственную кисть руки и кладет туда же. Отстегнутым протезом ноги она подпирает дверь, чтобы Андрей не вышел. Победоносно встряхнув содержимым горшка, Наташа задувает свечу.

С каждым снятым кадром я чувствовал, как беспощадно мщу Алие, мщу не только за себя, но и за всех одноклассников. Общешкольная премьера моего фильма «Эпизоды романа „Война и мир“» состоялась в дни осенних каникул. После первых титров, каковыми были «Экранизация литературных произведений» и «В помощь школе» раздались аплодисменты это горячо хлопали две учительницы литературы. «Молодец! вслух произнесла одна из них, – „Войну и мир“ в девятом проходят, а Антон Ведрин уже в седьмом фильм снял!» Это было последнее ласковое слово, которое я услышал от литераторш не только в этот день, но и вообще до окончания школы. Когда мне вручали аттестат зрелости, они обе злорадно тявкнули: «Избавились от осквернителя святынь!» Одноклассники приняли фильм с восторгом, а главное, с пониманием: «Правильно, что Шурку Смирнова в роли Наташи снял. Этой гордячке на экране и показать-то нечего мы же ее видели в телескоп».

Сама Алия на премьеру не пришла. Мести, о которой я мечтал, не получилось.

Вот, собственно, и весь мой опыт из области работы даже не в театре, а в кино. Правда, был еще один. Но о нем потом. А что теперь? А теперь сам Пушкин!

Да, что-то не стыковалось с точки зрения творческой перспективы театра в назначении меня на должность главного режиссера. Скорее всего, я прав: мой непосредственный начальник просто решил таким образом от меня избавиться вытолкнуть под нож маньяка, и дело с концом. Ну, действительно, зачем я ему нужен в отделе? Выгнать меня он не может, все-таки моему отцу слово давал, а так естественный уход. А за ним последует обновление кадров: на освободившееся место возьмут какого-нибудь сотрудника с периферии без волосатой руки в верхах, без квартиры в Москве, вот он и будет изо всех сил носом землю рыть. Такие в нашей конторе нужны. А я? Я не нужен. Баталин долго терпел меня, но последняя выходка переполнила чашу терпения. А что же я? Я с участью, отведенной мне начальником, категорически не согласен, как не был согласен с его оценкой, что я придурок с детства.

Итак, мой потенциальный враг – маньяк. Что я о них знаю? Первое. Я знаю, что маньяки любят возвращаться на то место, где однажды уже замочили кого-нибудь. Отсюда вывод: в полуразрушенном доме мы больше репетировать не будем. Второе. Маньяки охотятся всегда на одних и тех же: например, на блондинок, на проституток и т. д. В данном случае предмет охоты – режиссер, а не, например, исполнитель. (Охоться он за исполнителем, меня бы внедрили в качестве исполнителя.) Значит, надо подыскать для себя такую точку, с которой наиболее безопасно вести репетиционный процесс. Такая точка – режиссерский пульт в зрительном зале, хорошо, если он еще будет со всех сторон окружен артистами. Ну, вроде бы пока все. Это вроде бы те меры, которые я смогу в ближайшее время предпринять, чтобы избежать уготованного мне конца или хотя бы продлить агонию.

Труппа, которой меня представили как нового главного режиссера, была прикольной. Поскольку мой начальник Баталин упорно склонял меня к версии, что убийца находится в театральном коллективе, то я был вынужден детально его изучить, чтобы впоследствии отчитываться о том, как я разрабатываю эту версию. Первым делом в глаза бросался прыщавый длинноволосый раздолбай, который из-за своей непомерной длины извивался, как любимая мной вермишель. В нем не было ни темперамента, ни огонька, флегма флегмой. Он-то и репетировал роль Дона Карлоса. Кстати, именно такой «флегмой» и являют этого героя все, кто когда-либо ставил «Каменного гостя». Ему-то и адресовала свой монолог Лаура-режиссер в тот момент, когда ее полоснул ножом человек с неуравновешенной психикой. Но примой в этой труппе безусловно была не потерпевшая. Примой была этакая дежурная красавица с размалёванным лицом, рослая, с неплохой фигурой и хриплым, надтреснувшим голосом. Такие актрисы, как правило, есть в каждой труппе. С ними обязательно спит то премьер театра, то главный режиссер. Как мне сообщил по дороге капитан Баталин, раньше с ней спал главный режиссер, пока его не заменили на нашего сотрудника, которая была женщиной. Поэтому сейчас эта прима снова спала с премьером.

Премьера нетрудно было вычислить, смазливый, с масляными глазами, такие в этом мире не хотят замечать ничего, кроме женских ног и своего отражения в зеркале. Нетрудно было догадаться, что, когда эта парочка вылезала из постели и доползала до сцены, то изображали на ней: она – Дону Анну, а он – Дона Гуана. Пошлее ничего не придумаешь. И опять же именно такую пару назначали на две главные роли те, кто ставил когда-нибудь «Каменного гостя». Еще один артист был мал ростом, коряв, курнос, а прямо на лице у него было написано: мерзавец. Такие приходят на подмостки затем, чтобы, выражаясь словами одного президента, «перетрахивать и перетрахивать», но не парламент, а тех служительниц Мельпомены, до кого нет дела ни главному режиссеру, ни премьеру труппы. Именно на этом уродце, как на главном подозреваемом, предлагал мне заострить внимание капитан Баталин. Никаких других лиц в этот день я не запомнил.

Меня представлял коллективу, конечно же, не мой начальник, а какой-то деятель от культуры. Он называл меня молодым, талантливым, а главное, художником, за которым закрепилась слава новаторского подхода к постановке классических произведений. (Накануне мне все-таки пришлось рассказать начальству о моем опыте экранизации романа «Война и мир». ) Но я вдруг понял, что именно эта, последняя из данных мне характеристик «новатор», полностью развязывает мне руки, то есть оправдывает мой дилетантизм, и с облегчением вздохнул. В этот день мы, конечно, не репетировали, а почтили минутой молчания ту, которая внесла неоценимый вклад в постановку русской классики на современной сцене в период всеобщего духовного упадка, а главное, погибла на своем рабочем месте, – почти что на боевом посту. На этом же посту вскоре должен был погибнуть я.

Я ехал домой и выстраивал план своего спасения. Мое спасение в том, чтобы играть на опережение, а для этого надо было вычислить того, кто собирается меня убить. Во-первых, кто он, этот маньяк, убивающий театральных режиссеров? Обиженный человек. Кто, например, методично убивает брюнеток или проституток, тот, кто сам когда-то был ими обижен. Значит, этот человек обижен на театр, вернее, на театральных режиссеров. Но за что он на них обижен? Причин может быть несколько: допустим, его не приняли учиться на режиссерский факультет или не давали в театре ролей. Нет, таким способом вычислить его невозможно: ежегодно больше тысячи людей стремятся поступить на режиссерские факультеты вузов, а поступают десятка два-три. А уж сколько актеров годами не получают в театрах заметных ролей, так вообще не счесть, и все они, конечно, таят обиду на режиссеров. Что ж, если вычислить злоумышленника невозможно, его придется ловить на себя, как на живца.