Владислав Вишневский - Аллегро Страница 5

И у старшины так с его внешне нейтральной вставкой «трали-вали». А лицо, и голос вполне при этом конкретные: если уж, мол, не укусит, то в ухо точно солдату влепит, но… Да ничего подобного, понты всё это, понты. Кто не знает старшину, и если со стороны подслушать, или какие музыканты-срочники по началу, первое время, воспринимают угрозу вполне адекватно. Шугаются, вздрагивают, но привыкнув, реагируют только внешне. Молча соглашаются, мол, «виноват, товарищ старший прапорщик, исправлюсь». И этого достаточно, на этом старшина и успокаивается. Для него ведь что главное, чтобы подчинённые устав не забывали, и офицеры – особенно дирижёр или кто из командиров полка – голос его старшинский слышали.

– Закончили перекуривать, закончили, проходим на занятия, – всё ещё недовольным тоном, тоном киношного билетёра, косясь на боковую дверь оркестровки, громко кричит старшина Хайченко поверх голов музыкантов, что должно означать: кто не спрятался… после третьего звонка вход в зал… трали-вали!

– Да-да, проходим, – потирая кисти рук, ставит точку и дирижёр, подполковник Запорожец, «отдохнув», с прежним, рабочим лицом появляясь в боковых дверях канцелярии оркестра.

Да, правда, есть в оркестровом классе такая боковая дверь – напрямую. У музыкантов оркестра две обычно комнаты. Одна метров двадцать (плюс-минус). Канцелярией называется. В ней стоит канцелярский стол – место раздумий подполковника, когда он в полку, есть и дюжина разболтанных стульев. Наличествует и огромный шкаф с нотной литературой – хозяйство старшины оркестра, он и концертмейстер по совместительству, и аранжировщик, «и швец, и жнец, и на трубе игрец», шутят контрактники, и, что особенно важно, два длинных широких стеллажа по боковым сторонам комнаты. С одной стороны, за шторой, обычно располагаются штатные музыкальные инструменты духового оркестра. По другую руку комнаты – так же на стеллаже, и так же за шторой, на вешалках развешена концертная форма музыкантов контрактников, включая фуражки, сапоги, портупеи, баночки и тюбики с сапожным кремом, и щётками, соответственно. Там же, внутри, на полке, что выше, выставлены пронумерованные личные противогазы музыкантов – на случай химтревоги вообще и плановых тренировок в частности. Во время перерывов, именно в канцелярии, в одиночестве и отдыхает дирижёр. Привычка у человека такая. Старый, наверное, потому что, на пенсию пора. Музыканты-то, и контрактники тоже, перерыв используют, но по-другому, чтобы физику встряхнуть, энергией обменяться, в туалет слетать… Для того он и перерыв, чтобы перекурить, а для чего же? На занятиях музыканты почти неподвижны, а дирижёр руками машет, работает, а во время перерывов – наоборот. Всё нормально, всё закономерно.

Есть у музыкантов и вторая комната, большая. Оркестровым классом называется. Метров сорок-пятьдесят, квадратных (плюс-минус). Стены задрапированы звукопоглощающим материалом. Класс практически пустой. Только стулья, пульты, небольшой стол для необходимой в данный момент нотной литературы и вешалка у двери, для фуражки дирижёра (китель, в соответствующее репетиционное время, он обычно вешает на спинку своего дирижёрского стула, на своеобразном помосте, чтоб даже сидя всех видеть), и всё!

В канцелярии, когда контрактников нет и дирижёр давно дома, музыканты-срочники мирно спят на стеллажах под вешалками, там, за шторами. Да и контрактники сами, часто в выходные дни, когда дома с похмелья показываться по тем или иным причинам нельзя или когда ночь где-то в чьей-нибудь чужой постели «воевали».

– Да-да, проходим, – мирно уже указывая руками на стулья, говорит дирижёр. – Продолжим занятия.

Музыканты аккуратно обходя ножки и остальные тонкие детали пюпитров, торопливо проходят, берут инструменты со стульев, с шумом рассаживаются, продувают мундштуки, щёлкают клапанами инструментов… Не осторожно, коротко тренькает дробь малого барабана – на что дирижёр морщится, а старшина косится на барабанщика, что такое, не порядок… Но всё стихает… Музыканты готовы. Дирижёр, нахмурив брови, коротко ис-подлобья оглядывает музыкантов, подняв перед собой обе руки, сообщает:

– Та-ак, внимание… Со второй цифры… Вместе, дружно, из-за такта, на форте, тарата… Воронцов, – вспоминая, одёргивает торопливого порой музыканта тарелочника, срочника, – не загоняйте темп, дембель от вас не уйдёт… – и неожиданно резко качнувшись корпусом вперёд, командует. – А-а-а, раз! – энергично отмахнув правой рукой.

Оркестр дружно отзывается. Комната, кажется становится круглой как шар, как надутый аэростат. Полностью, без остатка раздуваясь, наполняется мощными восторженными звуками, вот-вот готовая взлететь…

Шатаясь от усталости и головной боли – тяжёлый, многочасовый перелёт сказался – Гейл прошла зелёный коридор, облегчённый таможенный VIP досмотр в аэропорту московского «Домодедово», немедленно попала в объятия пресс-атташе американского посольства госпожи Мадлен О,Нилл. Пресс-атташе, элегантная моложавая женщина, деловая, в строгом костюме – жакет, юбка, с сигаретой в руке, с удачно подобранной помадой на губах, модными очками на причёске, красивом, лёгком цветном шарфе вокруг шеи – на плечо и за спину, с изящной сумочкой под локотком, туфлях на стройных ногах на среднем каблучке, встретила гостью радушными объятиями. Они были знакомы ещё с тинейджерских времён. И это естественно, с учётом одного и того же колледжа, и фамилии Маккинли, занимавшей места в первой двадцатке миллиардеров Америки. Родители Мадлен были тоже не из бедных, где-то во второй сотне богатых американцев значились, и политический вес их был достаточно высок. Для отца Мадлен проблема была только в одном, в предпочтении избирателями политической власти: какая партия вместе с президентом имела в Конгрессе преимущество. В данный исторический момент отец Мадлен – сенатор от штата Мичиган, был в меньшинстве со своей партией. Что, впрочем, не помешало Мадлен стать пресс-атташе американского посольства в Москве. Мадлен была на несколько лет старше Гейл, но познакомились они давно, и часто виделись особенно тогда, когда юная Гейл подросла и стала появляться «в свете». На разного рода встречах, раутах, приёмах, включая и пляжи Акапулько и Майями бич. Здесь, в Москве, вместе с шефом посольства, Мадлен уже третий год. Но абсолютно в курсе всех дел и здесь, и там, дома, в Америке – должность такая – включая и помолвку Гейл с наследником банкиров Гладстонов.

– Твой дядя и я, мы так обрадовались, когда получили известие о твоём приезде, – склонившись к Гейл, говорила она, – да все в посольстве обрадовались. Ты не представляешь, так надоели эти сенаторы да бизнесмены… Ужас! А тут – ты! Я так рада!! Особенно я рада твоей помолвке со Стивом. Гладстоны – это что-то. Особенно Стив. – Видя, что Гейл слегка морщится, глядя за окна посольского лимузина, Мад поняла по своему. – Туда не смотри. Это пробка. Здесь всегда так. Будем ползти два часа, может больше. У тебя усталый вид, дорогая, выпей таблетку, наш энерджайзер. Мы всегда такие пьём, когда много работы или трудная встреча. Пей, пей, не бойся, это абсолютно наш продукт, ни какого фальсификата. Раз в неделю получаю со спецпочтой. Сто процентная гарантия.

– Мад, ну ты-то как? Ты хорошо выглядишь! Причёска, цвет лица и вообще… Вышла замуж, нет?

– Что ты, нет! – кокетливо поправляя волосы, воскликнула Мадлен. – Предложений много, особенно здесь, в Москве. Но, зачем мне это? Вот сделаю карьеру, настоящую, хотя и эта неплоха. Но… У меня честолюбивые планы… Мне бы такого, как твой Стив. Молодой, красивый, удачливый… Банкир!

– Да, Мад, это хорошо, и я рада, но…

– Я тебя понимаю, девочка. Правильно сделала. Умница, что прилетела! Тебе нужно развеяться, отдохнуть. Проверить ваши чувства, посмотреть на них со стороны… Мужчины очень ветреные существа… Я знаю, поверь.

Их разговор прервал звонок мобильный телефон.

– О! Это у тебя! – воскликнула Мад, указывая рукой.

Гейл достала телефон, раскрыла…

– Гейл, алло, Гейл, ты слышишь, это я! – звучал в трубке встревоженный голос Стива.

– Да, Стив, – обрадовалась Гейл. – Слышу, дорогой. Здравствуй. Как ты долетел?

– У меня всё нормально. Как ты? Тебя встретили? – голос Стива чуть «плавал», звучал с хрипотцой.

– Всё отлично, не беспокойся, Мадлен меня встретила… Едем сейчас… Что у тебя с голосом, ты не заболел?

– Нет, всё в порядке. Перебрали не много… Сейчас уже лучше… Китайское гостеприимство. «Кам бей!»

– У-у-у, Стив, смотри там, не стань алкоголиком. Как там девушки, языковой барьер? Мадлен заговорщически толкала её в бок: «Передай ему привет от меня, Гейл, передай».

– Насчёт девушек не знаю, ещё не видел, я же говорю, перебрал немного, а языкового барьера нет, разговариваем на английском… Слушай, Гейл, ты меня не сбивай! Я только о тебе думаю. Я люблю тебя, и очень хочу стать твоим… эээ… мужем, а не алкоголиком. Ты слышишь?