Владислав Вишневский - Аллегро Страница 6

– Да, слышу, конечно, слышу, дорогой. Тебе Мадлен привет передаёт. Говорит, что ты самый завидный жених.

– Что она там плетёт, завидные женихи в Арабских Эмиратах. Я нормальный. Я говорю не сбивай меня. Как там Россия? Как настроение? Ты меня любишь?

– Россию я пока не видела. Я только прилетела. Голова болит, сначала отосплюсь…

– Какое отосплюсь, что ты! – толкала под руку Мадлен. – У тебя встреча назначена на завтра на 14.30, в Минобороны. Сутки! Как раз только привести себя в порядок. Видишь же какое движение! Пробки!!

Гейл округлила глаза…

– Нет, Стив, оказывается отсыпаться мне не придётся, только привести себя в порядок, говорит Мад, и на приём.

– Ты мне не ответила…

– Что, дорогой?

– Ты меня любишь?

– Да, конечно. Только устала очень. Такой перелёт!..

– Прими таблетку…

– Да я уже выпила энерджайзер. Мад дала.

– Прими ещё, – заботливо предложил Стив и заторопился. – Ну ладно, дорогая, всё. Меня уже зовут. Я тебе буду звонить. Люблю, целую, твой Стив.

– Да, дорогой, звони. До свидания.

Музыка траурного марша звучала сейчас с каким-то особенным надрывом… Буравящие её звуки, неожиданно тонко и тоскливо взвившись вверх, обречённо срывались вниз, как в страшную, необоримую, до жути леденящую душу пропасть. Острыми вилами, казалось, прошивали собой всё вокруг… До дрожи рвали человеческую психику, нервы, сбивали с шага… Сгорбившиеся скорбные фигуры похоронной процессии, в основном в чёрном, как заворожённые, усыпляюще покачивались в монотонном движении, подчиняясь вяжущему траурному ритму шли, сбившись в кучу, замедляли шаг, сбивались с ноги, шаги их становились всё короче и тяжелее… А звуки музыки, наоборот, вырвавшись на свободу, громко и победно на всю округу трубили приветственную песню мрачной человеческой колыбели. Тру-би-ли! Одни звуки, звуки трубы, например, или звон тарелок, легко и свободно пробивались сквозь, казалось, любые преграды. Ограничить их было невозможно. Звуки других инструментов, тубы, альтушки, барабана, того же кларнета, как не силились они, а звучали не броско, давая возможность во всю оторваться исполнителям главной темы. От этого их звуки, казалось, вязли в густой листве унылых кладбищенских деревьев, где дробным эхом, где приливной музыкальной волной омывали разные памятники, монументы, кресты, урны, звёздочки, дорожки, кусты… всё вокруг… Как и мелкий скорбный дождь омывал, мягко стекал с печально опущенных плеч бредущих людей, их лиц, подбородков… Недовольно и громко барабанил по упругим скатам зонтов. Зонты тоже были чёрными…

Оркестр, совсем небольшая группка музыкантов… скромная. Те из нас, кто хотя бы чуть-чуть разбирается в оркестрах, сразу заметит, что состав уценённый, вернее, не полный. Но в правильности и стройности звучания упрекнуть этот квартет было нельзя, как и в том, что именно, и зачем он сейчас исполняет. Ни каких тебе «кикс», ни какой фальши, всё слаженно и профессионально. Оркестр достойно звучал, пристойно. Правда, внешний вид музыкантов говорил об обратном. Если такое сравнение здесь будет уместно, без особого риска можно было предположить, что под дождём собралась или сборная стран СНГ, причём, в авральном порядке, либо первые, под руку подвернувшиеся волонтёры с музыкальной биржи труда, что в принципе одно и тоже. Ну, хотя бы вот, смотрите, смотрите, – они мимо нас сейчас проходят… Ну чёрте что, а не вид!..

Только двое из них в цивильном, – у них и зонт есть, один, причём на весь траурный «мини бэнд». Только двоих и прикрывает. Но они, эти двое, главное дело, в пиджаках, естественно в брюках, на ногах у них нормальные туфли, они и в рубашках. Всё, можно сказать, как у людей… И лица серьёзные, кстати, – не старше тридцати. Хотя может и моложе. Скорбность ситуации и дождь не позволяют сейчас определить истинный возраст музыкантов.

Один с трубой в руках – дудка такая зеркально-белая – он чуть выше среднего роста, и это он левой рукой сейчас зонт держит. Не очень правда ловко держит, но довольно приемлемо. Это Евгений Тимофеев. Под его маленьким зонтом как раз два солирующих инструмента и умещаются. Другой музыкант с ним, с кларнетом – чёрная тонкая, довольно длинная, с множеством блестящих клапанов – она сейчас уныло вниз смотрит, – дождь потому что. Инструменты похоже дорогие, или долго обычно сохнут, поэтому их берегут… На кларнете два магазинских целлофановых пакета предусмотрительно скотчем в длину склеены. Видна надпись «Ашан». Молодцы, музыканты, предохраняются, и это правильно! Это кларнетист Александр Кобзев предохранился. А вот трое остальных…

Один из них почему-то в спортивных штанах трико, едва до щиколоток, но в большом, не по размеру тёмно-серого цвета пиджаке… Промок, явно. Что под пиджаком именно, не видно: всё закрывает висящий через плечо, на ремне большой размокший барабан, с жёлтыми тарелками сверху. Шея у музыканта тонкая, на голове намокшая фуражка – большая. Не фуражка, аэродром какой-то, «честное слово, понимаешь!» Лицо очень молодое, румяное, нос курносый, глаза сверкают – не от дождя, скорее от молодости. На вид ему лет шестнадцать-восемнадцать, он в мокрых кроссовках, причём, сам русский. Девятый или десятый класс вроде, пацан. Энергично шлёпает колотушкой, звенит тарелками. Что тебе солист, прямо. И если б не чистое, одухотворённое курносое лицо, запросто бы предположить – или бомж по виду затесался, или того лучше – подрабатывающий студент. На самом деле – это уже дембель, то есть тот самый Воронцов, музыкант, но срочник, которого опять пришлось прихватить на халтуру, умыкнуть из части правдами и неправдами, увести в самоволку. Не нашлось вовремя свободных кандидатур, как и приличной гражданской одежды для него. Всё второпях, всё наспех. Служба! Такое часто бывает. Халтура – она как удача: то есть она, то её нет, то она – вот она – вдруг подвернулась…

Другие двое…

Четвёртый, – большой, толстый, он с тубой. А-а-а, вы наверное не знаете что это такое! Понятно. Туба – это такой в несколько раз скрученный тяжёлый музыкальный инструмент… с самым низким звуком… Низким-низким, сочным-сочным… Бу-бу-бу-у-у, сквозь тебя ввинчивается звук прямо в пол. Даже глубже, и гудит себе там, как из колодца… В общем, туба и туба, – долго объяснять. Самый большой и относительно тяжёлый инструмент в духовом оркестре. Правда в руках этого монстра, сейчас смотрится не больше баритона. Как игрушечный грузовик в руках ребёнка. Зовут этого «монстра» Левон Трушкин. Мама армянка, а папа русский. Причём, зовут русского папу – Арнольд. Представляете, Левон Арнольдович. Зашибись, да! Хохма! Ничего не поделаешь, так получилось. Бывает! Лицо музыканта Левона, в обиходе Лёва, краснощёкое, мясистое, как и уши. Глаза цвета спелой сливы с глубоким тёмно-шоколадным переливом, нос скопирован с характерных армянских национальных образцов, как и кудрявый тёмный волос на голове, на руках, на плечах, на… Он не в бассейне, нечего сейчас об этом – волосатый и волосатый. Таких ярких признаков нерусской национальности сегодня много в нашей жизни вокруг, особенно на любом продовольственном рынке, кто там груши околачивает, вернее продаёт их.

Щёки у Лёвы округлые, надуваясь и опадая, работают как мехи. Это понятно, тут не только продуть, но ещё и выдуть чего-то надо! Глаза тоже в это время круглые, но не тусклые, с неприкрытой восточной грустью, а наоборот, искрятся негасимым задором и скрытой хохмой… Хохмой. Да, хохмой, и это замечательно! И если скучное человечество до сих пор ещё не вымерло, в этом заслуга таких именно… Всегда среди нас есть такие – мы говорим о музыкантах! – с кем даже в скорбной ситуации жить хочется.

Музыкант Левон в низко обвислых, сзади и на коленях, насквозь промокших брюках, позорно прилипших к рельефным формам. На ногах растоптанные сандалии. Из-под снопом накинутой на голову и плечи сиреневой прозрачной женской плащ-накидки, можно заметить неопределённого цвета старую, выгоревшую видимо на солнце рубашку-тенниску. Остальные девяносто шесть процентов его физического объёма свободно поливается дождём, как большая садовая клумба. Внешне парень неуклюжий, как и все большие люди или слоны, например (тигры, жирафы, бегемоты), но инструмент он обнимает любовно и нежно, с грацией, будто страстно влюблён, согреть хочет. Раструб тубы он держит чуть наклонно, под углом, стараясь так уж сразу не наполнить дождём объёмное нутро инструмента. Время от времени шумно продувает скопившийся в инструменте конденсат. Возраст этого музыканта – если абсолютно точно! – как раз между возрастом пацана барабанщика, и первыми двумя… Ну, там, плюс – минус. Точняк! Такими, как он, в спецназе бронированные двери кажется с разбегу пробивают или в сумистах на татами топчутся, а он, поди ж ты, нет, в музыканты записался. Молодец, значит, мужик, понимает, кого девки больше любят. Наш человек.

Ещё есть один, пятый.

Он на тромбоне гудит – это такая «штука» интересная с кулисой. Штука напоминает фанфару, или пионерский горн, кто помнит, только раструб у тромбона побольше, и сбоку как-то приделана кулиса. Определение не музыкальное, но предмет помогает разные звуки создавать. Сама кулиса по форме похожа на женскую шпильку, которыми они волосы на голове закалывают. Но совершенно ровная и длинная. И она то выдвигается музыкантом, то задвигается. Это не объяснишь, это видеть надо. Очень сложный инструмент, кстати. Никаких клапанов на тромбоне нет, нажимать не на что. Кулисой звуки и вылавливают. А это сложно, невероятно сложно, но не этому музыканту. Потому что он солист. Не только сейчас, вообще. «Выдувает» свою партию легко и вдумчиво. На лице понимание и скорбь. Сказать: профессионально исполняет – значит… обидеть этого музыканта. Высоко профессионально – это будет правильно. Это Геннадий Мальцев. Он не намного старше тубиста… если приглядеться. Но он белёсый. От макушки и ниже, включая всё, что там может быть дальше. Явно признаки прибалтийского семени в нём доминируют или… Нет-нет, вот только не ариец, – откуда ему у нас взяться, если он по документам и всем метрикам чисто русский! К тому же, лицо в едва заметных конопушках… На голове промокшая бейсболка, он в армейской рубашке без опознавательных знаков, тоже размокшей… ниже шорты. Естественно тоже намокшие, они с широкой резинкой, как у боксёров, но очень длинные, как с баскетболиста снятые… гораздо ниже колен. Сам он высокий. Можно сказать – шест или «дядя, достань воробушка», а может и сын того самого дяди Стёпы. На самом деле это сильный и мосластый Генка Мальцев. Генка и Генка, классный музыкант и отличный товарищ.