Андрей Троицкий - Капкан на честного лоха Страница 50

Женщиной с лицом, изуродованными шрамами, была Настя, вдова младшего Кожина. Вэвэшники, игравшие в карты после ужина, оставлены на подворье староверов приказом капитана Аксаева.

Погоню за беглецами, возможно, возобновят уже завтра. Чем черт ни шутит, может, ночью бандиты забредут на огонек. Шанс мал, но исключить его тоже нельзя. Служивые скучали за картами, но лечь спать не решались. Во-первых, был приказ всю ночь глаз не смыкать. Во-вторых, боязно. От этих раскольников жди любой пакости, люди они ненадежные, опасные.

Сегодня днем, когда из района приехали прокурор и добрый десяток милиционеров, никто из староверов не стал отвечать на вопросы следователей о том, что же случилось и в результате чего погиб майор Ткаченко. Никто не подписал составленные прокурором протоколы, тем самым чертовы раскольники сорвали важные следственные действия.

Ну, как поступать с такими сволочами?

На милицейских машинах всех мужиков Кожиных отправили в районный следственный изолятор, там с ними поработают дознаватели. Оставили только баб и ещё две соседских семьи не тронули. Соседские мужики отнесли на кладбище и схоронили погибшего на охоте сына Кожина. Тело старика Кожина забрали к себе в дом те же соседи, чтобы отпеть его по обычаю.

Сержант, проиграв ещё одну партию, бросил карты на стол, что-то сказал лейтенанту. Цыганков прижался к стеклу, но слов не услышал. Офицер кивнул. Сержант взял пачку папирос, лежавшую на столе. Вытряс одну папиросу, смял мундштук. Ясно, собирается выйти покурить.

Цыганков спрыгнул с козел. Скользя подошвами по мокрой глине, обежал угол дома, в три длинных прыжка взлетел по ступенькам на крыльцо. Прижался спиной к простенку между дверью и перилами и, затаив дыхание, замер.

Глава восьмая

Крупные капли барабанили по тесовому навесу над крыльцом. Над далеким горизонтом, в густых тучах, занималась мутная, спрятанная тучами, заря.

Цыганков ждал минуту. Но вот в сенях заскрипели половицы. Приоткрылась дверь, розовощекий сержант вышел на крыльцо. Не оборачиваясь, пнул дверь подметкой сапога. Положил локти на перила, согнулся в пояснице, сплюнул вниз. Достав из-за уха папиросу с мятым мундштуком, повесил её на губу, вытащил из кармана кителя спички, прикурил. Цыганков, вжавшись в стену, перестал дышать.

Он стоял в двух-трех шагах от сержанта и был готов в случае чего броситься на спину солдата и голыми руками, используя лишь силу мускулов и элемент неожиданности, сломать его шею.

Цыганков осторожно опустил руку в карман штанов, нащупал кончиками пальцев гладкую пластиглазовую рукоятку финки, свой боевой трофей, добытый в ижминском доме. Провел указательным пальцем по лезвию ножа, словно проверял остроту заточки. Он обхватил ладонью нож, вытащил руку из кармана, держа финку прямым хватом, заточкой к себе.

Сержант вынул изо рта горчившую папиросу, сплюнул, глубоко затянулся табачным дымом. Цыганков сделал два быстрых шага вперед.

Левой пятерней вцепился в волосы сержанта, дернул голову назад. Справа приставил к горлу нож, слегка вдавил лезвие в кожу, чтобы противник почувствовал холод острой стали.

– Чи-чи-чи, – Цыганков почти прижался к уху солдата. – Тихо, паря. Ни звука. Ни вздоха. Или… Мне, сука, терять нечего. Понял?

– Так точно, понял, – прошептал сержант.

Цыганков поводил лезвием ножа вверх и вниз по шее солдата.

– Сколько вас тут? Отвечай.

– Двое. Я и лейтенант Радченко.

– Хорошо, – одобрил Цыганков. – Солдат, хочешь, я утоплю тебя вон в той бочке с навозной жижей? Скажи.

– Не хочу, – прошептал сержант.

Цыганков сильнее надавил лезвием ножа на горло. Из пореза на коже выкатилась капелька крови.

– Солдат, хочешь, я тебя в жопу трахну? – ласково спросил Цыганков. – У меня стоит на таких, как ты.

– Трахни, трахните. Пожалуйста. Только не убивайте.

– Хорошо, – согласился Цыганков. – Так я и сделаю, если ты сам об этом просишь. Трахну тебя. Пойдем. Спускайся вниз и не дергайся. И останешься цел.

Папироса приклеилась к нижней губе сержанта и никак не хотела отлепляться. Дым попадал в правый глаз. Сержант сделал два робких шага вперед, к ступеням. Цыганков, почти вплотную прижавшись к его спине, не убирал нож от горла. Другой рукой держал за волосы. Голова сержанта была приподнята, он не мог смотреть себе под ноги, боялся оступиться.

– Только помни, – шептал Цыганков. – Одно неверное движение… Только одно движение, и кровь ничем не успокоишь. Хлынет из артерии, как из пожарной кишки. Усек?

– Усек, – сержант языком отцепил папиросу от губы, выплюнул её.

Дождь понемногу затихал. Верхний край солнца вставал над горизонтом, просвечивая тучи. Непроглядная ночная темнота сменилась сумерками. Сержант спустился с крыльца, двинул к двери курятника, на которую показал Цыганков. Солдат шел медленно и осторожно, боясь ненароком поскользнуться, потерять равновесие, самому напороться горлом на приставленный снизу нож.

– Стой, – скомандовал Цыганков. – Открывай дверь.

Солдат нащупал ручку, плавно потянул дверь на себя. Серый свет проникал в курятник через единственное высокое окошко под самой крышей. Когда вошли в помещение, Цыганков, не убирая нож от горла, приказал солдату остановиться, снять сапоги и штаны. Куры на насесте заволновались, зловеще хрипло прокричал петух.

Пленник наклонился, стянул сапоги и портянки, дрожащими пальцами расстегнул ремень. Штаны свалились с солдата, кальсоны и трусы пришлось спускать самому. Цыганков приказал шагнуть вперед к столбу, подпирающему крышу курятника.

– Теперь ложись на живот, – сказал Цыганков. – Вытяни вперед руки.

Сержант подчинился. Голый ниже пояса, он распластался на земляном полу, загаженном курами. Цыганков, расставив ноги, уселся ему на спину. Поднял солдатские штаны, зубами выдернул из них ремень.

– Учти, я с ножом обращаюсь быстрее, чем ты со своей кочерыжкой, – предупредил Цыганков. – Поэтому не дергайся.

Убрав нож в карман куртки, Цыганков замотал ремнем запястья солдата, прикрутил их к столбу. Сержант сжался на холодном земляном полу, ожидая неминуемого акта насилия. Но Цыганков не спешил, он перевел дух, сидя на солдатской спине, достал из кармана сигарету, скурил её в несколько жадных затяжек.

– Солдат, ты девственник? – спросил Цыганков. – Ты ещё мальчик?

– Да, я мальчик, – всхлипнув, соврал сержант.

Цыганков погладил пленника ладонью по напряженному заду.

– Ну, это ничего, – сказал Цыганков. – Это дело мы сейчас исправим. Это небольшая беда. Я не какой-нибудь там больной триперный мудак. У меня все на месте. И яйца тоже. Обе штуки.

Из глаз сержанта выкатились и повисли на носу бисеринки слез. Цыганков потушил окурок каблуком ботинка. Накурившись, похлопал солдата по плечу.

– Успокойся, – сказал Цыганков. – В своей жизни я не делал только двух вещей. Не трахал мужиков и не голосовал на выборах. Но, если задуматься, это ведь одно и то же: трахать мужиков и голосовать на выборах. Между этими вещами нет никакой разницы. Как ты думаешь?

– Я так и думаю.

Где– то вдалеке хлопнула дверь.

– Эй, Комаров, – незнакомый голос доносился со двора. – Сержант Комаров. Ты куда пропал?

Цыганков приник губами к уху сержанта, прошептал:

– Отвечай, гад. И погромче.

Сержант, прочищая горло, кашлянул.

– Я здесь, товарищ лейтенант, – крикнул он. – В курятнике.

– Иди сюда, – позвал лейтенант со двора.

Солдат молчал, соображая, что бы прокричать в ответ. Ответа не было. Цыганков ткнул Комарова кулаком в ребра, прижался его к уху.

– Ну, отвечай.

– Что отвечать?

– Отвечай, что ты тут с бабой, – выговорил Цыганков логичное спасительное объяснение, что вдруг пришло на ум.

– Я тут с бабой, товарищ лейтенант, – во всю глотку гаркнул Комаров, подумал и добавил от себя. – На сене мы с ней лежим. Забавляемся. Любовь у нас вышла.

Цыганков вскочил на ноги, через щелку в двери стал наблюдать за тем, что происходит снаружи. Лейтенант, заинтригованный сообщением о бабе, неизвестно откуда взявшейся, и пораженный наглостью похотливого сержанта, отлучившегося только покурить, спустился с крыльца.

На ходу лейтенант неодобрительно качал головой, наливался злобой и лютой завистью. Он старший по званию, он здесь главный, и если уж кому залезать на бабу, так это ему, а не сержанту Комарову. Лейтенант медленно пошел через двор к курятнику, ставя ноги осторожно, стараясь не наступать начищенными сапогами в грязные лужи.

Цыганков отскочил в сторону, подхватил с пола короткий суковатый дрын. Прижался к стене.

Лейтенант дернул на себя дверь, шагнул через порог. Глаза не сразу привыкли к темноте курятника. Лейтенант пару секунд постоял, соображая, что происходит, и не мог сообразить. Он видел только, как светится, похожая на луну, бледная солдатская задница. На задницу уже успела нагадить испуганная курица, а на голову старшины Комарова уселся петух, больно цепляя когтистыми лапами затылок.