Дик Фрэнсис - На полголовы впереди Страница 53

— Какие-то неприятности? Я не должна вам этого говорить, но ему бы не миновать сесть в тюрьму, только они сняли обвинение. Я думаю, отец от них откупился… Вот почему Шеридан сейчас делает все, что говорят родители, они пригрозили, что стоит ему только пикнуть, как они дадут делу ход.

— А они еще могли бы дать делу ход? — как будто между прочим спросил я.

— Что такое срок давности?

— Это предельный срок, — сказал я, — по истечении которого человека нельзя судить за нарушение закона.

— Это в Англии?

— Да.

— Вы ведь англичанин, да?

— Да.

— Он сказал: "Берегитесь, срок давности истечет еще очень не скоро".

— Кто сказал?

— По-моему, это был адвокат. Что он имел в виду? Что Шеридан все еще… все еще…

— Может быть осужден?

Она кивнула.

— И так будет всегда?

— Может быть, долго.

— Лет двадцать?

По ее тону было ясно, что для нее это невообразимо долгое время.

— Если совершено что-то серьезное.

— Я не знаю, что он там сделал, — в отчаянии сказала она, — я только знаю, что это испортило нам все лето. Безнадежно испортило. И мне сейчас надо бы ходить в школу, но они заставили меня отправиться на этом поезде, потому что не хотели оставлять меня дома одну. Ну, не совсем одну — одну, если не считать прислуги. Это из-за моей двоюродной сестры Сьюзен Лорримор, ей семнадцать, — летом она сбежала с сыном их шофера, и они поженились, и в семье было просто настоящее землетрясение! А я понимаю, почему она это сделала, — они все время оставляли ее одну в этом огромном доме, а сами уезжали в Европу, и ей было скучно до безумия, и к тому же этот сын их шофера умница и отличный парень, и она прислала мне открытку, где говорится, что она ни о чем не жалеет. Моя мать до смерти боится, как бы я не сбежала с каким-нибудь…

Она внезапно замолчала, испуганно взглянула на меня и вскочила со скамейки:

— Я совсем забыла. Я забыла, что вы…

— Это ничего, — сказал я, тоже вставая. — Правда, ничего.

— Наверное, я слишком много болтаю. — Она была смущена и встревожена.

— Вы не…

— Нет. Ни слова, никому.

— Кит говорил, что мне надо бы придерживать язык, — сказала она с обидой. — Он не знает, каково это — жить как в склепе, когда все злятся друг на друга, а папа старается улыбаться. — У нее перехватило дыхание. Что бы вы сделали на моем месте? — спросила она.

— Сделайте так, чтобы ваш отец смеялся.

Это ее озадачило.

— Вы хотите сказать… сделать его счастливым?

— Ему нужна ваша любовь, — сказал я и указал на тропу, которая вела к отелю. — Если хотите идти первой, я некоторое время пережду.

— Давайте пойдем вместе, — сказала она.

— Нет, лучше не надо.

Обуреваемая противоречивыми чувствами, в которых я вряд ли помог ей разобраться, она нерешительно пошла по тропинке и, раза два оглянувшись, скрылась за поворотом, а я снова сел на скамейку, хотя уже становилось прохладно, поразмыслил о том, что она рассказала, и, как всегда, возблагодарил судьбу за то, что у меня была тетя Вив.

Ничего особенно плохого про Занте сказать нельзя, подумал я. Одинокая, терзаемая сомнениями и тревогами, только наполовину понимая мир взрослых, нуждаясь в поддержке, она больше всего жаждет того, чего хочет и Мерсер, — жить в дружной, сплоченной семье. Изливая душу какому-то официанту, она не собиралась бросить вызов родителям — как раз наоборот. Поставить меня в трудное положение она не хотела, никакой задней мысли у нее не было. Я бы ничего не имел против, если бы у меня была младшая сестра вроде нее, которую я мог бы водить во всякие места, чтобы ее развлекать. Я надеялся, что она научится спокойно относиться к своим деньгам, и подумал, что для ее воспитания ей полезнее всего было бы с месяц поработать, обслуживая других, в какой-нибудь хорошей команде — например, вместе с Эмилем, Оливером и Кейти.

Через некоторое бремя я осмотрел в бинокль весь отель и сад, но Филмера нигде не обнаружил, в чем не было ничего удивительного, и в конце концов отправился дальше, дошел до подножия ледника и прошелся по серо-буро-зеленому краю ледяной реки, изборожденной трещинами и хрустевшей под ногами.

Кто-то из пассажиров, который все знал, говорил, что один из последних великих полярных ледников, покрывавших большую часть Канады двадцать тысяч лет назад, называют Лорентайдским ледником. Даффодил, кивнув, сказала, что ее муж дал такое имя лошади, потому что интересовался доисторическими временами, а следующую свою лошадь она хочет назвать Кордильерским Ледником — этот ледник покрывал Скалистые горы. Ее муж был бы доволен, сказала она. Я подумал, что, возможно, сейчас стою на этом самом доисторическом Кордильерском леднике. Хотя, если ледники движутся быстрее, чем течет история, то, может быть, и нет. Во всяком случае, все это позволяло взглянуть на заботы Джулиуса Аполлона под каким-то новым углом зрения.

Вернувшись в "Шато", я поднялся наверх и набросал новую сцену для представления. Едва я закончил, как в дверь постучал Зак, который пришел за ней. Мы пошли в его номер, где уже собралась на репетицию труппа, я окинул взглядом всех семерых и спросил, можем ли мы еще использовать Бена-попрошайку, которого в комнате не было. Нет, не можем, сказал Зак, он вернулся в Торонто. А это важно?

— Не особенно. Он мог бы пригодиться нам в качестве вестника, но, наверное, вы можете просто сказать, что кто-то принес вам сообщение.

Они кивнули.

— Верно, — сказал Зак, взглянув на часы. — Наш выход через два с половиной часа. Что мы играем?

— Прежде всего, — сказал я, — Рауль затевает ссору с Пьером. Рауль в ярости, потому что он разоблачен — стало известно, что он муж Анжелики. Он говорит, что доподлинно знает — у Пьера из-за неудачной игры на ипподроме многотысячные долги, которые он не может выплатить, и он знает, кому Пьер должен, и говорит, что этот человек известен тем, что избивает до полусмерти людей, которые не отдают ему долги.

Рауль и Пьер кивнули.

— Я добавлю кое-какие подробности, — сказал Рауль. — Скажу, что он делал ставки в подпольном тотализаторе, поэтому у него и долги, а мне об этом рассказали, потому что он ставил на лошадей Брикнеллов. Годится?

— Годится? — спросил меня Зак.

— Годится. Потом Рауль насмешливо говорит Пьеру, что единственный его шанс раздобыть деньги — это жениться на Донне, а Уолтер Брикнелл говорит, что если Донна сделает такую глупость и выйдет за Пьера, то он не даст ей ни цента. И ни при каких обстоятельствах не станет выплачивать за Пьера его долги.

Все кивнули.

— В этот момент в зал с воплем вбегает Мейвис Брикнелл и говорит, что все ее роскошные драгоценности украдены.

Все буквально разинули рот. Мейвис рассмеялась и зааплодировала.

— И кто же их украл? — спросила она.

— Все в свое время, — улыбнулся я. — Рауль обвиняет Пьера, Пьер обвиняет Рауля, и они начинают наскакивать друг на друга, дав волю взаимной ненависти. Наконец Зак вмешивается, прекращает их стычку и говорит, что все сейчас пойдут и устроят обыск в обоих номерах — и у Пьера, и у Рауля. Зак, Рауль, Пьер и Мейвис уходят.

Они кивнули.

— В зале остаются Донна, Уолтер Брикнелл и Джайлз. Донна и Уолтер продолжают ссориться из-за Пьера, Донна старается скрыть слезы, и тут из публики выходит Джайлз и говорит, что ей нелегко приходится, и не пора ли всем проявить немного доброты.

— Ладно, хорошо, — сказал Джайлз. — А дальше?

— Потом Зак и все остальные возвращаются. Драгоценностей они не нашли. Джайлз принимается утешать еще и Мейвис. Мейвис говорит, что ее коллекция драгоценностей — это вся ее жизнь, она так любила каждую из них. Она ужасно расстроена. Некоторое время она предается отчаянию.

— Замечательно, — сказала Мейвис.

— Уолтер, — продолжал я, — говорит, что не видит никакого смысла в том, чтобы покупать драгоценности. Его драгоценности — это его лошади. Он живет только ради своих лошадей. Он даже говорит, что если бы не мог участвовать в скачках и смотреть, как выступают его лошади, то предпочел бы умереть. Он покончит с собой, если не сможет иметь лошадей.

Уолтер слегка нахмурился, но с готовностью кивнул. До сих пор его роль была довольно скромной, а тут он получал большой собственный эпизод, пусть даже убедительно сыграть его будет нелегко.

— Потом Уолтер говорит, что Рауль отравляет ему все удовольствие, которое он получает от лошадей, и портит всем путешествие, и официально увольняет его с должности своего тренера. Рауль протестует и говорит, что не заслужил увольнения. Уолтер говорит, что Рауль скорее всего убийца и что это он украл драгоценности и мошенничает с его лошадьми. Рауль в ярости хочет наброситься на Уолтера. Зак оттаскивает его и велит всем успокоиться. Он говорит, что устроит обыск во всех номерах — не найдутся ли драгоценности, и посоветуется со службой охраны отеля, а если надо, то вызовет полицию. Похоже, что никто не хочет, чтобы он вызвал полицию. Конец сцены.