Алистер Маклин - Кукла на цепи. Дело длинноногих манекенщиц Страница 6

Он свернул в сторону доков, вдоль канала Одезейдс Ворбургваль, затем углубился в лабиринт улочек, которые, вели все дальше в квартал торговых складов, одну из достопримечательностей Амстердама, отсутствующих на туристских схемах. Лучшего объекта слежки мне никогда не попадалось; он не глядел ни направо, ни налево, ни тем более назад. Я мог бы ехать на слоне в десяти шагах, а он бы даже не заметил этого. Приостановившись на углу, я смотрел, как он шел узкой, плохо освещенной и особенно неказистой улицей, по обе стороны которой тянулись магазины, высокие пятиэтажные дома, двускатные крыши которых едва не смыкались с теми, что были напротив, невольно навевая клаустрофобию, мрачные опасения и какие-то зловещие предчувствия, которые совсем не доставляли мне удовольствия.

Из того, что серый человек пустился теперь тяжелым бегом, можно было понять, что он близок к цели своего путешествия. Так и оказалось. Посреди улицы он взбежал на забранное перилами крыльцо, достал ключ, отворил дверь и исчез внутри одного из промтоварных магазинов. Я пошел дальше неторопливо, но не особенно медленно и мельком глянул на вывеску над дверью магазина. На ней виднелась надпись: «Моргенштерн и Муггенталер». Никогда не слышал об этой фирме, однако такие имена уже не забудешь. Не замедляя шага, я пошел дальше. Надо признать, этот номер отеля не был необычайным, впрочем, и сам отель не был чем-то выдающимся. Его маленький обшарпанный и облезлый фасад отнюдь не привлекал взгляда и точно такой же была комната. Неказистая мебель – узкая кровать и раскладное кресло были тяжко обременены годами, судя по всему, их лучшие времена давно миновали, если у них вообще когда-нибудь были таковые. Ковер потерт, но несравненно меньше, чем портьеры и покрывало на кровати. Соседствующая с комнатой ванная – не больше телефонной будки. Однако от полного краха спасали эту комнату два за все вознаграждающие элемента, которые даже самой мрачной тюремной камере придали бы некоторую привлекательность. Мэгги и Белинда, сидящие рядом на краю кровати, посмотрели на меня без энтузиазма, когда я уныло опустился в кресло.

– Попугайчики-неразлучники, – произнес я. – Одни в развращенном Амстердаме. Все в порядке?

– Нет, – в голосе Белинды слышалась нотка решимости.

– Нет? – я изобразил удивление.

– Ну, посмотрите сами на это, – она обвела комнату жестом. Я посмотрел.

– И что же?

– Вы бы могли тут жить?

– Ну, откровенно говоря, нет. Однако отели высшего разряда, для тех, кто занимает руководящее положение, например, для меня. Для двух скромных машинисток эта квартирка вполне подходяще. А двум молодым девушкам, не являющимся машинистками, за которых себя выдают, это обеспечивает такую полную анонимность, какую только можно пожелать… – Я прервал тираду. – По крайней мере, есть у меня такая надежда. Допускаю, что пока вас никто не подозревает. Узнали кого-нибудь в самолете?

– Нет, – ответили обе одновременно, одинаково покачав головой.

– А на Схипхоле?

– Нет.

– Кто-нибудь особенно интересовался вами в аэропорту?

– Нет.

– Эта комната прослушивается?

– Нет.

– Вы были в городе?

– Да.

– За вами следили?

– Нет.

– В ваше отсутствие номер не обыскивали?

– Нет.

– Ты выглядишь веселой, Белинда. – Нельзя сказать, чтобы она смеялась, но испытывала мелкие трудности с лицевыми мышцами. – Ну, говори. Я тоже хочу повеселиться.

– Ну что ж… – Внезапно она вроде передумала, возможно, вспомнив, что очень мало меня знает. – Ничего, ничего. Извините.

– За что ты извиняешься, Белинда? – Мой отеческий и благожелательный тон привел к тому, что она беспокойно завертелась.

– Ну, все эти таинственные меры предосторожности для двух таких девушек, как мы. Не вижу надобности…

– Успокойся, Белинда! – это сказала Мэгги, всегда моментально встающая на защиту шефа, бог знает почему. У меня были свои профессиональные успехи, составляющие довольно внушительный список, но список этот бледнел и терял всякое значение в сравнении с множеством промахов, так что лучше было о нем не вспоминать. – Майор Шерман всегда знает, что делает, – добавила Мэгги строго.

– Майор Шерман, – произнес я искренне, – отдал бы все свои коренные зубы, чтобы в это поверить, – я задумчиво поглядел на обеих девушек. – Не собираюсь менять тему, но как насчет капельки сочувствия к искалеченному хозяину и владыке?

– Мы знаем свое место, – скромно откликнулась Мэгги. Она встала, осмотрела мой лоб и снова села. – Знаете, это, пожалуй, слишком маленький кусочек пластыря для такого обильного кровотечения.

– Правящие классы легко истекают кровью. Это, говорят, связано с тонкостью кожи. Слышали, что случилось?

Мэгги кивнула:

– Это ужасное убийство… Мы слышали, что вы пытались…

– Вмешаться. Пытался, как ты справедливо заметила. – Я взглянул на Белинду. – Это должно было произвести на тебя сильное впечатление. Первый выезд с новым шефом, и вот шеф получает по голове, едва ступив на землю в чужой стране.

Она невольно взглянула на Мэгги и покраснела – правда, платиновые блондинки краснеют очень легко, и ответила как бы защищая и оправдывая:

– Ну что ж, он был слишком быстр для вас.

– Действительно, – произнес я. – А также и для Джимми Дуклоса.

– Джимми Дуклоса? – они едва не лишились дара речи.

– Так звали убитого. Один из лучших наших агентов и мой давний друг. У него была срочная и, полагаю, очень важная информация, которую он хотел передать мне в аэропорту. А я был единственным человеком в Англии, который знал, что он туда придет. Но тут, в Амстердаме, кто-то об этом узнал. Моя встреча с Дуклосом организовывалась по двум совершенно закрытым для посторонних каналам, но некто не только узнал, что я приезжаю, он точно знал и номер рейса, и час, а потому был заблаговременно на месте, чтобы добраться до Дуклоса прежде, чем он доберется до меня. Ты согласна, Белинда, что я вовсе не сменил тему? Теперь ты понимаешь, что коль скоро было столько известно обо мне и одном из моих сотрудников, то этот же некто может быть ничуть не хуже осведомлен и о некоторых других.

Мгновение мы глядели друг на друга, и Белинда спросила:

– Дуклос был одним из нас?

– Ты плохо слышишь? – откликнулся я раздраженно.

– То есть мы… это значит, Мэгги и я…

– Именно.

Они сумели принять заключенную в этом слове угрозу собственной жизни довольно спокойно, но, впрочем, они и были обучены для выполнения некоего задания и находились здесь затем, чтобы его выполнить, а не падать в обморок.

– Мне жаль вашего друга, – сказала Мэгги.

Я кивнул.

– А я сожалею, что глупо себя вела, – Белинда говорила действительно сокрушенно и искренно, но это не могло длиться долго. Не того она типа. Она смотрела своими удивительными зелеными глазами под темными бровями и медленно произнесла:

– Они покушаются на вас, да?

– Добрая девочка, – ответил я удовлетворенно, – печалится о своем шефе. Ну, если нет. то в таком случае добрая половина персонала в Рембрандте не спускает глаз не с того, с кого надо. Даже боковые выходы под наблюдением: ангел-хранитель сопровождал меня сегодня вечером.

– Наверно, ему недолго пришлось идти за вами, – безграничная вера Мэгги решительно начинала меня смущать.

– Он был слишком бездарен и бросался в глаза. Как и другие в этом городе. Люди, действующие на периферии государства наркоманов, нередко такими и бывают. С другой стороны, они могли умышленно стараться спровоцировать реакцию. Если замысел таков, успех его несомненен.

– Провокация? – Голос Мэгги был печален, Мэгги меня знала.

– Постоянная. Можно влезть, вбежать или наткнуться на что угодно. С закрытыми глазами.

– Мне это не представляется самым мудрым или научным методом ведения следствия, – промолвила Белинда с сомнением. Ее раскаяние быстро рассеивалось.

– Джимми Дуклос был умен. Самый умный, кто у нас был. И действовал по науке. Сейчас он в городском морге.

Белинда поглядела на меня удивленно:

– И вы тоже хотите положить голову на топор?

– Под топор, моя дорогая, – поправила ее Мэгги рассудительно. – И не говори своему новому шефу, что он должен делать, а чего нет.

Однако сердца в эти слова она не вложила – в глазах стояла тревога.

– Это самоубийство, – упиралась Белинда.

– Да? Переход на другую сторону улицы в Амстердаме тоже самоубийство, во всяком случае, выглядит очень похоже. А делают это в день десятки тысяч людей.

Я не сказал им, что имею основания полагать, что моя безвременная гибель не первая в списке у этих мерзавцев, – не потому что хотел усилить свой героический образ, просто это привело бы лишь к дальнейшим объяснениям, а пускаться в них уже не было никакой охоты.