Руслан Белов - Цветы зла Страница 6

Однако вскоре после захоронения Паши Центнера выясняется, что он не имел к изнасилованию Остроградской ровно никакого отношения. Но Смирнов не прерывает отношений со Стылым - тот, признавшись, что является тайным агентом службы безопасности "Северного Ветра", приводит неопровержимые доказательства того, что изнасиловать Юлию приказал ему глава фирмы Борис Михайлович, приказал с тем, чтобы сломить Юлию, желавшую порвать с криминалом. И Евгений Александрович, придумывает более чем неординарный план ликвидации Бориса Михайловича.

Но покушение в последний момент срывается. Марья Ивановна, любя Смирнова и потому желая избавить его от опасного знакомого, звонит... Борису Михайловичу. И рассказывает, как и где Стылый намеревается его убить. В результате Стылого "одевают камнем" - то есть многократно оборачивают целлофановой пленкой для упаковки продуктов, затем помещают в особый ящик-опалубку с отверстиями для рук, ног и головы и прочего и заливают бетонным раствором.

Смирнов, узнав о звонке Марьи Ивановны Борису Михайловичу, устраивает ей сцену. Но Марье Ивановне было чем ответить. Она открыла ему, что главным режиссером-постановщиком трагедии с изнасилованием Юлии Остроградской был ни кто иной, как... сама Юлия Остроградская.

Потрясенному Евгению Александровичу ничего не оставалось делать, как напиться. Пока он занимался перманентным разбавлением своей смятенной крови смиряющим алкоголем, Марья Ивановна рассказала, что Стылый - никто иной, как троюродный брат совладелицы "Северного Ветра". И первый ее любовник. И что идея использования "гнилого интеллигента" Смирнова для решения прогрессивных задач по перемещению "Северного Ветра" из теневой части экономики в более-менее освещенную, пришла Юлии в голову в тот момент, когда она размышляла о том, как адаптировать его, непредприимчивого научного работника советской закалки, к современным социально-политическим условиям.

Напившись, Смирнов помыслил и пришел к выводу, что знания, полученные им от Марьи Ивановны, отнюдь не умножили его печалей. Напротив, все изменилось к лучшему: невеста, которой он с такими душевными муками изменял, оказалась дрянью, и теперь, ложась в постель с глубоко симпатичной ему женщиной, он может посылать угрызения совести куда подальше.

Но лечь в постель любовникам не удалось - сначала Смирнов был пьян, а когда он отрезвел, за ними пришел... Паша Центнер.

...В свежезарытой могиле у короля бандитов разыгрался радикулит, полученный им на первой его зоне в штрафном изоляторе, в который он регулярно помещался, по причине своего буйного нрава. Будучи человеком незаурядной физической силы, Центнер смог вернуть себя к целительным таблеткам и жизни.

Выбравшись из могилы и благоразумно поселившись у племянницы, он узнает, что ему ровным счетом ничего не угрожает. Подумав, воскресший из мертвых понимает, что Смирнов просто "купил" его, объявив себя палачом-ликвидатором бандитской группировки Центнера.

Убедившись, что догадка верна, он незамедлительно возвращается на службу. В результате этого возвращения Евгения Александровича и Марью Ивановну "одевают камнем" в квартире последней. А чтобы им не было скучно, к ним привозят ранее забетонированных Стылого и Бориса Михайловича (последний был наказан теневым руководством "Северного Ветра" за развал организационно-воспитательной работы на фирме).

Комната, в которую их поместили, представляла собой бывший тайный кабинет Паши Центнера. Без воды и еды они прожили бы в ней не более пяти-шести дней.

Оставшись с глазу на глаз (бетонная конура Евгения Александровича стоял напротив конуры Марьи Ивановны, а конура Стылого - напротив конуры его начальника), пленники перессорились. И Смирнов узнал от Стылого, что убийство Паши Центнера заказала ему... Марья Ивановна. Заказала на деньги Центнера, и заказала с условием, что Смирнов будет принимать непосредственное участие в ликвидации ее грозного любовника и хозяина.

Узнав это, Евгений Александрович, рассердился на женщину, но ненадолго. Он чувствовал, что так искусно использовать неожиданно сложившуюся ситуацию, то есть одним действием избавиться от навязавшегося гангстера, привязать к себе полюбившегося человека и отвадить его от соперницы, может только человек, на которого можно положиться.

Смерть маячила в двух шагах, Марья Ивановна, была на последней черте. И Смирнов простил любовницу. Не только простил, но и признался, что, несмотря ни на что, питает к ней нежные чувства и не без оснований подозревает, что сразу же после освобождения не сможет не предложить ей руку и сердце.

В освобождение никто из пленников в тот момент, естественно, не верил. Однако Смирнову удалось найти выход. Точнее не выход, а дело, сделав которое, они смогли бы избежать смерти.

Евгений Александрович вспомнил бандита Резвона, встретившегося ему в горах Зеравшано-Гиссара. Этот бандит-интеллектуал всегда оставлял своим жертвам шанс на спасение. Оставлял, надеясь, что сам, попав в безвыходную ситуацию, получит такой же шанс.

Марья Ивановна, послушав разглагольствования Смирнова, сказала, что и Паша Центнер страдает подобным бредом. Она поведала товарищам по несчастью, что бандит, многие годы мучивший ее своей любовью, свято верит в "Крайнюю Мазу" или некое Божество Последнего Шанса и, потому, приговаривая кого-то к смерти, всегда приносит ему, этому божеству жертву, оставляя своей жертве хоть и мизерный, но шанс на спасение.

Поразмыслив, пленники нашли этот шанс (или почти этот) и смогли выбраться на свободу.

Паша Центнер не стал их преследовать. Он верил, и не без оснований, что "Крайняя Маза сявок не зырит".

5. Пили чай и говорили о погоде.

Дача Святослава Валентиновича располагалась в четырех километрах от железнодорожной станции Переделкино и ничего особенного не представляла. Подойдя к ней неспешным шагом, Евгений Александрович увидел обычный для интеллигентных или престарелых хозяев посеревший некрашеный забор, в нем покосившуюся калитку и двустворчатые ворота, за ним - купы яблонь и чахлых августовских вишен. Слева к даче примыкала другая с точно такой же оградой, справа - узенький переулок.

Калитка была приоткрыта. Смирнов, поколебавшись, вошел и тут же был атакован черной ирландской овчаркой, доброжелательно вилявшей хвостом.

Почесав ее за ухом, Евгений Александрович обнаружил себя в неухоженном саду, за которым виднелся внушительного вида дом с мезонином. К нему вела дорожка, выложенная красным кирпичом и обсаженная ландышами и лилиями. Последние, судя по их виду, давно выродились и не цвели.

Некоторое время Смирнов стоял, решая, какие засохшие яблоневые ветви он спилил бы в первую очередь. Вывела его из созерцательного состояния собака, требовательно сунувшая ему голову под руку. Почесав ей темя, на этот раз обстоятельно, Смирнов направился к дому.

На открытой веранде, встроенной в тыльную его сторону, среди чуждых духом белых пластиковых кресел размышлял о бренности существования тяжелый старинный стол. На одном из кресел сидела в закрытом коричневом платье грузная шестидесятилетняя женщина в дымчатых очках, скрывавших косоглазие; на другом, располагавшемся напротив, мерно раскачивалась русоволосая, голубоглазая (и не по годам серьезная) семи или восьмилетняя девочка, чем-то похожая на кареглазую шатенку Полину, дочь Смирнова. Серебряная чайная ложечка удилами торчала из уголков ее упрямо сжатого рта. На столе перед девочкой прощался с полнотой жизни наполовину опорожненный стаканчик с вишневым йогуртом.

- Я - Евгений Александрович, - поздоровавшись, представился Смирнов. Святослав Валентинович, вероятно, говорил вам обо мне.

Не ответив, Вероника Анатольевна стремительно поднялась и ушла в дом. Лена, проводив ее укоризненным взглядом, обернулась к Смирнову.

- Папушке не навится, что папа пигласил вас в гости, - сказала она, продолжая играть лошадку, закусившую удила.

- Я ее понимаю, - покивал Евгений Александрович, присаживаясь рядом с дочерью Кнушевицкого, оказавшейся донельзя худенькой, почти прозрачной. Та, посмотрев на него внимательными и глубокими глазами, вынула ложку изо рта, забросила ее в стаканчик с йогуртом и спросила серьезно:

- А вы меня тоже будете допрашивать?

Стаканчик опрокинулся. Йогурт показал белый язык.

- Жаль вкусный, наверное, был, - вздохнул Смирнов, не любивший перевода продуктов.

- Там много в холодильнике. Хотите, принесу?

- Бабушка не заругает?

- Йогурт покупает папа, - отчеканила Лена и пошла в дом. Через минуту она вернулась со стаканчиком и белой пластиковой ложечкой.

- Ты папу, наверное, очень любишь, - сказал Евгений Александрович, распробовав угощение.

- Да, очень.

- А вот моя дочка Полина, она всего на год тебя старше, ко мне не очень хорошо относится.

Через всю веранду наискосок пробежала деловая мышь. Собака, лежавшая под ногами Смирнова, зарычала, провожая ее негодующим взглядом.