Фридрих Незнанский - Казаки-разбойники Страница 6

– Ты шо думаешь? Я испугался? – хорохорился Володя, выпятив грудь. – А хто же еще их засадит? Они тут все под себя подобрали, творят, шо хотят. Половину моего отделения постреляли, половину купили…

– А районная милиция? А прокуратура? Вы же в центре России живете, а не в глухом заповеднике.

Володя насмешливо взглянул на Турецкого.

– Прокурорские сюда носа не кажут. Ты думаешь, чего я ушел? Устал лбом об стенку биться. Была такая история: я в отпуск ушел, а они состав с машинами грабанули. Целый состав! Можешь себе такое представить? Наше отделение шуршит, рабочее рыло делает, мол – мы всех найдем. Приезжаю из отпуска, а у меня под окнами одна из этих тачек ворованных стоит. В подарок! И зам мой, ну, ты знаком с ним, на такой же по станице разъезжает! Я давай разнос чинить, в район звонить, а мои же… мои же!!! Мне говорят: «Ну что ж ты, Володя, зачем ссоришься…Не забывай, у тебя же племянница…» И я ушел…Думал, в покое оставят. Только вот теперь ты объявился. Непонятно зачем…

Он ухмыльнулся и заглянул Турецкому в глаза, дыхнув на него перегаром:

– Может, ты тут устроишь прокурорскую проверку?

– Не могу…У меня тоже погон уже нет. Зато есть одна идея…Говорил же, давай все обмозгуем.

– Позвонишь в Москву бывшим соратничкам? – не сдержался от колкости Володя.

– Нет, этого я делать не буду. Слишком много придется им объяснять. К тому же – зачем беспокоить таких важных людей из-за мелких неприятностей?

– Ха, мелкие неприятности… – проворчал Володя. – Все думают, шо ты убил человека. Вот тебе и мелкие… Скажи просто, шо ты не хочешь опозориться перед своими. – Он рассмеялся: – Когда тебя спасать приедут…

Турецкий проигнорировал ехидную реплику.

– Ты мне лучше скажи, начальник, кто такой Кудря. Знаешь его?

– А, ворыпаевский…Ну знаю. А ты откуда про него слышал? Ты смотри, какой прыткий, всего ничего здесь, а уже сколько бывших моих подопечных пробил.

– Видел сегодня вечером. Вместе с вашим Бэмби. Так, рассказывай мне про этого Кудрю, про его друзей и про их отношения с вашими ряжеными. И не стоит забывать и про твоих бравых бывших соратников. И вообще – опиши криминогенную ситуацию.

– Ты чего надумал? – Володя откинулся на диване и испытующе взглянул на Турецкого.

– Да прикинул, что топор и карабин вряд ли помогут в данной ситуации. Уж очень много оружия у вашей братвы. Вот пускай они этим оружием все друг друга и постреляют.

Володя вытаращил глаза:

– Войну собрался развязать?

Турецкий улыбнулся и кивнул.

– Ага… Елену Прекрасную я уже нашел…

– Я те дам Елену Прекрасную! – вскинулся Володя и сердито посмотрел на Турецкого.

– Да ты не волнуйся. Я не про Ленку. Это образное выражение. Елена Прекрасная была поводом к Троянской войне.

– Ты не умничай, я университеты не кончал. Говори прямо, шо за мысли у тебя в голове. Я намеков не люблю.

Турецкий молча полез в карман и достал мятую бумажку.

– Где у вас тут сортировочная станция?

– Чего? Тебе зачем?

– Сейчас расскажу. Только ты сначала пойди во двор и вылей на себя ведро воды. Чтобы взбодриться. А то ты, по-моему, ни хрена не соображаешь. Сейчас в тебе только злоба. А нужна ясность ума! – поучительным тоном изрек Турецкий и похлопал Володю по плечу. Тот сердито сбросил руку гостя, но во двор пошел, предварительно аккуратно повесив китель на стул. Лена сидела напротив мужчин и только переводила взгляд с одного на другого, не вмешиваясь в разговор. Лицо ее было озадаченным.

4

Димон разлегся на диване в сарайчике, который отец много лет назад слепил из подручного материала, и дымил сигаретой, как паровоз. В тяжелой голове проносились события нынешней ночи, он злобно сплюнул, вспомнив, как Лена наставила на него карабин. Взгляд его упал на афишу, где голая парочка прижалась друг к другу, рекламируя заморский загар. В последнее время каждый раз, когда он смотрел на эту картинку, представлял себя и Лену, но гнал эти мысли, потому что Лена была такой недоступной, недосягаемой, как-будто жила на другой планете. И он относился к ней трепетно, не подозревая, что она может быть и другой – резкой, грубой, отчаянной, как сегодня…Вся в своего дядьку, такого же долбанутого, у которого крышняк рвет, когда он видит несправедливость. А у каждого человека своя правда. Так что со своей правдой мент теперь, как простой селянин, горбатится на своем нищенском хозяйстве, и нет ныне ему почета, как бывало прежде.

Когда-то сарайчик задумывался для хранения всякого хлама, поэтому отец особо не усердствовал – между неструганных досок зияли щели. Только крышу накрыл добротную, чтобы во время дождей не заливало отложенное впрок добро. Мало ли что понадобится в хозяйстве. Нехай будет посохраннее. Когда Димон подрос и во время летних отпусков в родительский дом съезжались оба его старших брата с семьями, в доме становилось тесно, и младшего брата стали отправлять в сараюшку, которую он сам же привел в порядок и назвал свою новую обитель очень романтично – «Мечта». И хотя внешне вид у его «мечты» был страшноватый – доски от времени потемнели, к тому же изначально она получилась кривоватая, какая-то разухабистая, как избушка Бабы Яги из мультфильма, внутри Димон устроил себе вполне приличное жилище. На стены наклеил афиши, которыми его снабжал приятель киномеханик Аркашка, стол сколотил из досок, сворованных ночью со школьного двора, когда директор школы затеял ремонт подгнивших полов. Спертый из клуба стул ему притащил Аркашка. Главным же украшением временного жилья Димона был вполне добротный диван, обтянутый дерматином черного цвета. Дерматин хоть и покрылся сетью мелких трещин, сохранил свой первоначальный глянец. Высокая спинка придавала ему очень солидный вид. Когда Аркашка впервые увидел его, даже восхитился.

– Ух ты, у тебя здесь як в офисе. А спинка-то деревом отделана, дуб, наверное. Ты смотри, как играет! – он любовно погладил полированное дерево, отражающее солнечные блики, которые веселым снопом проникали через небольшое чистое окошко. – Вчера привез новый фильм из города, ночью смотрел. Так там почти такой же показывали, в одной фирме у мужика стоял. Он на нем девок трахал… – заржал Аркашка.

– Шо – показывали как трахал? – оживился тогда четырнадцатилетний Димон, который не раз за тонкой стенкой слышал пыхтение братьев и сдавленные стоны их жен, когда еще никому в голову не приходило отселить его в сарай.

– Не показывали… – огорченно ответил Аркаша. – Но и так понятно. Там у него на столике шампанское, фрукты, посуда красивая, хрусталь. Девки приходят, якобы он их на работу принимает, вопросы всякие задает, как в отделе кадров. И тут же следующий кадр. Она уходит, застегивая блузку. А он сидит, развалился боров такой на этом диване, галстук на фиг сдвинут, волосы приглаживает рукой. С чего бы это?

– Да… – мечтательно произнес Димон. – Я бы хотел посмотреть, как трахаются. Привези как-нибудь порнуху, так поглядеть охота.

– Шо дают, то и везу, – неохотно буркнул Аркаша. – Да, а где же ты этот диван отхватил?

– Вчера отец вернулся с Украины. Ездил по делу. Заехал к родственникам, они в Луганске живут. Дядя Петя преподавателем работает. Богатые… – с завистью протянул Димон. – Как раз новый диван купили, а этот жалко выбрасывать, отцу предложили. Вот сообща и погрузили его на батин грузовик. Еще холодильник отдали, работающий! – прихвастнул Димон.

– Везуха тебе! – Аркаша погладил шероховатую от множества мельчайших трещинок поверхность дивана. – Крепкий совсем, еще долго послужит. Вот людям не хрена делать в городе! Диваны меняют…На нем еще лет двадцать спать можно.

И как в воду глядел. Димон уже десятый год пролеживает бока на этом диване. Местами, правда, пружины стали выпирать, но он умудряется сворачивать свое длинное тело так, что оно умещается между неудобными горбами. С годами Димон обшил сараюшку вагонкой, купил как-то по случаю по дешевке у сторожа местной птицефабрики. Утеплил полы. Внутри обстановка осталась та же, только прибавилась магнитола, но теперь собственное жилье у него было до глубокой осени. И уже в апреле он опять поселялся в свою «Мечту», перетаскивая свое нехитрое имущество и пытаясь придать хоть какой-то уют сараюшке. Сюда же года два он по ночам водил Аленку, когда в станице гасли огни, все вокруг затихало и только иногда тишину нарушал одинокий лай особо рьяной собаки старика Деревянко. Казалось, ей одной есть дело до ночной жизни станицы. Остальные собаки редко отгавкивались, лениво исполняя свои собачьи обязанности.

Аленка работала обходчицей на железнодорожном полустанке. Ей было уже двадцать шесть, за ней тянулся длинный шлейф нехороших слухов. Говорили, что она с молодости себя не блюла и поэтому мужики с ней не стеснялись. Не каждому обламывалось, но и особо переборчивой она не была. Особенно ее не любили замужние бабы. Как-то одна из них своего загулявшего мужика нашла в объятиях Аленки и едва не выдрала ей все волосы. Скандал был такой, что надолго отбил у семейных мужиков охоту провести полчасика в горячих объятиях немногословной Аленки.