Крис Юэн - Похождения в Париже Страница 6

Вдоль стены, мимо которой мы шли, выстроились зеленые деревянные палатки. Днем в них продавали репродукции, книги, магниты на холодильник, прочие сувениры, а ночами содержимое палаток защищали дешевые навесные замки. Такие я мог бы открыть и во сне. Одной рукой. Даже если бы мимо проходил взвод жандармов. И… в общем, вы понимаете.

— Она красивая, да? — донесся ниоткуда голос Бруно.

— Не понял?

— Американка.

Я искоса глянул на него.

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

Бруно какие-то мгновения смотрел на меня, потом опять по-парижски пожал плечами.

— Я живу недалеко. На другом берегу реки.

— Тогда сосредоточься на главном. Тебе необходимо сосредоточиться, если ты хочешь все сделать правильно.

ГЛАВА 5

Случается, я ругаю себя за то, что не прислушался к внутреннему голосу. Случается, я ругаю себя за то, что не прислушался к совести. Но дни, когда я сожалею, что не прислушался и к тому, и к другому, для меня самые худшие.

Утром после взлома квартиры Бруно я проснулся, мучаясь похмельем и сожалениями. Обругал время, которое показывали часы, потому что забыл поставить будильник, когда ложился спать, и теперь приходилось поторопиться, чтобы успеть на встречу с Пьером, скупщиком краденого. Доковыляв до жалкого подобия кухни, я бросил в стакан две таблетки, подставил его под кран и выпил шипучую смесь. Пузырьки понемногу начали пробиваться в мозг, расшевеливая клеточки серого вещества. Мне хотелось, чтобы действовали они побыстрее, прогнали тупую боль, устроившуюся на ночлег где-то у лба, и неприятные ощущения в желудке. И вообще, я выпил не так уж много вина, хотя, признаю, пил на пустой желудок и не поел перед тем, как лечь спать, но, с другой стороны, никогда не знаешь, когда ждать похмелья.

Я застонал, потер пальцами виски, посмотрел на лежащий на столике багет, заплесневелый с одной стороны, и отказался от мысли куснуть его с другой. Поплелся в ванную, встал под горячий душ. Но, сколько ни лил на голову ментоловый шампунь, не мог отделаться от ощущения, что все проделываю в два раза медленнее, чем всегда. И никак не мог прогнать тревогу, вызванную вчерашним экспериментом с Бруно.

Свет дня разогнал последние сомнения в том, что я влез какую-то идиотскую историю. Что бы я ни говорил Бруно, согласился я на его предложение не из-за денег. Пятьсот евро само собой не мелочь, завалявшаяся в кармане, но едва ли они стали бы достойной компенсацией за возможные убытки, если бы он вознамерился влезть в чужую квартиру, а потом, пойманный полицией, признался, что это именно я вдохновил его на противозаконное деяние. Самое печальное заключалось в том, что винить в случившемся я мог только себя. Вот глупец — сидел у стойки, тогда как Пейдж веселилась со своими друзьями за мой счет, а ведь мог присоединиться к ним. Вместо этого я позволил Бруно раздуть мыльный пузырь моего самолюбия и угодил в пренеприятнейшую ситуацию. Показал себя полнейшим кретином.

Десять минут спустя я вышел из квартиры и быстрым шагом направился к парку на Марсовом поле. Находился он рядом с моим домом, хотя я не сказал об этом Пьеру, когда он предложил там встретиться. Квартиру я снял в доме неподалеку от улицы Дюрок, на самой границе Седьмого района, облюбованного адвокатами, банкирами и дипломатами. Рядом располагались несколько посольств, и по уик-эндам эта часть города практически вымирала. Но при этом район относился к центральным, с общественным транспортом проблем практически не было, и — с моей точки зрения, обстоятельство важное — здесь хватало современных домов вроде того, где жил я, которые отвечали самым высоким стандартам безопасности. Пусть в моем доме не было системы видеонаблюдения, но ее вполне заменяли консьерж и замки высокого качества во всех дверях. Такой уровень обеспечения безопасности означал, что Седьмой район — не то место, где я хотел бы демонстрировать свое мастерство взломщика, но при этом меня грела мысль, что украденное в другом месте из моей квартиры уже никуда не денется. Приятно, знаете ли, сознавать, что твою добычу уже никто не украдет.

Приближаясь к пыльному гравию площади Жоффре, примыкающей к Марсовому полю, я надел большие черные очки. Понимал, что они вызовут некоторое недоумение у Пьера, поскольку утро выдалось облачным, но не хотел, чтобы он увидел мои налитые кровью глаза. Дело в том, что я предпочитаю производить на людей хорошее впечатление. Сделать это следовало хотя бы уже потому, что последнюю приличную работу он предложил мне более года тому назад.

Значения это не имело бы, будь я бережливее и не растрать деньги, которые Пьер заплатил мне за товар, доставленный из Амстердама. Но так уж вышло, что через несколько дней после того, как Пьер вручил мне мою долю (само собой, несколько меньшую, чем я рассчитывал), позвонил мой школьный дружок Майлс. Теперь Майлс трудится в Сити и неплохо зарабатывает; мы всегда пытаемся показать друг другу свою крутизну, вот я и похвалился, что получил очень крупную сумму за последний детективный роман. И Майлс настоял на том, чтобы я вложил эти деньги в дело, сулившее очень высокий процент. Я нисколько не сомневался в том, что получу прибыль, о которой он толковал, но не раньше, чем через три года, — этот срок я не мог распоряжаться своими деньгами. То есть на бумаге деньги у меня были, а с наличностью ситуация обстояла не так хорошо. Вот я и надеялся, что Пьер изменит сложившуюся ситуацию к лучшему.

Пьера я нашел, углубившись в Марсово поле. Он сидел на зеленом металлическом стуле у столика в периферийном ряду уличного кафе. С одной стороны к кафе примыкали карусель, баскетбольная и детская площадки, с другой — зеленая лужайка, на которой в более солнечные дни загорали или устраивали пикники парижане и гости столицы Франции. Перед Пьером стояла фарфоровая чашечка с эспрессо, чуть в стороне — чистая пепельница. Когда я направился к нему, он поймал взгляд официантки, убиравшей грязную посуду с соседнего столика, и заказал мне кофе со сливками. Потом поднялся, чтобы пожать мне руку, сощурился, обратив внимание на черные очки.

— Превращаешься в европейца, Чарли, да?

— Это заразное. Са va?[6]

— Ну да. А у тебя?

Я отпустил его руку.

— Все прекрасно. Работаю над новой книгой. «Вор и фанданго».

— О, très bien![7]

— Жестом он предложил мне сесть. — И где сейчас великий мсье Фолкс?

— В настоящий момент в Рио. В шестнадцатой главе переберется на Кубу.

Пьер нахмурился.

— На Кубу? Чтобы что-то украсть?

— Еще не знаю. Но Фолксу нужно место, где спрятаться.

— А женщина?

— Обычно он знает, где ее найти.

Я подмигнул и больше ничего не сказал. Много лет я общался с Пьером исключительно по телефону, и наши непосредственные контакты вызывали у меня двойственное чувство. Я даже задавался вопросом: не лучше ли поддерживать прежний порядок и оставаться в рамках деловых отношений? Мы всегда разговаривали очень вежливо, но в последнее время я почувствовал, что мы на грани освоения новых территорий. Речь шла о дружбе, и по собственному опыту я знал, что это не очень хорошо, поскольку налагало новые обязательства: никогда не хочется подвести друга.

Как ни странно, за годы нашего телефонного общения Пьер оставался одним из тех немногих людей, кто не ассоциировался у меня с каким-то образом. Я воспринимал его, как окутанный покровом тайны голос на другом конце провода. Поэтому при нашей первой встрече меня не удивил ни его возраст (он готовился разменять седьмой десяток), ни лиловое родимое пятно вокруг левого глаза. Оно создавало ощущение, что правая половина лица движется на тебя, тогда как левая тормозит, оставаясь в тени. Если вы подумали, что из-за родимого пятна лицо Пьера становилось зловещим, то напрасно. Наоборот, пятно придавало ему невинный вид. К тому же человек, одевающийся, как Пьер, не мог вызвать опасений. Сегодня он был в спортивной рубашке лимонного цвета, в синем шелковом шейном платке, светло-коричневых чинос и кремовых туфлях из мягкой кожи.

Я сел и по привычке оглядел соседние столики. Ажиотажа в кафе не наблюдалось. Компанию нам составляла француженка средних лет в очках, которая маленькими кусочками скармливала круассан сидевшей у нее на коленях собачке, и строгого вида мужчина, перед которым на столе лежала дорогая цифровая видеокамера. Джентльмена (он сидел ближе дамы) отделяли от нас добрых пять метров. Я говорю джентльмена, потому что он был в костюме-тройке и соломенной шляпе. Джентльмен сидел лицом к нам, так что я разглядел блеск золотой цепочки карманных часов, когда он опустил газету, чтобы перевернуть страницу. Перед ним рядом с чашечкой кофе стоял транзисторный радиоприемник, радио он слушал через наушники и поэтому, подумал я, вряд ли мог разобрать хоть слово нашего разговора.