Нина Васина - Правило крысолова Страница 61

Поднимаюсь и рассматриваю живую картину огня, смерти и процесс приготовления кровяной колбасы.

— Вот это самец! — вдруг восторженно выдыхает Лора. — Голый по пояс, посмотри только, какая мускулатура!

— Как это — баран голый по пояс? — бормочу я, шаря глазами и уговаривая свой желудок спокойно продолжить переваривание вкуснейшего пирога.

— Да нет же, барана тащит на плечах потрясающий самец!

— А… Это сын хозяйки. — Я увидела Богдана, я его почему-то сразу узнала, когда он снимал барана с плеч и укладывал на землю. По узнанной мною наклоненной голой спине полоснул кроваво-золотой отблеск огня. Лора взвизгнула.

— Сын? Отлично, просто отлично! Теперь понятно, почему ты сюда приезжаешь отдыхать!

— Не кричи, Антона разбудишь.

— Его разбудишь! Это я слышу, как две мышки под полом анекдоты рассказывают, а у Антона чутье и слух, необходимые воину во сне, отсутствуют напрочь. Ты к нему приезжаешь, да? Как его зовут?

— Богдан. — Я отворачиваюсь от окна.

— А вы уже занимались сексом? А какого размера у него член?

— Ты что, с ума сошла?! — опешила я.

— А что тут такого? Моя мама говорила, что, по ее наблюдениям, у крупных мужчин члены совсем…

— Сейчас же замолчи! — прошипела я, косясь на спящего Антона.

— Вот только не изображай невинность, ладно? — тоже перешла на шепот Лора. — Видела я твои фотографии под бельем в шкафу! Кто тебя фотографировал в таком виде? Засланный фээсбэшник? Или твой оператор?

— Павел. — Я сажусь на пол, Лора тут же пристраивается рядом.

— Это Павел покупал такое белье? — спрашивает она, толкнув меня плечом. Я молча киваю.

— Я сразу подумала, что он. У тебя фантазии не хватит соединить черное, красное и белое. Он был воин, этот твой Павел. Воины обычно не очень выносливы в сексе, им нужно это нечасто, но чтобы было нестандартно, понимаешь.

Поворачиваю голову и всматриваюсь в лицо Лоры. В темноте оно почти неразличимо, я пугаюсь самой себя в этой комнате и провожу по ее лицу пальцами.

— Нет, — говорю чуть слышно. — Не понимаю.

— Ну, это когда с разными причиндалами, извращениями, чтобы потом месяц было что вспоминать и содрогаться. Я в этом плане предпочитаю обделенных мышлением или детей природы. Чтобы без затей, но сильно и долго.

Простонав, я закрываю голову руками и покачиваюсь, пока не пройдет накатившее головокружение.

— Да не падай в обморок. — Лора опять толкает мое плечо своим. — Это же в воображении! Мне придется лет до двадцати только воображать или в крайнем случае утешаться онанизмом.

— Почему?

— Мне еще расти и расти, — вздыхает Лора. — Я млею от крупных мужчин, но интуитивно понимаю, что для получения от них удовольствия еще недостаточно развита. А неприятные ощущения могут надолго отодвинуть естественный оргазм.

Она в подробностях объясняет что-то о необходимости подготовки женского организма к правильному сексу, а я, в полной прострации, еще ощущаю себя, сидящую на полу, но совершенно теряюсь во времени.

Нам восемь лет, в том июне на берегу моря, рядом — Лаврушка, она ест яблоко и рассказывает свои невероятные предположения о происхождении детей в животах женщин. Наплевав на мои грандиозные познания в области строения человеческого тела и его внутренних органов, Лаврушка с самоуверенностью восмилетки заявляет, что мужчины засовывают женщинам члены в рот, им так больше нравиться, а если женщина хочет ребенка, то сама засовывает себе внутрь крохотных эмбриончиков, которых выбирает, или ей делают их на заказ в клинике.

Я рисую палочкой на песке яйцеклетку и целую стаю головастиков рядом и отчаянно пытаюсь разъяснить процесс оплодотворения и роста клетки. Лаврушка, с каплями сока на подбородке, затирает ногой мой рисунок и смеется. Отчетливо помню отчаяние, накатившее от невозможности объяснить главную тайну жизни. Помню бессилие и стыд, впервые испытанные одновременно, под хруст откусываемого яблока, помню озарение — вдруг! — и жалость к Лаврушке, смешавшей в страхе познания мира успокоительные рассказы матери — “ … ты не толстая, я сама заказала такую пухленькую девочку!” — и начаянно подсмотреные любовные игры родителей.

— Лора. — Я притягиваю к себе девочку, кладу ее голову на колени и глажу. — Ты ужасная, непроходимая дурочка.

— Сама такая, — бормочет Лора, но голову не убирает. — Смотри не прозевай его. Слишком уж ты самоуверенна. Думаешь, он тут пасется себе по лугам в одиночестве? Таких неиспорченных детей природы любая умная женщина запросто, после двух бутылок, уложит в постель, так что он проснется только в загсе.

— Да откуда ты такого нахваталась? — Я смеюсь и, и шутя, таскаю ее за уши.

— Но говорить с ним бесполезно, такие крупные обычно — молчуны. — Лора продолжает меня наставлять. — Надо действовать!

— Это точно говорить совершенно бесполезно. Он глухой и немой… — добавляю я неуверенно.

— Ну-у-у?! — Она подняла голову и восторженно развела руками. — Ну полный улет! Такой самец — и глухонемой?! Бывают же у природы гениальные произведения!!

Заснуть мне больше не удалось. Чуткая воительница, как только добрела до кровати, заснула и тут же стала бормотать во сне и иногда всхрапывать. Вероятно, в эту ночь ей не нужно было спать чутко… или мышей не было… или анекдоты не пошли…

Повертевшись, обнаруживаю на часах половину третьего. Подхожу к окну. Костер затухает. Вокруг него сидят несколько мужчин, курят и переговариваются. Над углями остался закрепленный огромный чан с кровью. В чане мешает длинным половником согбенная старуха, еще две женщины моют в кастрюльке, вероятно, кишки, и отжимают их, и полощут, как белье… Что же мне так беспокойно?.. Прошлась туда-сюда по комнате. Вытащила было горшок, потом решила, что лучше схожу на улицу.

Сначала я угодила на веранду, залитую светом множества ламп, и вовремя уцепилась руками за перекладину двери и не упала: здесь несколько мужчин и хозяйка разделывали туши убитых животных. Пришлось быстренько развернуться и пройти из кухни в другой выход. Очутившись в совершенно темной холодной пристройке, я на ощупь нашла дверь и, только когда вышла на улицу, пожалела, что не накинула кофту.

Трясясь в трусиках и рубашке, пробежала к сараю, из которого, помнится, выглядывал любопытный бычок. Огляделась. Присела и тут же вскочила. Не знала, что крапива так жалится, даже присыпанная снегом! Кое-как справившись, я хотела уже бежать к дому, предчувствуя тепло перины на покачивающейся сетке, как услышала рядом шаги.

Опять присела. Шаги затихли. Дурацкая ситуация. Еще минуту посижу, и придется встать, чего сидеть, стук моих зубов будет слышен на весь двор. И тут я поняла, что шаги приближаются, только они стали более осторожными. В квадрате света, падающего из окна веранды, я увидела рядом с собой огромного размера сапог. И вдруг так заколотилось сердце, что пришлось прижать его рукой.

Меня подняли вверх из положения сидя, согнувшись. Сначала, обхватив рукой под живот, пронесли несколько шагов, потом перевернули в воздухе, и вот я уже в знакомой позе — сижу, свесив ноги, на сгибе руки немого сына хозяйки Мучачос, обхватив его за шею.

— Добрый вечер. — Я ничего лучше не придумала, как поздороваться. — Я вышла по необходимости, ты меня испугал. Надеюсь, мы идем не в пруд купаться, я и так замерзла до посинения… — Тут я обнаруживаю, что вся горю огнем. Но в пруд все равно не хочется. Куда же мы тогда идем, удаляясь от дома? А… В баню, конечно. Как там Лора приговорила? Обделенный мышлением крупный великолепный самец — дитя природы, обнаружив меня, полуголую, в три часа ночи у сарая, тащит в то самое место, куда уже носил однажды, куда еще меня нести, в самом деле…

Нет, только не это… Не надо так делать! Но трусы уж точно не надо снимать, нет!! Послушался. Я стою в предбаннике в одних трусах, закрыв грудь руками. Что он себе позволяет, в конце концов?! Ему, вероятно, мамочка так объяснила процесс ухаживания, или выхаживания зашибленных следственным изолятором девушек. Интересно, он понимает по губам? Резко дергаю его за руку и говорю, показывая пальцем на свой рот:

— Не надо меня раздевать, я сама! — и обнаруживаю, что ору и жестикулирую.

Мужчина протягивает руку и нежнейше захватывает пальцами мои губы. Потискав их немного, опускает пальцы на подбородок, потом ниже, надавливает указательным пальцем на впадинку внизу шеи. Ноги мои слабеют, в слабом свете лампы я вижу, как краснеет у него лицо. Когда он убрал палец с шеи, меня как будто отключили, я почувствовала, что падаю. Не упала. Меня несут вниз головой в следующее помещение. Я даже не пытаюсь найти объяснение накатившему на меня инфантилизму, я приготовилась уже сказать кое-что, но поняла, что, пока вишу вниз головой, он все равно не видит моих губ, да и что тут можно сказать!., когда тебя сажают в корыто с водой!