Юлия Латынина - Промзона Страница 65

Оба джипа сопровождения уже остановились, и из них высыпали крепкие ребята с автоматами и в камуфляже. «Мереседес», сброшенный с дороги, стоял левым боком в травяной грязи. Капот его был весь разворочен, фары не горели. На «чайке» не было ни царапины. Денис обошел «мерседес» кругом: левое переднее колесо лопнуло, и резина растеклась по асфальту, как использованный презерватив.

Дверца «чайки» открылась, и из нее вышел Константин Цой.

— В следующий раз вам придется попробовать что-нибудь более эффективное, — сказал Цой, — например, снайпера.

— Ничего, — ответил Денис, — это хорошая реклама нашей пленке.

Автоматчики, неотличимые друг от друга в одинаковом бело-сером камуфляже, стояли, как вырезанные из камня. Псы не лаяли, пока хозяева не отдали приказ. «Чайка» начала медленно разворачиваться. От ворот аэропорта к месту дорожно-транспортного происшествия уже бежал какой-то солдатик.

— Подвезти? — спросил Цой.

Денис застыл. Что скажет Славка, если он сядет в машину к Цою? Точнее, что скажут Славке? Они будут в машине наедине, Цой наверняка предложит ему сделку, лично ему, Денису Денис знал, что откажется, сколько бы Цой не предлагал и на каких условиях, — но как это потом доказать команде? Цой — мастер покупать чужих людей, слишком велики уже ставки в игре, слишком уж много недоверия внутри самой команды Извольского…

— Садись, — повторил Цой. Он улыбался. Черт его подери, он всегда, абсолютно всегда улыбался. Он знал, что Денис откажется сесть в его машину. И для него этот отказ будет признанием в слабости команды Извольского.

— Спасибо, я лучше такси возьму, — ответил Денис.

Цой пожал плечами.

— Ладно, — сказал он. — Но ты учти, что Слава проиграет эту драку — Почему?

— Потому что он очень эмоционально все стал воспринимать. А при чем тут эмоции? Это бизнес.

Через минуту габаритные огни «чайки» и сопровождавшего ее джипа растаяли в темноте.

Спустя полчаса после описанного диалога машины Цоя въехали на территорию бывшего дома отдыха «Малахит». Все четыре небольших корпуса «Малахита» были выстроены угольщиками еще в социалистические времена, по канонам оздоровительной архитектуры, воспевающей коллективный труд и унижающей достоинства человека. Комнаты на шестерых и туалеты в коридоре соседствовали с просторными каменными холлами, украшенными мозаичными рабочими, шахтерами и сталеварами. Шахтеры стояли, держа в поднятых руках кирки, и Улыбались светлому будущему каменными янтарными глазами.

Один из корпусов был перестроен полностью под Двухэтажный особнячок с красной черепичной крышей, белыми стенами и черными зеркальными окнами, снизу доверху обрамлявшими пристроенные к номерам балконы. Сами номера соответствовали стандартам хорошей четырехзвездочной гостиницы.

Так как особнячок начали строить еще до Цоя, требованиям безопасности он, если честно, совсем не отвечал. Во-первых, он был расположен на территории общедоступного пансионата, въезд в который был прегражден проржавевшей цепью со скучающим охранником в будке. Во-вторых, он был выстроен не на вершине небольшого лесистого холма, нависавшего над пансионатом, а непосредственно на склоне, почти в самом низу, и отделяла его от отдыхающих одна белая ажурная решеточка.

Цой прилетел так рано, чтобы встретиться с губернатором, но сразу по прилете ему позвонили из приемной Орлова и очень-очень извинялись: Михаил Силыч задерживался в поездке по области.

Цой приехал на виллу и поднялся в свой номер, где небрежно бросил на диван бывший с ним небольшой дипломат, обтянутый телячьей кожей.

До сна было далеко. В Москве было всего семь вечера. В Черловске было всего десять. Губернатор все еще был в пути.

Корейца томило предчувствие какой-то неясной скверны.

Цой спустился в ресторан, где при виде корейца с одного из столов тут же забрали тарелки и принесли деревянные палочки и фарфоровую плошечку для соевого соуса. Цой любил сырую рыбу и рис, и в «Малахите» специально для него держали повара-корейца.

Цой расправился с салатом из водорослей, а на второе Цою принесли треску. Цой потрогал треску палочкой и попросил позвать повара. К Цою вышел улыбающийся русский мальчик.

— Это что? — сказал Цой.

— Треска. Мы спрашивали, что вам приготовить, а в офисе сказали, чтобы приготовили треску.

— Тебе кто-то объяснял, что треска должна быть свежей? — спросил Цой.

Мальчик хлопал глазами. Цой набрал телефон Фаттаха.

— Ты где? — спросил Цой.

— В казино.

— А Степан там же?

— Ждем.

— Скажи ему, что я тоже буду.

— Увольте повара к черту, — бросил Цой, проходя мимо гостиничной стойки.

Вот уже два месяца Фаттах Олжымбаев жил в диком, животном страхе. Этот страх начался не тогда, когда Денис Черяга показал ему фотографии. Этот страх начался намного раньше.

Олжымбаев был для Цоя не просто младшим партнером: скорее он был младшим братом. Цой подобрал его в девяносто шестом году, когда преуспевающий молодой выпускник Гарварда Олжымбаев вернулся в Москву и тут же был кинут ореховской братвой на полтора лимона.

Олжымбаев был уже или покойник, или раб. Цой заплатил его долги и посадил в своем особняке этажом ниже. Цой носился с Олжымбаевым, как с писаной торбой. Он купил квартиру себе — и тут же подарил другую Фаттаху. Покупал себе «мерседес» — а другой «мерседес» получил Фаттах. Цой завел себе девушку, победившую на конкурсе «мисс Россия», — а девушка, ставшая второй, досталась Фаттаху Цой мог бы преспокойно оставить Фаттаха своим менеджером, но он сделал его партнером, потому что ему хотелось видеть рядом с собой друга, а не служебную собаку. Истинный сын Востока, Цой был столь же великодушен, сколь и жесток.

Бездетный Цой не ошибся в Фаттахе: тот оказался блестящим учеником. Не было у Цоя человека, более искусного в том, как разорвать завод и развести менеджера. Не было человека более усидчивого, способного часами разбираться в тонкостях финансовой документации, чтобы вывести на чистую воду прежнего вора или сэкономить группе «Сибирь» уворованную кем-то копейку. Не было и более близкого друга, с которым можно было напиться до зеленых чертиков и которому Цой доверял больше, чем кому-либо, больше, чем Степану, потому что Степан был как прирученный, но смертельно опасный хищник, чуть зазеваешься — оттяпает руку и скажет, что так было.

Цой не заметил только одного: Фаттах Олжымбаев мучительно, до безумия и рези в глазах, завидовал Константину Цою. В том мире, в котором жил Олжымбаев, успех определялся только количеством денег и красотой содержанок, а денег и содержанок у Цоя было больше.

Цой подарил ему «мерседес» — Фаттаху не было дела до подаренного «мерседеса», а заметил он только то, что цоев был бронированный, а у него — нет. Цой подарил ему девушку, Фаттаху не было дела до девушки, а видел он только, что девушка Цоя заняла первое место, а ему, Фаттаху, достался номер второй.

Номер второй! Когда они появлялись где-то вместе, люди сначала здоровались с Цоем, а потом с Фаттахом. Степан обнимался с Цоем, а Фаттаху говорил — «привет, братан!» Когда за их стол садились девушки, девушки всегда сначала смотрели на Цоя, хотя Фаттах был моложе, и он не выглядел как привидение, с этими дурацкими белыми волосами и восковой кожей.

Это было несправедливо. Разве не Фаттах мотался по Сибири, инспектируя заводы, пока Цой в кабаке пил водку с министрами? Разве не Фаттах раздавал взятки судьям, врал, божился, клялся, договаривался — пока Цой в Москве решал стратегические проблемы? Правда, Цой дал ему долю в бизнесе, но что такое доля в бизнесе Цоя? А если Цой передумает? Если он, отстроив бизнес его, Фаттаха, руками, — рещит, что Фаттаху слишком много достается, — что можно будет сделать? Ничего.

Чем больше Цой был великодушен по отношению к Фаттаху, тем меньше Фаттах доверял Цою. Фаттах слишком хорошо знал, как Цой хладнокровно, предусмотрительно кидал людей, рассчитав шахматную партию на двадцать ходов вперед. Кто может поручиться, что для Цоя он нечто большее, чем фигура, которой временно дали полномочия ферзя, но которой пожертвуют, как пешкой?

Он старался копировать Цоя во всем, — но копировал только внешнее. Он менял женщин так же часто, но он никогда не влюблялся в них, как Цой. Он был столь же коварен во вражде — но он никогда не был столь же великодушен в дружбе. Истина заключалась в том, что в Цое, катившемся по жизни, как сытое колесо мерседеса, была еще непонятная пустота, вокруг которой, собственно, и вращалось это колесо, — а у Фаттаха этой пустоты не было. Копия была технически грамотна, но совершенно бездушна, и по этой неверной копии Фаттах судил об оригинале. Истинная же причина его ненависти заключалась в том, что в глубине души Фаттах понимал, что никогда, никогда он не вырастет до уровня Цоя. А потом случилась Нина. Нина была молода, пустоголова и очень-очень опытна. Они отдыхали вчетвером. Альбинос с Ниной и Фаттах со своей девушкой. Фаттах не помнил, как это случилось — но однажды, после особо тяжелой пьянки, он проснулся утром на пляже в объятьях Нины. Первое, что испытал Фаттах — была животная паника. Затем, когда он осторожно убедился, что Альбинос спал всю ночь в номере — не менее животное злорадство. Он наконец обошел Цоя. Он, незаслуженно обойденный младший партнер, вклад которого в общий бизнес так недооценен, — взял реванш за спиной корейца. Он трахает его девушку, а кореец даже об этом не знает.