Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое Страница 7

— Ну, ну, давай собирай, что какая баба плетет о своем муже!

Я молчал и слушал, как спорили рабочие о своем бывшем сотоварище. Складывалось все же впечатление, что Ошинь задиристый во хмелю, скорый на расправу человек. И вдруг — новая подробность:

— А мы разве знаем, по какому такому случаю наш Ванадзинь ходил с расцарапанной щекой и облепленный пластырями?! — возразил все тот же маленький человечек.

— Ну, лучше б ты заткнулся! — Двэселит разозлился совсем. — Было бы оно так, как ты своей дурной головой выдумал, небось Ванадзинь сам кому-нибудь рассказал бы.

— Тебе не сказал, мне не сказал, — возразил другой рабочий, — а кому-то, может, и сказал. Откуда мы знаем?

— А как же вам Ванадзинь тогда объяснил это? — вмешался я.

— Насчет заплаток-то своих? — спросил парень с рыжими усиками. — Ну напала, говорит, на него какая-то шпана, когда он вечером к автобусу шел, в колхоз ехать. Пристали в городском саду. Трое на одного. Ох, гады, меня там не было! Мы бы им накидали...

— Когда это было? Вот это нападение на Ванадзиня в городе? — спросил я.

— Недели три назад. Как сейчас помню, он в понедельник пришел на работу обклеенный, а сегодня среда. Легко сосчитать, а чтобы не ошибиться, можно в бабушкин численник заглянуть...

Я взял на заметку слова остряка с усиками и спросил, в котором часу вчера Ванадзинь ушел с работы и как он был одет.

По словам рабочих, он был, как обычно, в комбинезоне. Ушел рано, сразу после двенадцати. Собирался в город.

Под конец я еще поинтересовался, что они могут сказать о Ванадзине как о человеке. Никаких жалоб или упреков по его адресу я не услышал, наоборот — по их словам, начальник был не только энергичным, но и душевным, веселым человеком. Никогда не задавался, не обижал людей понапрасну.

Когда я попрощался с рабочими и выходил из мастерской, за моей спиной на миг повисло молчание. Первым его нарушил парень с рыжими усиками:

— Жаль человека. Да что ж поделаешь! — И запел: — «Красотка Теодора, к тебе явлюсь я скоро...»

Я посмотрел на часы. К Дамбиту еще рано. Я направился к дому, где жила семья председателя колхоза Залюма. Больше всего сейчас меня интересовала Теодора. Сегодня уже трое упомянули ее имя, и всяк по-своему: лодочница — с презрением, Дамбит — краснея, парень с усиками — иронически.

12

Я постучал в дверь двухэтажного каменного дома. Мне открыла толстая женщина. Она выглядела грустной и озабоченной.

Я сказал, что мне нужно поговорить с Теодорой Залюм.

— Она там, наверху, — ответила женщина, отворила дверь на внутреннюю лестницу и крикнула: — Доченька, к тебе гость!

— Пусть подымется! — раздался высокий и, по-моему, сердитый женский голос.

Мать Теодоры, ничего не сказав мне, стала запирать дверь. Я поднимался, ступеньки легко поскрипывали. Не добрался я еще до приоткрытой двери, как высокий голос зазвучал опять, уж совсем сердито:

— Что, осмелился наконец на глаза показаться? Еле-еле плетешься — опять с похмелья?

Я вошел в комнату. Увидав совершенно незнакомого человека, которого она только что ошарашила таким приветствием, молодая женщина вытаращила глаза. Она даже не ответила на мое «здравствуйте», только воскликнула с тревогой:

— Кто вы такой, что вам нужно?

— Берт Адамсон, — представился я и, не уточняя! своей должности, продолжал: — Я знал Ояра Ванадзиня... Мы были друзьями... Не знаю, рассказывал ли он вам обо мне... Мне бы хотелось поговорить с вами... Я... По-моему, именно вы больше других знаете об Ояре... И поэтому...

Я нарочно говорил бессвязно, чтобы выиграть время и получше рассмотреть Теодору Залюм. Она действительно была хороша, хотя перед моим приходом, вне всякого сомнения, плакала. Испуганное выражение исчезло, на ее лице появилось женское любопытство, немножко нервозное.

— Ах, простите меня! Заходите, пожалуйста! Присаживайтесь... Я сию минуту...

Не успел я глазом моргнуть, как она уже пронеслась мимо меня, ее каблучки простучали по лестнице. Разозлившись на свою неповоротливость, я решил все-таки подождать, чем это обернется. Было бы уж совсем смешно гнаться за ней. Но почему и куда она умчалась? Я стал разглядывать комнату — обычную комнату молодой женщины: яркие занавески, горшки с цветами, зеркало, много хорошеньких безделушек. Для сельских условий комната казалась мне слишком роскошной, но, принимая во внимание, что эта красивая хищница... То, что Теодора — хищница, мне было уже ясно. Ее голосок, когда она тут, наверху, не видя меня, выражала кому-то свое недовольство, напоминал мяуканье капризной, избалованной кошки. А с какой хищной гибкостью она скользнула мимо, как сверкнула на меня своими зеленоватыми глазами!

Да, комната была обставлена почти роскошно; оно и понятно: Теодора — единственная дочь Залюма, ее, наверно, балуют, раз уж ей приходится жить в селе, а не в столице. У окна стояла радиола с грудой пластинок — конечно, эстрадная музыка. Вокруг стола миниатюрные табуретки. На стенке теннисная ракетка и какая-то абстракционистская картина, привлекавшая взгляд мешаниной удивительно ярких красок.

Наконец на лестнице опять простучали каблучки. Я поспешно сел спиной к окну, по всем правилам криминалистики. Теодора вошла принаряженная, наверно, только что умыла лицо — оно было свежее, розовое, глаза блестели, никто бы не подумал, что она плакала. Она была красивая, даже на редкость красивая, не нравилось мне только, что Теодора слишком хорошо сознавала свою красоту: она подымала и опускала ресницы, склоняла голову то влево, то вправо — будто заранее тщательно изучала перед зеркалом, какие ракурсы для ее лица всего выгоднее. В общем, она позировала передо мной, как перед фотографом.

— Простите, что я к вам явился без приглашения, — первым нарушил я молчание. — Вы, кажется, ждали кого-то...

— Ах, это не имеет значения! А что привело вас ко мне?

— Скажите, было ли вам известно, что три недели назад у покойного Ванадзиня было поранено лицо?

Очевидно, Теодора ожидала совсем других вопросов, она заморгала удивленно.

— Да, я это знала... То есть я не знала, кто его поранил, но Ояр говорил... Он от меня ничего не скрывал!

— Тем лучше. Сядьте, пожалуйста, и расскажите мне все, что вам известно об этом.

Теодора неохотно села, повернулась ко мне вполоборота и начала:

— В то воскресенье мы с Ояром были в городе. Ходили в кино, потом посидели в кафе, а вечером были на концерте. Из города вернулись на автобусе. Ояр провожал меня до дома. Мы немножко побыли с ним у нас в саду... Ну-у... Разговаривали... — При этом Теодора опустила ресницы и уж очень преувеличенно застеснялась — это никак не вязалось со всем ее стилем. У меня даже появилось интуитивное подозрение, что Теодора зачем-то пытается меня дурачить. После затянувшейся паузы она опять подняла влажные глаза и продолжала:

— Мы с Ояром условились встретиться на следующий день, значит в понедельник, но Ояр на свидание не пришел. Только через три дня, увидев его, я поняла, что он, бедненький, стыдился мне показаться, потому что у него подбородок и щеки были так некрасиво залеплены пластырем... Потом Ояр говорил, что в тот вечер, после того как мы расстались и он пошел домой, его сбила машина. Ояр не заметил, как она приближается, потому что навстречу ехала другая машина и ослепила его своими фарами, и шума он тоже не услышал из-за встречной машины. Та машина, которая ехала сзади, задела его, и Ояр упал лицом на дорогу.

— И та машина не остановилась?

— Нет, остановилась! Шофер очень перепугался. Ояр его как следует отчитал, потом они вместе закурили и разошлись.

— Ванадзинь в городе выпил?

— Да, он угощал меня ликером и сам выпил несколько рюмочек, но от этого же нельзя опьянеть, и, вообще, с тех пор сколько часов прошло...

— Его что-нибудь угнетало в тот день? У него были какие-нибудь неприятности по работе?

— О нет! Я бы заметила. И вообще, Ояр был слишком жизнерадостным человеком, чтобы на его настроение могли повлиять какие-то там мелкие заботы или неприятности. Уж я-то его знала!

— А может быть, неприятности все-таки были? Мня известно, что Ванадзинь любил одну девушку, Ливию Земит. Потом между ними что-то произошло, и девушка уехала.

— Ну уж вы скажете! — Глаза у Теодоры сверкнули, она презрительно усмехнулась. — Это просто смешно! Чтобы Ояр из-за этой особы вешал нос или кидался под машину!

— Так... А вы лично поверили рассказу Ванадзиня о происшествии с машиной?

— Знаете, это тоже смешной вопрос! Ояр мне никогда не врал. Хотя...

Теодора вдруг смолкла и пожала своими круглыми плечами. Я все время пристально смотрел ей в лицо и подметил, что в моменты смущения зеленоватые глаза чуточку косили. Между прочим, это не вредило ее красоте, даже придавало взгляду интересное, особенное выражение. Меня ни на минуту не покидало ощущение, что она не откровенна со мной, хотя ее утверждения сами по себе вроде бы и не вызывали сомнений.