Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое Страница 8

— Хорошо, раз вы спросили, я скажу вам... — заговорила опять Теодора. — В тот раз, когда Ояр рассказал мне эту историю с машиной, я, конечно, поверила, не придала значения и вскоре забыла о ней. А сейчас... Сейчас мне почему-то пришло в голову: а что, если Ояр просто не хотел меня тогда огорчать? Может, с ним действительно случилось что-то серьезное, а он, чтоб не напугать меня, умолчал? Он всегда был таким чутким, деликатным!

— Он обращался к врачу?

— Из-за этих царапин? Не знаю. По-моему, нет.

Без всякого вступления я заговорил о последних событиях.

— Вы вчера ждали Ванадзиня у перевоза.

— Да, ждала, — подтвердила она, не смущаясь. — Может, объяснить зачем?

— Сделайте одолжение, — сказал я отрывисто, рассердившись на то, что своим вопросом она опередила меня.

— Мы собирались в город на выездной концерт филармонии. У меня было два билета.

— У вас?

— Да, у меня. А что? У меня же больше свободного времени, чем у Ояра, я достала эти билеты еще неделю назад. Когда Ояр вчера... больше не пришел... — Теодора всхлипнула, прижала платок к глазам и продолжала не сразу: — И когда ушел автобус... Я порвала билеты и бросила их на землю.

— Почему? Со злости?

— Н-нет... Конечно, я еще ничего не знала... об этой трагедии... Просто я немножко огорчилась... Извините меня... Я и так сдерживаюсь изо всех сил...

Помолчав и упрекая себя за то, что я ничуть не сочувствую горю Теодоры, я спросил как можно деликатнее:

— Еще только один вопрос. Вы уж простите меня. Вы заметили, в котором часу прошел автобус?

— Да, заметила. Я то и дело поглядывала на часы, пока ждала... К перевозу шла той же дорогой, у которой его... потом нашли... У перевоза я была в пять минут четвертого, а автобус ушел двадцать две минуты четвертого... И тогда я вернулась домой. Обратно я шла напрямик по тропинке и через двадцать минут была дома. Я очень спешила, скверная погода была... Выстрела я... я не слышала.

Теперь у нее действительно был такой убитый вид, что продолжать расспросы было неудобно. Я распрощался, решив собрать об этой поселковой красотке исчерпывающую информацию. В голове засели злые, грубые слова Теодоры, которые я услышал, войдя в дом Залюмов. Кому они были адресованы? Уж, конечно, не кому-нибудь из домашних. Без сомнения, это был человек, от которого ей незачем скрывать свою злость и свои слезы. В разговоре со мной Теодора всячески подчеркивала свою близость с Ванадзинем. А я почему-то ничуть не сочувствовал девушке, только что потерявшей любимого человека.

За поворотом дороги я оглянулся: из дома Залюмов меня уже не могли видеть. Держась под прикрытием деревьев и кустов, я вернулся на порядочное расстояние и встал за раскидистой елочкой, одиноко росшей среди берез, — отсюда хорошо просматривались усадьба и дом Залюмов.

Дул студеный осенний ветер. Я поднял воротник пальто и стал ждать, хоть и казался себе смешным на этом наблюдательном пункте. Через некоторое время из дома, находившегося неподалеку от усадьбы Залюмов, вышел какой-то мужчина, но он прошел мимо их двери.

Я замерз. Стоять здесь было, наверно, не только смешно, но и бессмысленно. Конечно, Теодора ждала кого-то, однако долгожданный гость мог и вовсе не явиться. Я посмотрел на часы: больше у меня не было времени, Дамбит давно уж вернулся. Я медленно зашагал к шоссе. И не успел я дойти, как в сторону Залюмов проехал синий «Москвич». За рулем сидел мужчина, и, если зрение меня не обмануло, молодой. Вспыхнул охотничий азарт. Я быстро записал номер машины и кинулся опять под защиту своей елочки. В эту минуту водитель синего «Москвича» вошел в дом Залюмов.

13

Спустя четверть часа я сидел в натопленной комнате Дамбита и попивал его любимый зеленый чай: младший лейтенант, ожидая меня, заварил его покрепче. Немного согревшись, я спросил, кому принадлежит синий «Москвич» с таким-то номером.

— Иохану Райбачу, — отвечал Дамбит без запинки и сразу помрачнел, произнося это имя.

«Ага, — подумал я, — видно, тебе известно, что Райбач немножко знаком с прекрасной Теодорой!»

— Что это за человек? — спросил я, чтобы не дать Дамбиту уйти в свою немую ревность. Мне уже стали понятны кое-какие странности в поведении младшего лейтенанта.

— Райбач? Несерьезный человек, — пробормотал Дамбит, — пьет, гуляет... Работает в райпотребсоюзе.

Этого с меня пока было достаточно. Я попросил Дамбита рассказать, что ему удалось сегодня выяснить насчет Ошиня.

С тех пор как у Ошиня отобрали права на вождение трактора, он почти не появляется дома. С неделю как устроился в ПМК слесарем. Вчера приезжал на мотоцикле в правление колхоза за расчетом. Затем поехал в магазин, где выпил бутылку пива. Это произошло около двенадцати часов. Дамбит обратил мое внимание на важнейшее, по его мнению, обстоятельство, что выпита была только одна бутылка пива. Как правило, Ошинь с получки брал пол-литра водки, а то и больше, если подбиралась соответствующая компания. Любители выпить крутились у магазина и вчера, некоторые «алкаши» даже настойчиво уговаривали Ошиня «принять для дезинфекции», но он наотрез отказался — после обеда ему надо в полном порядке явиться на новую работу. И уехал... Только не на работу, а домой, где пробыл не более получаса. Жене он тоже сказал, что поедет на работу. И главное: свое ружье Ошинь еще за пять дней до этого якобы отвез в общежитие, где он поселился, — это сказала Дамбиту жена Ошиня. Еще она сообщила, что теперь муж заезжает домой только раз или два в неделю, не чаще — до мотоколонны, говорит, далеко, каждый день мотоцикл гонять — сколько бензину изведешь. Но соседи, с которыми беседовал Дамбит, говорят, что дело тут не в бензине — у Ошиня что-то не ладится семейная жизнь. Жена еще недавно жаловалась, что за последнее время ей совсем не стало житья.

— Это правда, что он бьет жену? — спросил я.

— Насчет физического воздействия ничего конкретно не известно, — отвечал младший лейтенант, — на это жена не указывала. Люди, правда, говорят, что подобный инцидент однажды имел место. Но это к делу не относится. Я считаю, что Ошинь вчера приехал домой неспроста — ведь ничего конкретно ему дома не было нужно. Что касается работы, то там Ошинь появился только вечером, к тому же пьяный. И главное: привез с собой ружье — значит, с тех пор, как он увез его из дома, ружье в течение пяти дней находилось не в общежитии, а в неизвестном месте. Поздно вечером Ошинь с другими собутыльниками организовал пьянку, после чего все стреляли из ружья Ошиня по кепке, которую подбрасывали в воздух.

На этом Дамбит закончил свое сообщение. Я посмотрел на его румяное, торжествующее лицо и чуточку позавидовал этой убежденности человека, ни на секунду не усомнившегося, на верном ли он пути. Я даже поймал себя на одной пристрастной мысли: мне бы не хотелось, чтобы Ошинь оказался убийцей и таким образом восторжествовала бы версия младшего лейтенанта.

Чувствуя себя из-за этого виноватым перед Дамбитом, я был с ним преувеличенно любезен, и он, конечно, это использовал: чем больше я расшаркивался перед ним, тем заметнее разрасталось его самомнение. Вскоре он уже стал поучать меня, как надо раскрывать преступления и ловить преступников. Я терпеливо слушал его поучения, наконец спросил:

— Ваши рассуждения заслуживают кое-какого внимания, но в целом они не вполне убедительны. Мог ли — и как — вчера Ошинь узнать, что Ванадзинь едет в город и что он пойдет как раз по той дороге? До тех пор, пока на эти вопросы нет утвердительного ответа, мы не можем выдвинуть никаких обвинений против Ошиня.

Дамбит долго думал, прежде чем ответить:

— А почему Ошинь не мог этого узнать? Хотя бы в правлении колхоза — уж там-то было известно, что Ванадзинь едет в город. А может, Ошинь встретил кого-то, кто знал о поездке Ванадзиня... скажем, по дороге или в магазине... Если вообще хоть кто-то мог знать о намерении Ванадзиня ехать в город!

— Знать, к сожалению, могли многие. (Дамбит встрепенулся, намек попал в цель.) В том числе рабочие мастерской. Ванадзинь сам сказал им. Может быть, Ошинь встретился вчера с кем-нибудь из своих бывших товарищей по работе. Неплохо бы также выяснить, о чем они говорили... Да, и еще скажите, пожалуйста где жил Ванадзинь?

— На хуторе Песчаном.

— Вы можете отвезти меня туда на вашем мотоцикле?

— Так точно, могу! — отчеканил Дамбит, и мы немедля отправились в путь.

14

Единственными обитателями Песчаного были муж и жена Барвики, колхозные пенсионеры. По их словам, они полюбили Ояра как сына, и их безутешное горе глубоко тронуло меня. Старички неутомимо рассказывали об Ояре, перебивая друг друга, а мамаша Барвик время от времени утирала слезы.

Вначале Ояр жил на хуторе Земитов, там же, где Ливия. Старый Земит приходится Ливии дядей, а его сын Ян — очень славный паренек, почти такого же доброго нрава, как Ояр, — стало быть, считается двоюродным братом Ливии. Напротив, о Ливии мамаша Барвик судила очень сурово: покуда эта городская мамзель могла вертеть Ояром как хотела, все шло хорошо, а когда мальчик прижился в колхозе, начал работать и перестал держаться за ее юбку, мамзелька давай фордыбачить — уж не нужен ей человек, нужна только комнатная собачка, чтобы таскать ее за собой на шелковом поводке... С тем и укатила она обратно в город — искать себе другого кавалера, который будет плясать под ее дудку, а Ояр взял и перешел жить к ним в Песчаный. И правильно сделал, развязался с этой капризулей! Уж какая она жена порядочному парню!