Джон Макдональд - Легкая нажива Страница 7

— Теперь вы мне все объяснили, мистер Даррен. Я, оказывается, подрываю ваш авторитет. Из-за меня служащие уже шепчутся за вашей спиной. Единственная приличная вещь, которую я могу сделать для вас, — это... прервать наши тайные отношения здесь же и немедленно...

— Ну-ну, разговорилась!

— Наконец-то вы открыли мне глаза на мое неправильное поведение... — И Бетти снова сделала то же движение губами.

— Ну перестань!

Она изобразила трагический вздох:

— Среда, единственная нерабочая ночь в неделю... Я уж было решилась проявить всю свою хитрость и ловкость, чтобы сберечь остатки твоей репутации, чтобы никто не видел, как одна из артисток пробралась в твою комнату. Но теперь все. Правда, все. Истинно. И я проведу вечер, читая что-нибудь одухотворяющее.

Хью поднял глаза к небу, как бы прося у него сил, провел рукой по лицу, недовольно посмотрел на нее и сказал:

— Скажи, почему ты мне всегда устраиваешь пытки по средам?

Бетти засмеялась:

— Чтобы не казаться слишком доступной — этого не хочет ни одна девушка.

— А красться и таиться можно, мисс Доусон?

— Не слишком ли ты самодоволен, Хью?

— Самодоволен? — Выражение его лица изменилось. — Я попытаюсь один раз быть серьезным, только ты не сбивай меня, молчи и слушай. Так вот, я не самодоволен, Бетти. Во мне поселилось чувство неизбывной, тихой, смиренной благодарности. Я не верю своему счастью. Я и не знал, что между мужчиной и женщиной могут быть такие отношения. Я думал, что это может быть любовь или подделка под нее. А тут — особая, удивительная честность. Ты очень хороший приятель, Бетти. Мы ведь стали добрыми друзьями еще до того, как... сюда добавилась физическая сторона. И сейчас все это... получать и доставлять удовольствие... кажется логическим продолжением дружбы и уважения, без трений и напряженности, что, к огромному сожалению, недоступно большинству людей.

— Все правильно, ты невыносимо самодоволен. А я еще одна дурочка. Ты же, негодяй, этим пользуешься.

— Ну конечно, — улыбнулся он. — Может быть, ты хоть сейчас остановишься? Тебе не хочется иногда быть серьезной?

— В тебе, мой высокопоставленный друг, серьезности на нас двоих хватит. Не будем копаться в этих вещах, анализировать, делать душещипательные сравнения, Хью. Вон птичка на кусте, ей никогда не понадобится психиатр. Поет себе, гуляет — что будет, то будет.

— И мы так должны?

— А ты думаешь, нет?

— Безусловно да, Бетти. И сегодняшняя ночь — пусть она у нас будет.

— Попалась, — сказала она. — Опять меня объехали. Ах, сэр, не слишком ли вы умны для глупой девицы из шоу? Девицы, обреченной вечно прятаться, чтобы спасать репутацию других? А не могла бы смиренная девушка попросить всесильного управителя об одном небольшом одолжении?

— Все что угодно вашему затаившемуся от страха сердечку, моя прелесть.

— Честно говоря, я здорово устала, Хью. Так что с твоего позволения я проберусь в твою комнату около семи или чуть позже, и постарайся, пожалуйста, занять себя как можно дольше, чтобы я могла хорошенько выспаться. Ты готов торжественно заявить, что не будешь расстраиваться из-за этой маленькой просьбы?

Хью взглянул ей в глаза, посмотрел на губы.

— Проклятие, какие-то тайные радости! Я хочу показывать тебя всем, трубить о тебе в газетах, по радио, телевидению.

— Нет, пусть это будет пока только для нас двоих.

— У меня, — он встал, — в пять часов встреча с владельцами магазина подарков, которым не нравится наш договор об аренде.

— Объясните им, мистер Даррен, что у нас и почем.

— А тебе желаю хорошо вздремнуть.

Бетти подмигнула ему. Хью повернулся и пошел. Дойдя до входа на хозяйственный двор, он обернулся и помахал ей рукой. Она ответила, подняв свою длинную ногу. А когда Хью исчез, произнесла беззвучно, одним движением губ: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю всем сердцем, Хью Даррен».

«Я не могу сказать тебе всего этого, такие вот дела, — размышляла она. — Это та самая любовь, мой печальный возлюбленный, которая возвышает. Я все время живу мыслью о моей любви, я беру от нее все, что могу, я пью ее большими глотками, я тороплюсь, так как знаю: все идет к концу; не знаю только, как скоро наступит этот конец».

Мужчина, волосатый, как бизон, и почти такой же громадный, направлялся к Бетти, неся в руках свой шезлонг. Пристроив его рядом, чтобы было удобно смотреть на нее, мужчина заговорил:

— Обожаю ваши выступления, мисс Доусон. Я попал на двенадцатичасовое шоу.

Бетти, с неудовольствием заметив, как его глаза ощупывают ее с головы до ног, недовольно что-то промычала.

«Бизон» стал нудно жужжать что-то о себе. А Бетти думала о том, как поспит в постели Хью, представляла себе любимого со всеми эротическими подробностями, и ей стало так хорошо под лучами заходящего солнца, что она сладко задремала в самый разгар повествования «бизона» о том, как он практически украл участок земли, на котором выстроил свой третий торговый центр.

Глава 3

В то время, когда Бетти Доусон, погруженная в дрему, лежала возле бассейна, Эл Марта в своей квартире на крыше восточного крыла «Камеруна» как раз пробуждался от послеобеденного сна. Спальня хозяина была достаточно роскошной для того, чтобы напоминать ему каждый раз, когда он стряхивал с себя жуткий сон о прошлом, что он жив, здоров и даже богат. У него солидная доля в собственности отеля, и его квартира была отчасти и лицом «Камеруна». Обстановка говорила о том, что он уже много лет не подвержен опасности ареста. Здесь безопасная гавань, богатая, защищенная, с полным набором всякой всячины, составляющей мечту среднего уголовника. Когда Макс Хейнс заправляет казино, малыш Даррен — отелем, а другой неглупый люд — прочими его операциями в здешних краях, то дни усеяны шелками и женщинами, вином и смехом. В округе сотни и сотни человек, которые любят его и зовут просто Элом.

Он повертел головой, чтобы удостовериться, что спал один, протер глаза, почесал серые спутанные заросли на груди, встал и так широко зевнул, что даже пошатнулся. Потом натянул мятые холщовые брюки, пригладил ладонями редеющие волосы, зажег сигару и вышел босиком в большую гостиную посмотреть, кто там есть. А быть кто-то должен. Так уж он наладил свою жизнь. Ему нужны были люди поблизости, рядом, чтобы он мог их потрогать, посмотреть на них, посмеяться с ними.

Тихо играла музыка. Гидж Аллен и Бобби Валдо играли в джин. Браунелл, по кличке Бобер, сидя на низенькой кушетке, с тренированной настойчивостью что-то говорил блондинке из кордебалета выступающей сейчас в «Сафари» шоу-группы. Девушка держала в руке бокал, смущенно и внимательно слушая Браунелла, который подчеркивал наиболее интересные места своей приглушенной лекции легким и частым касанием ее загорелого бедра чуть пониже шорт.

Джерри Баклер спал на другой кушетке, пуская пузыри уголком рта.

Эл подошел к магнитофону и прибавил звук, затем приблизился и посмотрел на стол. Гидж бросил семерку червей. Бобби Валдо заколебался, что ему сбросить, и положил семерку бубен. Гидж схватил ее и поместил как раз в середину бубнового ряда. Бобби Валдо проворчал:

— Вот ведь сукин сын!

— Не зевай, сынок, — самодовольно отреагировал Гидж.

Эл налил себе немного виски с содовой и спросил, обращаясь ко всем сразу:

— Чем занимаемся? Кто ведет?

— Хозяева поля, — ответил Бобер.

— И какой же счет? Можно не отвечать: вижу, что по нулям, с тоски маетесь. Где этот Арти?

— С минуты на минуту должен быть, — ответил Гидж.

Гидж Аллен и Элфрид Адамс Марта были знакомы больше двух десятков лет. Гидж оказывал Элу разные услуги, и все весьма конфиденциального характера. У Аллена был скрипучий голос, копна седоватых волос, крепкая юношеская фигура и коричневое, как седло, лицо, так глубоко изрезанное морщинами, что вызывало сравнение с вельветом, каким-то странным и новым его видом. Лицо Гиджа резко контрастировало с белыми стекловидными искусственными зубами и свинцовыми, проницательными глазами.

— Сыграем втроем, — предложил Эл, — как вы?

— Идет, только сейчас я по-быстрому раздену его, — сказал Гидж. — Разве это игрок?

Бобби Валдо недовольно запыхтел.

— Дай-ка карту, — потребовал он. Бобби был человеком молодым, огромным, немного горбившимся, со сгоревшей на солнце кожей лица, шеи, рук. На его угловатом черепе произрастала еле заметная щетина морковного цвета, брови и ресницы почти не проглядывались, на мясистых веснушчатых руках виднелась экстравагантная татуировка.

Чем-то все они раздражали Эла Марта. Это был сильный коренастый мужчина с желтоватой пухлой физиономией, почти ровно наполовину лысый — от уха до уха через макушку проходила четкая линия, впереди которой не было ни волоска. У Эла были густые длинные черные ресницы, маленький вздернутый нос, толстые чувственные губы, карие глаза с поволокой.