Григорий Симанович - Продажные твари Страница 7

– Так вы полагаете… – произнес Кудрин и осекся, встретившись взглядом с Марьяной. Она смотрела, как обычно, сквозь него куда-то в другие сферы или, может быть, на этот раз просто воспроизводила перед мысленным взором кадры упомянутого ею то ли порнографического, то ли садистского, то ли действительно выдающегося фильма.

– Полагаю, Андрей Иванович, что страсть наверняка здесь замешана. И не обязательно между мужчиной и женщиной. Я бы порекомендовала еще раз тщательно исследовать место преступления на предмет наличия следов спермы и борьбы. Неплохо бы узнать с полной достоверностью, не случилось ли полового акта, в том числе гомосексуального, непосредственно перед актом… усекновения.

«О, то, что надо, сама словечко подсказала», – подумал Кудрин. Он обрадовался, что за него решили эту маленькую этико – филологическую проблему.

– Работаем, дамы и господа! Шум изрядный, пресса атакует, начальство держит под контролем. Работаем интенсивно. Паша, ты знаешь, что делать. Я сам допрошу эту разводящуюся Салахову, ты – партнера Романа Севрука, у которого в день убийства болезнь случилась. Вас, Марьяночка, попрошу побеседовать с Голышевой. Вдруг она вам, как женщина женщине, расскажет какие-то сокровенные вещи про убиенного Анатолия Зотовича. Уверен, что эффектная блондинка не могла быть для него просто коллегой.

– Всякое бывает! – философски заключила Марьяна и убрала со лба небрежно подкрашенную рыжеватую прядь редковатых волос.

– Нет, не уходи. Пожалуйста…

Пальцы отведены. Пауза. «Невыносимо, не могу больше».

Прикосновение. «Господи, какая… Я умру…»

Прикосновение, еще одно, пальцы застыли. «Не торопись, ощути…»

Глубокий вздох навзрыд, прерывистый, жадно вбирающий воздух, глаза открылись, умоляют.

Прикосновение увереннее, настойчивее. Конвульсивное движение ног, стон сильнее, хриплый, изнемогающий.

Пальцы отошли. «Не могу больше!..»

Перед Пашей Суздалевым сидел молодой симпатичный парень с абсолютно индифферентным выражением лица. Создавалось впечатление, что этот Рома Севрук уже забыл о недавнем существовании на белом свете своего работодателя и партнера Миклачева, о жутком убийстве и вообще… А ведь прошло всего-то трое суток. Впрочем, у людей эмоциональный строй разный, нервная система тоже – чему удивляться?

Спокойно и монотонно Севрук повторил историю Интернет-знакомства с Миклачевым. Почему был выбран и приглашен? Сперва, как Толя сказал, на фото глянулся. Потом – диплом, скорее всего. Тема – «Некоторые психические аномалии правонарушителей как побудительные факторы преступных действий». Прислал Миклачеву по почте, тот прочел, понравилось. Так сам Толя объяснял потом. Своим младшим партнерством Севрук был вполне доволен, получал мало, но верил в будущее. Отношения ровные, приятельски нейтральные, никаких конфликтов…

…– Ни одного за три года? – изумился Паша. – Постарайтесь вспомнить, Роман Григорьевич.

Севрук сделал вид, что напряг память.

– А-а, вспомнил, было… Ручку паркеровскую я у него однажды стибрил ненароком, автоматически в карман положил, а она у меня за подкладку завалилась. Клялся, что не брал. А он орал, что больше некому. Явно меня подозревал, весь день не общался. Хорошо, сам я ее случайно нащупал, извинялся как мог.

– Все?

– Нет. Однажды окно в кабинете приоткрыл, он не заметил, ему в спину надуло. Застудился, меня обвинял. Слегка погрызлись. Но незлобиво.

– Также незлобиво, как вы сейчас надо мной издеваетесь, да? – язвительно и не без угрозы в голосе поинтересовался Паша, поиграв желваками и как бы невзначай – бицепсом правой руки.

– Ну что вы, коллега, – спокойно и ровно парировал Севрук, – у меня и в мыслях нет, мы же юристы, интерес ваш понятен, но, увы, добавить нечего, зацепок у меня для вас нет. Консультации, которые он давал, и дела, которые вел в последнее время, – все у вас, изучайте. Конечно, у всех у нас есть за плечами процессы выигранные и проигранные, за исход которых та или иная сторона готова набить морду, устроить пакость, покалечить даже. Но, насколько мне известно, ничего такого, за что можно было убить юриста, адвоката, человека… Был бы рад помочь…

– А с Голышевой Аллой Осиповной какие у него были отношения?

«Нет, не Штирлиц», – удовлетворенно заключил Паша, легко обнаружив мгновенную тень, пробежавшую по лицу визави, и дрогнувший уголок рта.

– Я уже объяснял при первом нашем беглом разговоре по телефону, что о личной жизни Анатолия почти ничего не знаю и ею не интересовался. То же могу сообщить и о коллеге Голышевой. В офисе наблюдал абсолютно деловые и дружески-доброжелательные между ними отношения. Нормальное общение, обычное мужское шуточное заигрывание, естественные знаки внимания и женское кокетство. Целующимися застукать их не довелось. Совокупляющимися тоже. И вообще, насколько мне известно, у нее кто-то был постоянно после развода, были вполне себе нежные тихие разговоры по телефону с каким-то Эдиком, договоренности о свидании. Так что Толя при всем его обаянии здесь, что называется, «не плясал». Это мое субъективное наблюдение – заметьте, я ни на чем не настаиваю и ничего не утверждаю.

Паша решил рискнуть – «взять на понт».

– Странно, уважаемый Роман Григорьевич, странно.

– Что именно?

– Профессиональный юрист – и вдруг такая ненаблюдательность, такая неосведомленность о коллегах, близких вам людях. А вот у нас информация, что Голышева влюблена была в вашего покойного благодетеля, как кошка, и романище у них крутился, как карусель в парке, с восторженными визгами. А потом вдруг прервался на высокой драматической ноте.

– Значит, это было до меня, – резко и категорично сказал Севрук, при этом взгляд его явно поутратил невозмутимость и спокойствие. Паша понял, что попал в точку, в яблочко. Надо было дожимать.

– Вы уж простите, что вынужден касаться вашей личной жизни, но поговаривают, что и вы испытывали к госпоже Голышевой больше чем симпатию.

Севрук взбеленился, все показное спокойствие как ветром сдуло.

– Это что, допрос? Это допрос? Тогда официально, только официально. Вызывайте повесткой в качестве свидетеля, объявите статус подозреваемого, арестуйте по ордеру… Вы с юристом дело имеете, не надо забывать. Я с вами беседы задушевные вести не намерен и о своей личной жизни говорить не собираюсь… Все!

– Простите, Роман Григорьевич, – глупо. Как профессионал профессионалу – глупо! До ваших истинных отношений с Голышевой мы все равно докопаемся. Но вы же понимаете: чем шире будет круг лиц, опрошенных по этому поводу, тем меньше у вас шансов скрыть правду и больше – навлечь подозрения. Ну а если нет темы – зачем вы нам работу усложняете? Убили-то не врага вашего, не постороннего человека…

Севрук молчал, зло уставившись в пол. Молчал и Паша. Пауза затягивалась. Он чуял, что клиент зреет и вот-вот начнет колоться. Тут интуиция его никогда не обманывала. Другое дело – лапша на уши или чистосердечно…

Наконец Севрук поднял глаза. Они «читались» как крупные субтитры: досада и боль.

– Ладно, не мучайтесь и не теряйте времени. Я любил ее. И все у нас было. Началось почти сразу, как стал здесь работать. Два с лишним года. Думал разводиться, из-за ребенка не решался. И вдруг, в прошлом году, случайно застал. Вечером в офисе. По полной программе. С того дня с ней не общались. Только по делу. С ним – только по делу. Спокойно, нейтрально. Ничего не обсуждали, никаких объяснений. Ни с ней, ни с ним. Никого не виню, зла не держу – уже… Разумеется, я не убивал, киллера не нанимал, член не отрезал, язык не вырывал, и вообще – прижег в себе это мерзкое предательство, как рану раскаленной железякой. Кстати, не вздумайте допрашивать мою жену. Аллу – ваше дело, но жену не трогайте. Надеюсь на вашу порядочность. Она не знала и, как мне кажется, не догадывалась. «Доброжелателей», как ни странно, не нашлось. Редкий случай. А может, и жаль, что не нашлось. Тогда бы не дошло до этой сцены, этой гадости, этой…

«Парень явно не сочиняет, – решил Паша. – Соврал только про каленое железо: видать, не шибко помогло. Саднит и кровоточит…»

Со дня убийства прошла неделя. Утром 7 июля Олег Олегович Дымков складывал старый дорожный чемоданчик «Самсонайт» – один из немногих дорогих, фирменных аксессуаров, какими располагал в быту – точнее, позволял себе располагать. Да и тот подарили коллеги на 50-летие, в складчину, что дало ему повод на банкете – хоть и многолюдном, но со скромным меню, – то и дело, шутя, обыгрывать символику подарка: мол, вот вам, Олег Олегович, фирменный чемоданчик, собирайте, мол, манатки и катитесь скорее на пенсию, уступите дорогу молодым.

Дымков и впрямь решил: пора. Он взял неделю отпуска, чтобы спокойно все в Москве еще раз обговорить, дать отмашку.

За последние дни он как мог пытался успокоиться, взять себя в руки. Он заставлял себя не думать о том звонке на мобильный, о том животном страхе, который пришлось пережить. Он изо всех душевных сил гнал прочь мысли о возможных последствиях, вообще о Миклухе. Он заставлял себя не строить фантастические версии, изнуряя интеллект и надрывая психику.