Сергей Попов - Виселица для жирафа. Иронический детектив Страница 7

«Стоп! – вдруг скомандовал себе я. – А ведь и Пушкин женился почти на ребенке: Гончаровой-то было лет всего ничего. Наверное, он, сидя в Болдино перед собственной свадьбой, думал о том же, о чем сейчас думаю я, – о том, как мимолетны и неглубоки чувства еще совсем юной девицы. Тогда почему все те козлы, которые ставили на сцене «Каменного гостя» до меня, утверждают на роль вдовы убитого Командора актрису, которой почти под сорок? Бездари они оттого и утверждают на эту роль разных старух, – пришел к заключению я, и сделал единственную запись в своем режиссерском блокноте: «Дона Анна должна быть почти ребенком!» Этим ограничилась моя подготовка к первой репетиции.

Придя в театр, я решил первым долгом позаботиться о собственной безопасности. Первым делом следовало создать живой щит между собой и маньяком. Для этого актеры должны были сидеть плотным кольцом вокруг режиссерского пульта. За пультом находился я. В этом случае маньяку будет сложнее до меня добраться, чтобы полоснуть ножом, как мою предшественницу. Оглядев зал, я, к собственному ужасу, увидел, что члены труппы сидели, кто где хотел: одни в первом ряду, другие в середине зала, третьи в самом его конце. Их немедленно следовало как-то собрать в одну точку вокруг меня. Но как это сделать? И вдруг меня осенило. «Друзья! – обратился я к коллегам по цеху, – я не хочу, чтобы наш спектакль стал продуктом только одной творческой мысли – моей. Я хочу, чтобы по завершении работы каждый из вас мог сказать: „В сделанном есть и моя лепта“. Короче, я буду охотно принимать во внимание подсказки, советы, творческие находки каждого из вас, поэтому прошу сесть ко мне поближе, а лучше сядьте вокруг меня, чтобы образовалось интеллектуальное кольцо, я бы даже сказал энергетический круг». Трюк удался: актеры охотно повскакивали со своих мест и со словами «сотворчество – это прекрасно!» устремились к режиссерскому пульту и заняли места вокруг меня. Кто-то даже воскликнул: «Это будет настоящий студийный спектакль!» – «Во, во, – подхватил я, – спектакль будет и настоящий, и студийный, и созданный в сотворчестве». Я внимательно осмотрел образовавшийся вокруг меня живой щит и с удовлетворением отметил, что маньяку с ножом сквозь него до меня не добраться. Я положил на пульт свой блокнот, открыл его в том месте, где была сделана единственная запись, и вдруг неожиданно для себя стал перед фактом, что я должен что-то говорить собравшимся. Но что?

Из затруднительного положения меня вывел помощник режиссера. «Вам принести чай или кофе?» – спросила она. «Кофе», – ответил я. «А вот Алла Константиновна всегда пила чай, – с горьким вздохом сообщила помреж и добавила, – и еще она грызла сушки, когда нервничала». Я сообразил, что речь идет о моей предшественнице, которая в отличие от меня не удосужилась оградить себя от злоумышленника плотным людским кольцом. Поэтому я ответил: «А я вообще не нервничаю. Я спокоен как удав». – «Вот это правильно!» – услышал я у себя за спиной надтреснутый женский голос. Я обернулся. Это была прима театра. «Хотите, я вам кофе сварю. – елейным тоном спросила она. – Я очень хорошо это делаю». Я одобрительно кивнул головой, а сам подумал: «Заискивает – боится роль не получить. Ведь новая метла метет по-новому». Пока мне варили кофе, помощница режиссера что-то еще плела про привычки покойной Аллы Константиновны. Я с пониманием кивал головой, артисты вокруг меня сокрушенно вздыхали. Наконец, кофе был подан, я сделал первый глоток, и у меня тут же от волнения ком застрял в горле. Я понял, что в чашке не только кофе, но и какая-то отрава. Слава Богу, что я не успел много отхлебнуть и сразу закашлялся. Я поставил чашку на место, несколько рук стучали меня по спине, а я мучительно соображал, что делать дальше. Да, в этом кофе какой-то яд. Кофе принесла мне прима. Можно взять ее сейчас же с поличным. Но какое предъявить обвинение? Попытка отравить сотрудника спецслужб? Таким образом, я обнаружу себя раньше, чем распутаю порученное мне дело. В нашем ведомстве это запрещено. Если я так поступлю, меня все равно отправит на тот свет не эта сука, а кто-то другой. Так что лучше сделать вид, что я просто поперхнулся, а в содержании поданного мне напитка ничего необычного не было. Знать, от кого исходит угроза, – это верный шанс предотвратить ее. А я теперь знаю.

«Видать, кофе-то был не от чистого сердца!» – широко улыбнулся я примадонне театра, когда откашлялся. Та смотрела на меня вытаращенными глазами, белая как мел. Я решил дожимать ее до конца. «Ну, что же, начнем работать. Итак, кто был назначен ранее на роль Доны Анны?» – спросил я, словно не знал, что это та, что только что подавала мне отравленный кофе. «Я», – тихо ответила примадонна и застыла в ожидании. Тогда я огорошил ее вопросом: «Скажите, у вас есть дочь?» – «Есть», – ответила актриса, не понимая, куда я клоню. «Сколько ей лет?» – «Четырнадцать». – «Вот именно столько лет и должно быть главной героине спектакля», – торжественно произнес я, обращаясь ко всей труппе. Это означало новаторский подход к трактовке образа, но, главное, в моих словах таилось, что той, которая только что хотела меня травануть, не видать главной роли как своих ушей. Я думал, что примадонна от этих слов упадет в обморок, но она неожиданно обрадовалась. «Так что, мне доченьке сейчас позвонить? засуетилась она, доставая из сумки мобильник. Она у меня преславная и занимается в театральном кружке». От такой неожиданной реакции актрисы я растерялся, и чуть было не сказал: да, звоните.

Я встал из-за пульта и на всякий случай направился к сцене подальше от этой странной особы. Так безопаснее. И вдруг меня обожгла мысль: «Что я делаю? Зачем при всей труппе я говорю о дочери примадонны? Ведь еще немного, и я буду обязан назначить именно ее на роль Доны Анны. И тогда рядом со мной этих змеюк-отравительниц будет уже не одна, а две. И еще одно обстоятельство: назначь я на роль родственницу актрисы, получится, что я сам своими руками выведу на большую сцену еще одного ненавистного мне «сынка», а точнее, «дочурку». Дочурка после дебюта в такой нехилой роли займет надежное место в труппе. Самодовольная, наглая, бездарная, она не даст пройти на подмостки какому-нибудь настоящему дарованию, не пустит на сцену какую-нибудь способную девочку, как когда-то туда не пустили меня. «Нет, – подумал я, – не бывать этому!»

И вдруг словно кто-то свыше услышал мой монолог открылась дверь в зал и вошла девочка. Ну, не совсем, конечно, ребенок, а именно подросток. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Это была дочь уборщицы. Вошедшая обратилась сразу ко всем собравшимся: «Мама спрашивает, вы будете репетировать или можно убирать на сцене?» «А это ты у нового „главного“ спроси», – кивнула примадонна в мою сторону. Девочка пошла ко мне и уже было хотела открыла рот, чтобы задать тот же вопрос, но я опередил ее и заговорщицки поманил пальцем, чтобы она подошла ближе. Она подошла. Я спросил нарочито громко, чтобы слышали все: «Хочешь играть в спектакле?» Девочка от удивления открыла рот, да так и застыла. Когда ей удалось, наконец, начать шевелить губами, она спросила: «А какую роль?» Я заорал чуть ли не на весь театр: «Главную!» Я увидел, как у подростка задрожал подбородок. «Это вместо нее?» – заикаясь от волнения, спросила дочь уборщицы, покосившись на примадонну. «Да», – твердо ответил я. «Да она меня прикончит!» – в ужасе пролепетал подросток. «А что, уже был прецедент?» – громко спросил я, так, чтобы «отравительница» слышала. Девочка от страха побледнела и многозначительно повела плечами, затем ее ножки подкосились, и мне пришлось схватить ее обеими руками за плечи, чтобы она тут же не грохнулась на пол. Я несколько раз с силой тряхнул ее, чтобы она пришла в себя, как это делал обычно капитан Баталин после того, как объявлял кому-то из молодого пополнения, что предстоит идти на задание, где, может быть, будет опасно. При этом капитан произносил слова, глядя в остановившиеся от страха глаза сотрудника: «Смелее надо быть! Смелее!» То же самое я выпалил девочке: «Смелее надо быть!», а затем обратился к труппе. «Друзья, сейчас мы пройдем следующий эпизод: первая встреча Гуана с Анной у памятника погибшему Командору. На роль Доны Анны мы попробуем вот это очаровательное юное существо. Прошу любить и жаловать». Девочка неумело поклонилась труппе. В зале наступило гробовое молчание – даже признав во мне неистребимого новатора, такой примочки не ожидал никто. Особенно приятно мне было видеть лицо примадонны, которая уже мысленно отвела эту роль сначала себе, потом своей дочери. На нее было жалко смотреть: и травануть меня не смогла и роли лишилась. Одним словом, она была растоптана мною, раскатана по асфальту.

Но существует такая категория женщин, броских, успешных, к которым мужчины опасаются подойти, пока те, образно говоря, на коне. Но стоит этим особам оказаться низвергнутыми, а значит, растерянными, беспомощными, как представителей сильной половины человечества сразу начинает неудержимо к ним тянуть, хочется помочь, поддержать, словом, поучаствовать в их судьбе, но и, конечно, приласкать. Вот и я для себя отметил, что не прочь бы переспать с примадонной, но именно с такой растоптанной и поверженной. Правда, тут же в голове возник вопрос: «А как в этом случае ты собираешься с ней переспать, если ты турнул ее с главной роли и ее дочери эту роль не оставил? В театре так не бывает». Но тут же что-то внутри меня самостоятельно продиктовало ответ: «Время покажет. А пока пусть спит с тем, с кем спала». Я невольно перевел взгляд на премьера – того, c кем волею моего решения обречена спать первая актриса труппы, и решил идти до конца в своих отношениях с этой парочкой.