Рид Коулмен - Хождение по квадрату Страница 7

— Когда Ронни обрабатывал отца, он вдруг понял, что узнал его. Он спросил у полицейских фамилию, и оказалось, что он помогал матери при родах.

— Что сделал Ронни?

— Что он мог сделать? — Голос Мириам снова задрожал. — Он помог поставить на место его челюсть. Он же не полицейский. Он не такой, как ты. Когда он пришел домой и заперся в ванной, то все время плакал. Я до сих пор чувствую запах рвоты. Я никогда раньше не видела, чтобы он плакал. А ты иногда плачешь, Мозес?

Вместо ответа я промолчал. Она не могла больше сдерживаться. В паузах между рыданиями она задала мне кучу вопросов о Боге и человеке, на которые у меня не было ответов. Я слышал эти вопросы тысячу раз, крепкие полицейские перестают задавать их себе в самом начале службы. Вы очень рано узнаете, что жестокость — единственная вещь во Вселенной, которая с успехом бросает вызов закону сохранения вещества. У жестокости — неисчерпаемый ресурс. Бывали дни на работе, когда я удивлялся, почему с неба не падают плачущие младенцы

Мириам плакала. Не думаю, что я говорил что-то осмысленное. К тому времени, как мы закончили разговор, я почти уснул, и когда телефонный звонок снова привел меня в сознание, я не знал, сколько времени прошло.

— Что? — прорычал я.

— Эй, — сказал Рико, — ты мне звонил. В чем дело? Моя жена передала мне, что у тебя важное дело.

Я колебался. Я знал, что следовало сказать, но слова застряли в горле. В кино режиссер дал бы «обратный кадр»: вот я сплю в кресле, голова безвольно качается из стороны в сторону. Мое лицо уходит в тень. Я сплю. Мне снится сон. Плачущие младенцы падают с ночного неба. Я срываюсь и бегу, пытаясь поймать каждого из них. Идет дождь. Цемент скользкий. Вначале я их спасал, но чем дальше, тем больше их падало. Мои ноги разъезжались. Некоторые из них стали падать на мостовую, их черепа раскалывались о бетон. Вскоре дождь из младенцев прекратился. А снег продолжал идти. Я опустился на колени рядом с одним из трупиков, перевернул его лицом кверху, и на меня, улыбаясь, посмотрел Патрик Малоуни. Я стал бегать от трупа к трупу. У всех было его лицо.

Но жизнь не кино. Спросите у моего зятя Ронни. Мне не снился сон, по крайней мере насколько я помню.

— Земля вызывает Мо, Земля вызывает Мо, — бубнил Рико.

— Я слушаю.

— Так чего ты хочешь?

— Можешь сказать мне фамилию детектива из Отдела розыска пропавших?

— Майк Салливэн, — немедленно ответил Рико.

— Уверен, что его зовут Салли.

— Что тебе сказать? Ты ведь знаешь, какие они, эти ирландцы: великие пьяницы, великие мыслители, великие писатели и великие драчуны.

— И гадкие прозвища,[6] — засмеялся я. — Я тебе расскажу, до чего докопался.

Это был не сон, но Мириам таки выбила меня из колеи.

31 января 1978 года

Внутриведомственная свалка — это продукт естественной эволюции любой огромной бюрократической системы. Это одно из средств, с помощью которого бюрократия защищает себя от испытующего взгляда извне. Безопаснее проглотить свои ошибки, чем сознаться в них. Растет чудовище — увеличивается и его свалка. Это в полной мере относится и к нью-йоркской полиции. 30 000 или около того мужчин и женщин из Нью-йоркского полицейского управления из кожи вон лезут, чтобы быть на хорошем счету. По крайней мере, в самом начале многие из них стремятся схватить за ворот каждого злодея, отловить каждую дворняжку, которая попадется под руку. Но, конечно, не все.

Некоторые ленивы от природы. Для них служба — это пятьдесят две зарплаты в год, медицинская страховка и хорошая пенсия. Они начинают обратный отсчет двадцатилетнего стажа с той минуты, как приступают к работе. Встречаются полицейские, которые делают успехи в работе, бывают неспособные, есть и психи. Некоторые полицейские получают в конце концов назначение в отделы, более известные как «группа резиновых пистолетов». У них есть значки, но они больше не используют оружие. Некоторые работают в архиве или на складе вещдоков.

Кое-кто находит свою нишу в офисах и в отделах, где делают «повседневную» полицейскую работу, но при ней риск бывает минимальным. Каждый знает — или утверждает, что знает, — что в Отделе собственной безопасности осведомителями работают ленивые, трусливые полицейские, те, кто боится улицы или не любит вести дела. В своей совсем не звездной карьере я старался не попадаться им на пути. Возможно, в Отделе служебных расследований есть хорошие полицейские, но сам род их деятельности уж больно противный. Другим известным отстойником является Отдел розыска пропавших. Я хочу сказать, что реальной работы там, по существу, нет.

— Вы Салли? — спросил я, наклонившись над его рабочим столом.

— Чего ты хочешь, Ахав?

— Эй, это здорово. У вас, парней из Отдела розыска пропавших, остается масса времени, чтобы читать классику. Белый кит испытывает меня… — Я попытался изобразить Грегори Пэка.

— Рико предупредил, что вы из умников.

Я почувствовал, что краснею.

— Ха, он звонил вам?

— Иначе я не стал бы с вами разговаривать, — ответил Салли. — Меня уже тошнит от всего этого шума и пыли, скоро просто вырвет. Я подробно рассказывал, что знаю, примерно пятидесяти парням. Напрасная трата времени.

Я промолчал. По размеру его брюха можно было сказать, что свободное время он тратит на поедание пончиков. Он отбарабанил все, что ему было известно, как вызубренный урок, потом передал мне папку с делом и кивнул на незанятый стол.

В папке содержалась бесполезная информация, только в большем количестве и более подробная. Там не было ничего, что указывало бы на добровольное исчезновение Патрика, но и ничего, что свидетельствовало бы о том, что он стал жертвой преступления. Я старательно переписал имена, адреса и номера телефонов всех, кто дал показания полицейским. В деле содержался отчет об инциденте. В принципе такие отчеты полагалось заполнять лишь в случае пропажи малолетних. Иногда их, правда, заполняли, чтобы отделаться от обезумевших от горя родственников. Прошло почти два месяца со времени исчезновения, но я не назвал бы Фрэнсиса Малоуни «обезумевшим от горя». Тем не менее, учитывая его личное «обаяние» и связи в мэрии, зарегистрированный отчет об инциденте не вызывал удивления

Я отдал дело Салли, поблагодарив его. Он долго жал мне руку с отсутствующим видом, и только попытка выдернуть ее вывела детектива из транса.

— Послушайте, — сказал он, взглянув на часы и убедившись, что никто не подслушивает, — почему бы нам не встретиться за ланчем, здесь, за углом, в «Бларни Стоун», около двух?

В обычное время я бы счел это попыткой получить халявный ланч в обмен на сотрудничество. Хотя общение с Салли казалось мне бессмысленным, я почувствовал, что его интересуют не только деньги. Нет, он хотел что-то со мной обсудить, и это не имело отношения к «Моби Дику».

— Хорошо, — согласился я. — В два.

Я пробежал указательным пальцем по клавиатуре из черных кнопок. Всегда найдется хотя бы один слабоумный среди всех жильцов дома, который откроет вам дверь в подъезд, ничего не спрашивая. Учитывая пристрастие манхэттенцев к еде на дому, это гарантирует почти беспрепятственное проникновение в любой дом без привратника в городе. По всей видимости, кто-то с нетерпением ждал свою хрустящую утку с соевым соусом, а может, именно в этом доме жили в основном слабоумные. Я услышал жужжание домофона, уже войдя в лифт.

Роберт Клингман был одним из соседей Патрика Малоуни по общежитию. Его не было на вечеринке в баре «У Пути» 7 декабря, но он был единственным студентом, который говорил с полицейскими и жил в Манхэттене. Стоя перед дверью в квартиру 5С и не зная, откроют мне или нет, я подумал, что должен был позвонить заранее. Однако я должен был убить время до встречи с Салли, и поскольку никто не жаждал пускаться в воспоминания о своей причастности к делу, я подумал, что элемент внезапности мог сработать в мою пользу.

Я почувствовал, что за мной наблюдают, и поднес жетон к глазку. И тут, совсем как в кино, звякнула цепочка, щелкнул замок, и отодвинулась щеколда. Дверь открылась внутрь, и я представился красивой пятидесятилетней женщине. Мать Клингмана оказалась соломенной блондинкой с озорными зелеными глазами и слишком сильно накрашенным лицом. К тому времени, как я ступил на лохматый ковер цвета авокадо, Перл Клингман уже рассказала мне, что она разведена с отцом Роберта.

Большая часть ковра была накрыта огромным листом бумаги. На нем было напечатано переплетение помеченных цифрами следов ног со стрелками, указывающими направление. Приятный мужской голос в глубине комнаты старался перекрыть ужасающую песню группы «КС и Саншайн бэнд».

— Потанцуем хасл? — Она принялась кокетничать со мной и вдруг заметила мою тросточку. — Нет, думаю, не потанцуем…