Холодный счет - Владимир Григорьевич Колычев Страница 7

Обыск начали с выемки одежды, в которой Долгов ходил на работу, с постановлением, под протокол, все как положено. Севастьян не поленился сунуть руку в карман куртки и на глазах у понятых извлек знакомый платок с геометрическими фигурами, от которых могло зарябить в глазах. Крюков не стал комментировать находку, но обратился с вопросом к соседке покойной, маленькой худенькой женщине с непроходящим удивлением во взгляде.

– Зинаида Сергеевна, скажите, вы когда-нибудь видели этот платок?

Женщина кивнула.

– Утром сегодня видела… И раньше видела, – немного подумав, добавила она. – Лиза его носила.

Милованов повел бровью, с невозмутимым торжеством глянув на Севастьяна. Еще один гвоздь нашли в гроб Долгова. Осталось только сережки найти, кошелек и телефон.

– Вы тоже видели?

Крюков смотрел на коренастого с хомячьими щеками мужчину. Румянцев Дмитрий Витальевич, семьдесят шестого года рождения. Он все время зевал, не скрывая своего раздражения, поздно, нормальные люди спят уже давно, а их каким-то непотребством заставляют заниматься.

– Не знаю, как-то не замечал.

– А что замечали? Может, Долгов похаживал к соседке? – спросил Севастьян.

Милованов смотрел на него с легким удивлением. Зачем спрашивать, если все и так уже ясно. Долгов убил, больше некому. На Севастьяна он, похоже, совсем не думал, а должен, хотя бы по долгу службы.

– Кто, Петя? Да Лиза его на нюх не переносила! – скривил губы мужчина.

– Могла поцарапать его?

– Кого, Петю?.. Ну так царапала, ногти у нее острые!

Румянцева возмущенно глянула на мужа, тот в ответ выразительно поднес палец к виску, но не покрутил, хотя и собирался.

– А давно вы Лизу знаете? – спросил Севастьян.

– Так, когда мы сюда въехали… Четырнадцать лет уже знаем, раньше здесь бабушка ее жила, бабушка умерла…

– Долгов утверждает, что Лизу бросил муж, это правда?

Милованов сам составил акт изъятия вещей, дал расписаться понятым и, с едва выраженным сомнением глянув на Севастьяна, вышел. Дела у него, а он пусть работает, если делать нечего, а как еще понимать?

– Ну не бросил, – замялся мужчина.

– Бросил!.. – отрезала женщина. – Живет с одной на «Пятерке».

– Роста чуть выше среднего, худощавый, но плечи широкие. Нос длинный, так?

– Да, Юра худощавый, но плечи обычные. И нос обычный, маленький нос… Ну, может, и не совсем маленький, но точно не длинный.

– А человека с длинным носом вы сегодня не видели? В районе шести вечера. Выходил из квартиры Канареевой.

– Да не видели ничего, – глянув на жену, неуверенно сказал Румянцев.

– И что-то вы все-таки видели?

– Видели, дверь открыта была… Приоткрыта… Я еще сказал, может, полицию вызвать?

– Почему не вызвали?

– Так, может, Лиза просто забыла дверь закрыть.

– А Лизу за этой дверью убивали.

– Мы же не знали, – вздохнула Румянцева.

– А потом она мертвая за дверью лежала.

– Ну-у…

– Долгов говорил, что Канареева однажды подвергалась изнасилованию. Что вы об этом знаете?

– Так Юра из-за этого и ушел, – пожал плечами Румянцев.

– Не вынес позора жены?

– Да дело даже не в этом… Она ведь заявление в полицию подала, а потом забрала.

– Бывает.

– А почему забрала? Потому что с насильником сошлась, загуляла с ним.

– Кх! – кашлянул в кулак Севастьян.

И такой поворот вполне возможен, существует же понятие «стокгольмский синдром». Только вот с примерами туговато, молчала память, ни одной подсказки.

– Юрка узнал и ушел, – сказал Румянцев. – С другой живет. Женился вроде.

– И кто насильник?

– А это к Юрке, если он скажет, тогда и я скажу, а так нет. Слово дал.

– Разберемся.

На всякий случай Севастьян поверхностно обыскал квартиру, сам составил акт и отпустил понятых. К этому времени и экспертная группа закончила работу, труп увезли, квартиру опечатали.

Севастьян вышел на свежий воздух, вдохнул полной грудью и, раскрыв рот, поймал капельку дождя.

– Красивая женщина – эта Лиза Канареева, – останавливаясь рядом с ним, сказал Милованов.

То ли просто себе сказал, то ли разговор с подвохом завел.

– Я ее не убивал. – Крюков полез в карман, вынул пачку сигарет.

– Я знаю, ты на дежурстве был, алиби у тебя.

Севастьян глянул на следователя с иронией проницательного человека. Не поверил ему Милованов, всего лишь вид сделал, и только показания сотрудников отдела убедили его в том, что он к убийству непричастен. Не мог капитан Крюков убить, потому как все время находился на виду. Старозаводск не самый большой город, и улица Красина находится ближе к центру, чем к окраине, но даже на машине Севастьян потратил бы на дорогу к Лизе не меньше десяти минут, а еще изнасиловать нужно, убить, вернуться в отдел. Полчаса на все про все нужно, никак не меньше. Ну не мог капитан Крюков убить, физически не мог. И Милованов в этом убедится. Наверняка он еще раз проверит алиби, опросит в отделе всех, он это умеет.

– Даже обидно, – сказал Севастьян. – Лиза погибла, а я о себе думаю, как бы крайним не остаться.

– Как ты с ней познакомился?

– В баре. Случайное знакомство. Ветреное… Я холостой, она не замужем, пересеклись два одиночества.

– Без продолжения?

– Без продолжения, – кивнул Севастьян.

Интересно, а почему Лиза так легко выставила его за дверь? Может, он не шел ни в какое сравнение с мужчиной ее мечты? Который когда-то изнасиловал ее… Кривой какой-то вариант, но с правом на жизнь.

Севастьян не стал делиться соображениями с Миловановым. Еще подумает, что он жалуется на свою несостоятельность. А там, где жалоба, там и злоба со всем оттуда вытекающим. Вдруг капитан Крюков решил отомстить женщине, которая отказала ему в продолжении романа.

Но к бывшему мужу Лизы он все-таки решил съездить. И на улицу Мира отправился утром ближе к обеду, сразу после смены. Начальство его не задерживало, раскрытие убийства практически в кармане, осталось только дождаться результатов экспертизы, и дело в шляпе. Никто не сомневался в виновности Долгова. Один только Севастьян задумался над розыском черной кошки в темной комнате. Его интересовал худощавый мужчина с острым носом. Возможно, это бывший насильник свел счеты с влюбчивой жертвой.

Улица Мира, дом стандартный для Старозаводска, пятиэтажный, брежневской эпохи, консьержа в подъезде нет, видеокамеры тоже, дверь запиралась на примитивный кодовый замок. Три цифры на кнопках стерты пальцами, «два», «шесть» и «восемь». Крюков набрал «двести шестьдесят восемь», замок не щелкнул, «шестьсот восемьдесят два» – снова прокол. Дверь сдалась на четвертом варианте из возможных шести.

В подъезде пахло краской: почтовые ящики покрашены, об этом предупреждала табличка. И очень хорошо, что кто-то догадался ее прилепить. Крайний ящик слишком близко примыкал к