Виктория Платова - Что скрывают красные маки Страница 8

– Что ты сказал?

– Что слышал. – Присутствие Фабриса добавляет мне уверенности. Несмотря на то что он отрекомендовался другом Осы, я чувствую, что он – на моей стороне. И это чувство наполняет меня едва ли не восторгом.

Странно.

– Нет, – спокойно говорит Фабрис. – Здесь никто не ссорится. Здесь все любят друг друга. Согласны?

– У-у, сс-сука! – Так и не донеся кулак до моего лица, Оса возвращается к телевизору.

Вот и все. Вытащить осиное жало намного проще, чем мне казалось.

Но я тут же забываю об этом. И забываю об Осе.

Фабрис – археолог. Знаю ли я, кто такие археологи? В общих чертах. Они – нечто совсем противоположное тем, кто смотрит на звезды. Археологи обычно смотрят себе под ноги. Терпеливо снимают землю, пласт за пластом. Одежка за одежкой.

Одежка за одежкой – именно так говорит Фабрис. Это называется культурный слой. Наверное, меня увлекают звезды? – делает предположение он.

– Ну-у… Не все.

– Есть те, которые ты любишь больше остальных?

Большое Магелланово Облако. Ответ скрыт в названии: оно большое – вот и любви ему нужно больше, чем кому-то другому. Только это не звезда, а целая галактика.

Ободряемый улыбкой Фабриса (и когда только успел к ней привязаться?), я рассказываю о галактиках и о черных дырах. Мой новый друг тоже кое-что слышал о них. Но не знает подробностей. Вот если бы я рассказал ему!..

– Там все пропадает. Эта комната может пропасть. И Арнольд Шварценеггер.

– Грустная перспектива. – Фабрис качает головой.

– Чего уж хорошего, да.

Но если бы пропал Оса – я бы точно не расстроился.

– Лучше остаться на Земле, правда?

– Чтобы снимать ее одежка за одежкой?

– Да!

Фабрис легонько дергает меня за ворот рубашки и смеется. Звезды – это, конечно, замечательно, но уж слишком далеко. Их не рассмотришь в подробностях. Не приблизишь, как бы сильно этого ни хотел. Археология – совсем другое дело: здесь до всего можно дотянуться, все потрогать руками. Примерно так: его рука касается моей руки. Если пальцы Осы жесткие, как наждак, то пальцы Фабриса… Не мягкие, нет. Они похожи на воду в арыке: вода вспенивается и обтекает тебя, образуя крохотные водовороты. Точно такие же водовороты живут под кожей Фабриса. Они немного пугают меня: неизвестно, что вынесет на поверхность с глубины – вдруг склизкую арбузную корку? Они пугают, да.

Странно.

Все можно потрогать руками, заявляет Фабрис. Но лучше сдувать и смахивать вековую пыль с камня специальной кисточкой. И все нужно делать осторожно, чтобы не повредить целостность культурного слоя. Лэ прудэнс. Э-э-э… Осторожность. Осторожность – главное в профессии археолога. Ну а потом, когда артефакты собраны… Знаю ли я, что такое артефакт? Нет? Материальный объект, когда-то созданный человеком и найденный в результате раскопок, не слишком ли это сложно для меня?

Нет.

Совсем не сложно. Фабрис здесь из-за Тамерлана?

Именно, подтверждает он. Когда Фабрис был мальчиком – таким, как я, – то увлекся историей. Сначала европейской, а потом азиатской. История – это всегда движение, перемещение, завоевание; дело, которое мужчины делают сообща, будь то войны или открытие новых земель. Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно. Ты согласен?

– Да, – отвечаю я. – Я могу позвонить маме?

Фабрису не очень нравится эта идея, он грустнеет. Стеклянные шарики больше не перекатываются в горле. А я уже привык к ним. Как и к его улыбке. Фабрис – очень интересный человек. Может быть, самый интересный из всех, кого я знаю. За исключением людей, которые работают в обсерватории. Но они никогда толком не разговаривали со мной. А Фабрис – разговаривает. Задает вопросы не просто так, а чтобы услышать ответ. И мой ответ так важен, как будто от этого зависит его жизнь.

Странно.

– Я могу позвонить? Оса сказал, что здесь есть телефон. Даже два.

– Один есть точно. Ты хороший мальчик.

В голосе Фабриса не слышится прежнего энтузиазма. Что-то произошло за последние несколько минут, что-то неуловимо изменилось. Но что именно – я понять не в состоянии. Может быть, потом как-нибудь и удастся. А пока я снова оказываюсь в ковровой норе, которая ведет в нору поменьше, – именно там находится телефон. Он стоит на тумбе у полуоткрытого окна, за окном течет арык – тихое ворчание воды ни с чем спутать невозможно. А если к тому же внимательно вглядеться в щель верхнего ящика тумбы (что я и делаю), то можно увидеть… Не специальные кисточки Фабриса, нет, – сложенные полотенца, а еще ножницы, бритвы (не такие красивые, как та, из Сартарошхоны) и пару расчесок. Разговор с мамой длится не дольше обычного, и слышит она все то же, что слышит всегда: я дома, пообедал, читаю книжку. На этот раз – «Зверобой» Фенимора Купера.

Фабрис предпочитает Жюля Верна.

Об этом он сообщает мне, когда разговор с мамой закончен.

– Ты соврал.

– Нет. – Я пожимаю плечами. – Я читаю «Зверобой». Осталось страниц тридцать или около того.

– Ты соврал. Сказал, что ты сейчас дома.

– Вы тоже соврали.

– Я? – Стеклянные шарики вернулись снова, а один (самый большой) бьется и бьется в шею Фабриса, скачет то вверх, то вниз.

– Сказали, что Оса – ваш друг. А это неправда.

– Почему?

Потому что настоящий друг обязательно был бы в курсе, чем занимается Фабрис. Я – совершенно посторонний мальчишка – и то узнал об этом спустя пять минут после знакомства. Всего пять, а ведь у Осы было гораздо больше времени. А дурацкие истории про крокодиловую жилетку и погружение в воды Ла-Манша? И другие, где Фабрис представал то наркобароном, то человеком, которому вживили акульи жабры (была и такая телега, которую Оса как-то раз подогнал по сильной обкурке)? С одной стороны – «он дофига путешествовал, сс-сука», с другой – немного презрительное прозвище «Маймун». Оно, конечно, не самое обидное, но все же… И Оса напирал на Шварценеггера, а оказалось, что Фабрису намного интереснее их шахрисабзский Тамерлан.

Я не знаю, каким образом объясниться с Фабрисом так, чтобы это не выглядело наездом на Осу. Я молчу.

– Ну хорошо. – Фабрис смотрит на меня без тени улыбки. – Тогда, наверное, он твой друг?

– Нет.

– И без него полно друзей?

Нил Армстронг, Оцеола, пара галактик – они не забывают слать мне привет с фотографий из письменного стола.

И мама.

Жаль, что мама не может быть мне другом. Только мамой, которой приходится время от времени врать, чтобы она не волновалась. Не рассказывать того, о чем я думаю, – вдруг это испугает ее? Когда любишь – вечно переживаешь из-за пустяков, с мамой все происходит именно так. А папа слишком занят в своей обсерватории, он – главный технический специалист, и без него все, абсолютно все остановится. Ни один механизм не заработает – от самого юркого до самого неповоротливого. И звезды останутся без присмотра. Папа слишком занят, вот маме и приходится отдуваться за двоих. А в школе меня не очень-то любят. Не трогают особо, но и не любят. Так получилось, что я – единственный рус киши[12] в классе, может быть, не любят из-за этого?

– Я бы хотел быть твоим другом, – без всякого перехода говорит Фабрис.

– Так не бывает. Взрослые и дети не друзья.

– А кто?

– Просто взрослые. И просто дети.

– Разве дети не хотят побыстрее вырасти? Вот ты – не хочешь?

– Хочу.

– А взрослым иногда хотелось бы снова стать детьми. Поверь, я знаю, о чем говорю. Мы не так далеко друг от друга, как кажется.

Мы и вправду совсем близко: сидим на новеньких курпачах[13], сложив ноги по-турецки; Фабрис запускает пальцы мне в волосы и осторожно треплет их. До сих пор так делала только мама.

– Друзья? – спрашивает он.

– Да.

Правда, не совсем понятно, что мы должны делать как друзья. Защищать друг друга. Но на меня никто не нападает. Оса мог бы – а как раз Осы в комнате нет. Надо же, он куда-то подевался, а я даже не заметил этого. Впрочем, я тут же забываю о его существовании.

Мне нравится Фабрис. Нравятся его истории и то, что он – археолог. И то, что он иностранец. И то, что он – взрослый, хотя я до сих пор не понял, сколько ему лет на самом деле. Сколько бы ни было – он все равно стоит на верхотуре Ак-Сарая. Дворца, в котором жил Тамерлан.

Городская водонапорная башня тоже подойдет.

Он там, наверху, а я стою внизу и смотрю на него, запрокинув голову. Как смотрю на звезды и на тех, кто наблюдает за звездами.

А вот и нет. Все не так.

Потому что теперь мы оба запрокидываем головы – я и Фабрис. Мы снимаемся на «Полароид» – диковинный фотоаппарат со вспышкой, который делает моментальные снимки. Снимки неторопливо, с легким постукиванием выползают из щели, похожей на щель в почтовом ящике. Изображение проступает не сразу, но так интереснее. Никогда не угадаешь заранее, какую физиономию скорчил во время съемки. Мы с Фабрисом корчим физиономии, да! Размахиваем руками, приставляем друг другу рожки, скашиваем глаза к переносице и зверски улыбаемся. Не все снимки оказываются удачными, некоторые просто смазаны. А некоторые представлены лишь фрагментами – меня или Фабриса: вполне может отсутствовать плечо или рука, и даже часть лица, что совсем уж неприятно. То есть мне это даже нравится, но Фабрис считает, что это – непорядок. Так не должно быть, вдруг эти фотографии со временем тоже станут артефактами? И их, затерявшиеся где-то в очередном культурном пласте, найдут будущие археологи? И что же они увидят?