Андрей Кокотюха - Двойная западня Страница 8

— Так что вы решили?

— Надо подумать.

— Не смею мешать.

А думать Саше Кондратенко было о чем. Пистолет, из которого стреляли в следователя, оказался под его кроватью не случайно. И пили они тогда не так чтобы очень много: две бутылки паленого бренди на четверых. Третья бутылка выключила его в момент — чем дольше Кондрат думал об этом, тем яснее понимал: подстава все это.

И никто, кроме троих друзей детства, подставить его не мог.

Он сам впустил их в дом. Когда пистолет оказался под кроватью? Кто его принес? Никого из троих нельзя было поймать за целый день, так получается — сговорились? Гусля, Жираф и Валет решили сдать его Кардиналу таким вот наглым образом?

Не может быть, чтобы все трое.

Но кто-то один — точно.

Кто?

Гусля, поддержавший идею бежать? Ведь это его бренди, он его принес, и он мог оставить в кухне третью бутылку, уже сдобренную отравой. Ведь знал, сукин сын, что обязательно захочется добавить после дружеской попойки.

Но и Жираф мог рассуждать так же. И подкинуть Гусле идею взять тот самый бренди. Сам мог и дряни в бутылку подсыпать. Не важно, как пробка закручена, — на герметичность бутылок с поддельным алкоголем давно никто не обращает внимания. Тем более в том состоянии, в котором был Сашка. Конечно, Жираф мог просчитать ходы, поскольку понимал: договориться с Кардиналом не получится, надо что-то решать.

Да и Валет не дурак. Без тормозов, однако не глупый. Демонстративно мог бросаться на амбразуру, рвать на груди тельняшку, а самому ой как погибать не хочется! Особенно в ситуации, когда поражение засчитывается еще до начала битвы.

Получается, сдать его мог каждый.

Или все вместе.

Школьные друзья… Они учились в традиционно враждующих классах «А» и «Б». Хотя сначала Саня с Игорем попали в класс «Б», но родители Кондрата и Валета добились перевода сыновей в разные классы, и Сашка попал к Женьке и Аркаше, которые вообще сначала соблюдали нейтралитет в этих школьных войнах. Вместе с педагогами они наивно полагали, что эти не по годам бойкие мальчишки со временем отдалятся друг от друга. Однако они добились противоположного эффекта: благодаря крепкой дружбе парней из параллельных классов в средней школе № 1 города Новошахтерска эти воинствующие коллективы зарыли унаследованный от трех поколений школяров топор войны и сплотились в единое целое, а команда лидеров «первой» школы удвоилась. Более того, Кондратенко с Шереметом подтянули к себе Поляка и Большого, нарушив еще одну традицию — чмырить «ботаников». Скоро они ничем не отличались по поведению от одноклассников явно бойцовской породы, ну разве что оценками…

Дружная четверка распалась всего на два года. За это время Кондрат успел отслужить в ВДВ. Жираф подался в Донецкий университет, откуда после третьего курса ушел, переведясь, правда, на заочный и все-таки подкрепив знаниями фактически купленный диплом. Валет вместо армии, куда не хотел, попал на зону, куда хотел еще меньше, отсидел за драку, вышел по амнистии, причем — и этому удивлялись остальные — было учтено нехарактерное для него примерное поведение. Из-за своего недосиженного срока он считался в компании чуть ли не матерым уголовником. Гусля после восьми классов занимался непонятно чем и в бандиты подался, чтобы не забросило в шахту.

Они дружили с четвертого класса. Округлив цифру, получаем пятнадцать лет.

Кто из них, друзей детства, отрочества и юности, сдал его Кардиналу? Кого из троих Сашка Кондрат знал так плохо, что дал себя одурачить?

Утром вместе с кипятком вертухай передал «маляву» — сложенную вдвое осьмушку тетрадного листа в косую линейку.

Прочитав имя, написанное на нем, Сашка порвал бумажку и, немного подумав, проглотил обрывки. Он сразу поверил написанному. Так получилось, что он не сомневался: тот, кому его сдали, сообщил ему имя того, кто его сдал. На всякий случай, но с тонким расчетом.

Да, все верно. Теперь он, Александр Александрович Кондратенко, не имеет права подводить себя под высшую меру и дать убить себя здесь, в донецком СИЗО. Он должен жить.

Должен выжить.

Должен отсидеть не за свое.

Наказание неотвратимо, намекнул через адвоката Кардинал. Значит, оно неотвратимо настигнет всех.

Я должен выйти, решил Сашка Кондрат. А раз решил — значит, сделает. Он обязательно выйдет.

Он накажет Гуслю.

Часть первая

Крепкий орешек

Крым — Донбасс. Наши дни

1

Как ни посмотри, завязка романов — это всегда стечение обстоятельств.

При других обстоятельствах Виктор не скоро увидел бы этот пижонский конверт. Продолговатый, с золотым тиснением, с имитацией сургучной кляксы на месте склеивания. Он не ждал писем не только по обычной, но даже по электронной почте вот уже как три года.

Да и во времена, когда жизнь Хижняка была более бурной, разнообразной, вредной для здоровья и опасной, он тоже не прибавлял работы почтальонам. Рекламные проспекты и бесплатные газеты Виктор перегружал из почтового ящика в мусорный только тогда, когда скомканные куски бумаги уже начинали торчать из щели в ящике. Так он освобождал место для новой порции мусора, чтобы не заставлять разносчиков никому не нужной печатной продукции прилагать лишние усилия, выполняя свою и без того мало оплачиваемую работу. Строго говоря, Хижняк и сейчас бы не проверил почту, не скажи Марина, что она ждет этого приглашения. Тут же уточнив: они его ждут.

Конверт, которого еще не было утром, поздно вечером, когда они вернулись из Бахчисарая, одиноко поджидал адресатов на дне приколоченного к забору желтого почтового ящика с изогнутым рожком на фасаде. В правом нижнем углу красивым почерком отправитель аккуратно вывел их адрес, а после слова «кому» значилось: «Для Марины и Виктора». Фамилии отправитель не указал.

Женщина, пославшая приглашение, Хижняку была совершенно не знакома. Тома Сорокина, подруга Марины из ее прошлой жизни, не менее бурной, опасной, чем у Виктора, и к тому же полной унижений, знала только девичью фамилию своей товарки — Покровская. Однако, после долгой разлуки совершенно случайно встретив старую подругу по несчастью на ялтинской набережной, почему-то решила: мужчина, который ее сопровождает, — законный супруг. Значит, Марина теперь уже не Покровская. Сколько раз она была замужем до нынешнего дня, Томе спросить было неловко. Хотя при этом женщина была убеждена: Марина одним замужеством не ограничилась и фамилию сменила минимум пару раз. Ну а подписывать приглашение фразой вроде «Марине Покровской и Виктору», чьей фамилии она тоже не знала, Тамара не сочла приличным.

Придя к таким простым и ни к чему не обязывающим умозаключениям, Хижняк протянул продолговатый конверт Марине. Сам же, пройдя в беседку, включил там свет, а заодно и над входом во флигель, где они обитали с мая по сентябрь во время курортного сезона. Пока Марина, устало расположившись на садовой скамейке у флигеля, распечатывала послание, Виктор принялся отпирать гараж. Нужно загнать машину, завтра он берет себе выходной. Скользнул взглядом по окнам дома — темные. Очередные постояльцы спят. В том, что те не закатились в ночной кабак, Хижняк был уверен: они с самого начала решили сдавать дом исключительно семейным парам, желательно с детьми. Марина взяла установку на свой собственный маленький семейный пансионат, к тому же видеть чужих детей во дворе шесть месяцев в году было ее личной внутренней потребностью: завести своих у нее не получалось.

Конечно, она понимала: такова расплата за прошлое. Оправдывало Марину то, что свою судьбу она не выбирала — стала жертвой трагического стечения обстоятельств, которые двадцать лет назад не оставили молодой женщине другого выбора, кроме как продавать себя. Правда, стоила Марина Покровская очень дорого, что, с одной стороны, уберегло ее от окончательного и быстрого падения, но с другой — загнало в еще большую кабалу, чем секс-индустрия: она попала в поле зрения спецслужб и на некоторое время стала штатным сотрудником органов государственной безопасности, тогда еще СССР.

Однако, когда в начале девяностых годов прошлого века после развала огромной страны из-за переоценки ценностей и непонятных приоритетов растерялись даже органы, надобность в услугах таких людей, как Марина, на некоторое время отпала. Правда, ее не бросили, устроили на какую-то маленькую должность и положили мизерную зарплату, выделив скромную казенную квартиру в Киеве. Но вскоре у страны появился серьезный враг, угрожающий национальной безопасности, — организованная преступность. Тогда Марину Покровскую вновь активизировали. Так случилось, что в то время и она, и Хижняк варились в одном большом котле. Оба были частью системы, которую со временем начали ненавидеть с такой силой, с какой только способна ненавидеть любую систему внутренне свободная личность. Потому в один прекрасный, а вернее, ужасный для Хижняка день они встретились. Тогда Виктор умирал как личность, а Марине поручили, так сказать, вернуть ему интерес к жизни.