Шарль Эксбрайя - Мы еще увидимся, крошка Страница 8

Полисмен подошел, его вид не сулил ничего хорошего.

— Вы что? Сдвинулись? Или пьяны? В чем дело?

Джон обреченно ткнул пальцем, не оборачиваясь, через плечо, в сторону своего клиента.

— Вы, может быть, соблаговолите остановиться?

Макнамара прервал игру и удивленно спросил:

— Вам не нравится, как я играю? Вот у нас, в Томинтоуле…

У Армитейджа вырвалось что-то похожее на рыдание, и он простонал:

— Я больше не могу… Пусть выйдет из машины… Высадите его, прошу вас, уберите его!

Полисмен ровно ничего не понял и завелся:

— Может быть, вы все-таки расскажете мне, что здесь происходит?

Прерывающимся и осипшим голосом Армитейдж объяснил, что он ехал спокойно, вел машину, и вдруг эта дикая музыка ему дала по ушам, и тогда он взвился и чуть не врезался в автобус. Полицейский посмотрел на него подозрительно.

— Уже нет быстрой реакции, так что ли? Надо вас проверить, дорогой мой… А вас, сэр, я просил бы мне ответить, чего ради вы начали играть на волынке в такси?

— В честь его будущего младенца.

К счастью Джона, полисмен сам только что стал папашей и еще чувствовал себя в ореоле этого знаменательного события. Когда он узнал, что Мейдж вот-вот родит, его охватил братский порыв по отношению к таксисту.

— О да! Этот момент очень трудно пережить. Держите себя в руках, мой мальчик. А вы, сэр, воздержитесь от продолжения концерта, потерпите до возвращения домой. Так-то будет лучше для всех нас.

Армитейджа снедала только одна забота: высадить шотландца у первого попавшегося отеля и с глаз долой. Он спустился по Чаринг-Кросс, повернул на Олд Комптон-стрит и остановился перед отелем «Шахматный рай». Он обернулся к шотландцу:

— Приехали… Можете выходить. Мы в квартале Сохо. Но… где же ваша штукенция, ну, как ее, волынка?

— У меня в чемодане, старина…

Тогда Армитейдж понял, почему у его клиента такие внушительные чемоданы. Он подумал, что если в Томинтоуле все похожи на Макнамару, то там, должно быть, хватает сюрпризов. Стоя на тротуаре, Малькольм принялся невозмутимо разглядывать фасад здания отеля.

— Мы сегодня закончим или будем так стоять до завтра?

— Погодите, старина. Мне нужно разобраться что к чему.

И твердой походкой шотландец вошел в отель. Дежурный администратор подскочил при виде такого верзилы.

— У вас найдется одноместный номер?

— Вы… Вы уверены, что поместитесь в одноместном?

— Я что-то не уловил…

— Простите. Да, у нас есть одноместный номер с туалетом. Один фунт десять шиллингов в день, включая утренний завтрак, естественно.

— Как вы сказали? Один фунт десять шиллингов только за то, чтобы переночевать одну ночь и получить утренний завтрак?

— Совершенно верно.

— Сохрани меня, Боже! У нас в Томинтоуле за такие деньги можно прокормиться целую неделю!

— Вам там явно повезло. Но здесь мы в Лондоне, сэр.

Не удостоив дежурного ответом, Макнамара повернулся и пошел к такси. Подойдя, он спросил у Армитейджа:

— Скажите, старина, вы что, приняли меня за миллиардера? Целый фунт десять шиллингов! А что, в Лондоне так легко зарабатывать деньги, да?

Шофер простонал:

— Не мне, во всяком случае!

Они поехали наугад. На Лексингтон-стрит Джон решил, что довольно невзрачный вид отеля «Заросли вязов» мог обещать клиенту сносные цены. Там с него запросили один фунт два шиллинга за номер с утренним завтраком. Шотландец не задержался, и Джон решил, что он уже никогда не избавится от своего неудобного пассажира. В ярости он рванул с места, вспомнив об одном жалком отеле на Ворвик-стрит под громким названием «Шик-модерн». Если он и был когда-то модерновым, то, очевидно, так давно, что никто в квартале об. этом уже не помнил. В крошечном вестибюле грязный пол был покрыт дырявым ковром, а за стойкой находился человек, напоминающий улитку в раковине, которая так и ждет, чтобы захлопнуть свою очередную зазевавшуюся жертву. Не дожидаясь, что там решит шотландец, Армитейдж схватил оба чемодана и поволок их, приговаривая:

— Надеюсь, вас это устроит, потому что вы не найдете дешевле отеля во всем Лондоне! — Потом он вернулся и сел в свою машину.

Когда Макнамара узнал, что может получить номер за восемнадцать шиллингов, он объявил, что это его устраивает, а затем заметил, хитро усмехаясь:

— Кое-кто хотел меня подловить, но еще не родился тот, кто бы охмурил парня из Томинтоула!

Хозяин взглянул недоверчиво и попросил уточнить:

— Где это? У нас в Великобритании?

— В Шотландии, уважаемый, в графстве Банф.

— А чем там занимаются?

— Там разводят овец, уважаемый. У меня их почти восемь сотен! Моя отара занимает второе место, сразу нее за отарой Кейса Макинтоша.

Джон Армитейдж прервал его излияния, крикнув с порога:

— Вы со мной Думаете рассчитываться, чтобы я мог уехать?

Шотландец начал смеяться:

— А еще говорят про нас, что мы любим деньги! Я вижу, что в Лондоне их любят не меньше! Как по-вашему?

Шофер предпочел смолчать. Шотландец догнал его на тротуаре:

— Сколько там?

— Один фунт восемь шиллингов.

— Сколько, сколько?

— Один фунт восемь шиллингов. Посмотрите на счетчик.

— Послушайте, старина, один фунт, и по рукам!

Армитейдж закрыл глаза и призвал Всевышнего избавить его от удара.

— Сэр, я вынужден получить с вас столько, сколько набил счетчик, иначе мне придется платить разницу.

— Ну конечно, а вы не хотите?

Джону пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не выскочило застрявшее в глотке ругательство.

— Вы правильно догадались, сэр, я не хочу.

— А мне вот кажется, что с фунта вы еще получите навар.

Сэм Блюм, владелец «Шик-модерна», выкарабкался из-за стойки и пошел послушать, о чем там спорят. Он подошел как раз в тот момент, когда шофер швырнул свою каскетку под ноги и начал в ярости ее топтать. Потом, видимо, остыл, надел ее на голову, и сказал:

— Я не проходил военную службу. Меня освободили по болезни, У меня вроде сердце не очень крепкое. Я бы не хотел умереть до того, как увижу своего нового малыша и дам ему благословение от его старого отца. Вы поняли меня, сэр? Тогда платите мне, и я уезжаю.

— Ну, если вы хотите меня пронять…

Макнамара вытащил большой черный бумажник на кожаном запоре и два раза принимался пересчитывать деньги, прежде чем отдать Армитейджу названную сумму.

— И все-таки осатанеть можно, до чего дорого!.. Держите, старина, и поцелуйте за меня малыша.

— Простите, сэр, но мне положены еще и чаевые.

— Вы считаете, что один фунт восемь шиллингов — это мало?

— Это то, что пойдет моему хозяину… А что же мне?

Вокруг них стал собираться народ.

— У нас в Томинтоуле никогда не требуют чаевых.

Несмотря на все усилия сдержать себя, Джона еще раз прорвало:

— Да чтоб ты лопнул к черту со своим Томинтоулом! Плевать я на него хотел! Мы не в Томинтоуле, мы в Лондоне! В Лондоне, столице Великобритании! Усек? А в Лондоне шоферу положено давать чаевые!

Какой-то пастор влез в разговор и обратился к Джону:

— Сын мой! Стыдно ругаться так, как вы ругаетесь! Подумайте, какой дурной пример вы подаете!

Армитейдж вовсе не был расположен внимать голосу разума:

— А вы, пастор, катитесь отсюда!

— О!.. Хулиган! Безбожник! Креста на тебе нет!

— Ты что, захотел понюхать мой кулак?

— Только попробуйте меня тронуть, и я вас потащу в суд!

Тут же объявился сектант (из тех, что верят в возвращение Христа на землю), его привлек разгорающийся спор, и он счел своим долгом возопить к небесам:

— Настало время, чтобы тщился Христос и навел порядок в этом безумном мире! Он скоро придет, братья! Он уже здесь! Он идет! И тогда придет конец вашей самозваной церкви! Это предрек сам Джон Дарби!

Пастор обратил свой гнев на него:

— Вы, вы — еретик! И не совестно вам публично обращаться к людям?

— Это вы впадаете в грех, и вы в нем пребываете! Потому что Господь возлюбил нас!

— А где мои чаевые?

Какая-то зеленщица, сторонница унитарной церкви, вмешалась в разгоревшийся спор:

— Полюбуйтесь, куда заводят их сказочки о тройном лике Божьем! Бог есть только один, он — один! И он превратит вас в пыль!

И вдруг священник и сектант объединились против унитаристки:

— Сгинь, безумная! Сгинь, исчадие ада!

Сэм Блюм вернулся в отель в сопровождении своего клиента. Ну а Армитейдж никак не мог взять в толк, как могло произойти, что его простое требование получить свои законные деньги могло вызвать целый теологический диспут. К нему подошла женщина из Армии спасения:

— Брат мой, вспомните о голодных и сирых… Пожертвовать для несчастных — это открыть свое сердце Богу…

Уже не соображая, что он делает, Джон дал два шиллинга активистке, которая его поблагодарила и была такова. Появление полисмена тут же развеяло метафизические тучи, и каждый убрался восвояси. Оставшись один, Армитейдж застыл на тротуаре, вперившись в свою раскрытую ладонь, где уже остался один фунт шесть шиллингов… Совершенно отупев, он напрасно вопрошал себя, как могло случиться, что он не только не получил чаевые, но еще и вынул два шиллинга из своего кармана. Полисмен его спросил;