Анна Малышева - Задержи дыхание (сборник) Страница 9

И внезапно Христиан понимает, что он должен сделать, чтобы разрушить этот обман, паразитирующий в его сознании много лет подряд. Решение так просто, возможно, он уже когда-то его принимал, но не успел осуществить или вспомнил о данном слове – заботиться о тете Марии до самой ее смерти. Но сегодня цепь, державшая его, оборвана.

Внизу все еще ползет товарняк, со станции доносятся раскаты женского голоса, вещающего по селектору. Христиан наваливается животом на перила, перекидывает через них сперва одну ногу, потом, не отпуская перил, другую. И, прежде чем ручка чемодана становится мокрой от внезапно вспотевшей ладони, его тело срывается вниз, туда, где в темноте грохочут катящиеся цистерны, измазанные мазутом и нефтью.

Христиан упал ничком на гравий между путями, а отлетевший в сторону чемодан ударился о рельсы. Крышка, державшаяся на честном слове, отскочила в ров, наполненный дождевой водой, тянущийся под опорами моста и переходящий в овраг, отделяющий предместье от города. К утру, медленно дрейфуя вдоль его склонов, заросших камышами и болиголовом, она достигла откоса, над которым виднелся ряд вросших в почву белых землянок, и запуталась в длинных прядях водорослей, похожих на русалочьи косы. Днем спустившиеся в овраг дети нашли крышку и, обрадовавшись новой игрушке, соорудили из нее плот. Они погнали его дальше, вниз по ручью, подталкивая палками и подбадривая криками.

– Давай, «Валленштейн»! Плыви, «Валленштейн»! – кричали они, в простоте душевной присвоив кораблю звучное имя, которое прочли на внутренней стороне крышки.

Эти буквы, некогда крупно выписанные химическим карандашом, им едва удалось разобрать, так как за ночь фанера успела основательно подмокнуть. К вечеру от букв осталось лишь чернильное пятно. А когда на следующее утро подсушенный на берегу корабль снова отправился в плавание, он уже носил другое имя. Прежнее оказалось слишком трудным, и все его забыли.

Майя

Майя снова открыла сумку и порылась в ней в поисках носового платка, хотя то же самое делала несколько минут назад и ничего не нашла. Она задыхалась от духоты, на лбу и шее выступила испарина, тонкая ткань платья прилипла к позвоночнику. Можно было покинуть здание, но дожидаться снаружи, в чахлом липовом скверике, сникшем от зноя, казалось еще хуже. Когда девушка переступила порог института, у нее на несколько минут появилось ощущение приятной прохлады, исходившей от старых каменных стен… Потом оно исчезло, и Майя опять стала мучиться от жары, немыслимой, невероятной для последних дней московской весны.

«На улицу не вернусь!» – решила она, расхаживая по длинному коридору с высоким стрельчатым потолком. Справа и слева располагались двери, ведущие в аудитории. Если остановиться и прислушаться, за дубовыми створками можно различить голоса лекторов. В одной из аудиторий сидит Александр, и если бы он знал, что она уже приехала, то уж, конечно, нашел бы повод уйти с лекции пораньше. «Если он не появится в ближайшие полчаса, по пути на дачу нас ждет огромная пробка – от центра города до МКАДа и дальше…»

Майя начинала сердиться на жениха, хотя его вины в том, что ей приходилось глотать кислый, прокуренный воздух институтских коридоров, не было никакой. Это она приехала раньше условленного времени и теперь слонялась под закрытыми дверями, прислушиваясь к обрывкам лекций и пытаясь что-нибудь разглядеть там, где между створками была хоть малейшая щель.

В конце коридора было узкое окно с давно немытыми стеклами, радужными от старости. Майя подошла и подергала ручку, надеясь устроить сквозняк, но щели между створкой и рамой оказались закрашены желтоватой масляной краской, и окно не поддалось ее усилиям. Она с досадой присела на растрескавшийся мраморный подоконник. У нее разболелась голова, хотелось пить, а бутылочка с водой, которую Майя принесла в сумке, давно опустела. Девушка закрыла глаза, пытаясь во всех подробностях представить дачу родителей Александра. Но вместо маленького деревянного домика, увитого плющом, вместо старых яблонь и вишен, стоявших теперь, должно быть, в цвету, она увидела лишь чудовищно забитое машинами четырехрядное шоссе, и где-то в этом смрадном месиве из плавящегося асфальта и раскаленной стали – машину своего жениха, маленький черный «Опель».

Собственно, машина принадлежала им на равных основаниях. Год назад они заплатили за нее пополам, и это, как считала Майя, был их первый шаг от простого сожительства к будущей семье. Именно тогда они негласно заключили соглашение, суть которого состояла в том, что отныне все у них будет общее. Свадьбу назначили на конец июня, и хотя Майя сама выбрала дату, это событие все еще казалось ей призрачным, не совсем реальным.

Она бы вовсе предпочла обойтись без свадебной церемонии, если бы не родня – и собственная, и со стороны жениха. Родственники настойчиво требовали соблюдения всех условностей и выложили немалую сумму на костюмы молодых, аренду автомобилей, ресторана, помпезный торт и прочие расходы, связанные с торжеством. Александр пожимал плечами и смеялся: «Это так важно для стариков, почему не сделать им приятное?» В конце концов Майя сдалась и поставила только одно условие, идущее вразрез с традициями.

«Красное платье!»

Майя откинула голову и прижалась виском к косяку, пытаясь украсть у каменной кладки хотя бы немного прохлады. «Платье цвета огня, из невесомого шелка, воздушное, похожее на цветок мака. Красное!» К ее желанию отнеслись, как к чудачеству, но платье было сшито такое, как она хотела. Последняя примерка состоялась только что, и теперь легкий хрустящий пакет, похожий на большое письмо, высовывался из расстегнутой сумки. Майя, снова нарушая обычай, решила примерить его для Александра, как только они приедут на дачу.

«А, в общем, свадьба совершенно ни к чему! – в сотый раз сказала себе девушка, созерцая багровые тени, плавающие под закрытыми веками. Духота действовала на нее усыпляюще. – Мы три года встречаемся, и два из них близки… А теперь устраиваем представление – зачем, для кого?» Только себе самой она решалась признаться, что боится грядущей свадьбы. Майя вспоминала многочисленные случаи, когда отношения пары разлаживались после регистрации брака. Вдруг и для них это будет началом конца?

Внезапно дверь, ближняя к ней, заскрипела и слегка приоткрылась от сквозняка – видимо, в аудитории открыли окно. Сквозь образовавшуюся щель ясно донесся голос лектора, до этого бессвязно бубнивший. Неожиданно девушка услышала свое имя, произнесенное громко, отчетливо, так, что в этом не могло быть сомнений.

– Майя!

Она инстинктивно спрыгнула с подоконника, но тут же поняла, что ошиблась, лектор вовсе не позвал ее по имени, а имел в виду нечто иное. Прислушавшись, Майя догадалась, что в аудитории читают лекцию, посвященную буддизму. Именно история религий стояла последней в сегодняшнем расписании Александра.

– Понятие «майя», с санскрита «призрак, иллюзия», выражает отношение брахманского сообщества к обманчивости и нереальности жизни. От иллюзорности жизни проистекает страдание, неизбежно сопровождающее всякое телесное существование. Как только дух, рождаясь, приобретает телесность, он соединяется со страданием. Смерть, являющаяся освободительницей из этого состояния, изображается обыкновенно как радостное чувство достижения абсолюта и бессмертия. – И, откашлявшись, лектор добавил слегка ослабшим голосом, в котором слышалась улыбка: – Однако подобное толкование еще не исчерпывает всей идеи смерти. Брахманские мудрецы говорили о ней мало и неохотно, сходясь лишь в одном – после смерти нет более сознания, так как умерший сделался «всем», и вне его больше нет ничего, что он мог бы осознавать… У вас вопрос?

И Майя с непонятным волнением услышала громкий голос своего жениха. Очевидно, тот сидел совсем близко к двери.

– То есть жизнь буддистами воспринимается как возмездие?

– Совершенно верно! – весело согласился преподаватель, будто находя что-то особенно приятное в этом утверждении. – Хотя мы в данный момент говорили еще не о буддизме, а о его колыбели, ведийской и брахманской религиях, но это верно и для учения Будды. Душа бесконечное число раз вступает в круг перерождений, причем может возрождаться как в человеческой плоти, так и в образе животного, растения, насекомого или камня, и даже адского или призрачного существа. В двенадцатой книге законов Ману все грехи разделяются на классы, согласно которым определяются следующие рождения. Состояние, в котором освобождаются от переселения душ, называется нирвана… В брахманизме это – гипнотическое состояние покоя, в котором все сознание сливается в одну идею. Во время этого сна дух чужд всяких желаний и не видит никаких грез. Погруженный в это временное угасание сознания человек ближе всего приближается к абсолютному. Находясь в промежуточном состоянии, он обозревает два мира сразу – земной и загробный…