Дженнифер Макмахон - Разоблачение Страница 12

– Фотокарточку нужно убрать, – сказал он. – Это улика.

– Это моментальный снимок, Генри. Снимок не может доказать ничего, кроме сентиментальных чувств.

– Так вот что это такое? – спросил Генри. – Сентиментальные чувства?

Тесс покачала головой:

– Я не обязана объяснять свое творчество. По крайней мере, тебе.

Тесс была в ярости. Она злилась на себя за то, что не могла объяснить истинной причины сооружения грота, злилась на Генри за то, что он оказался таким тупицей, хотя и понимала, что он просто старался защитить ее и свою семью.

Вот ведь ирония судьбы. Она тоже хотела сделать именно это.

Глава 7

Поздней весной, через несколько дней после того, как Генри перебрался жить в амбар, огромная канадская сосна рухнула во дворе после грозы, промахнувшись мимо дома лишь на несколько футов.

Сам Генри еще мальчиком построил древесный домик между этой сосной и двумя менее высокими деревьями. Он воображал себя капитаном пиратского корабля и часами плавал по морям с подзорной трубой и криками «Эй, на палубе!» и «Право руля!». Он заставлял ходить по доске бесчисленных пиратов, предателей и прочих недоброжелателей.

Сто двенадцать лет. Генри посчитал годовые кольца. Белая канадская сосна пережила сто двенадцать весен и осеней. Были засухи, наводнения и жуткие метели, от которых ее ветви ломались и изгибались под собственным весом. Фермерский дом был построен в 1906 году, а дерево было еще старше. Оно видело строительство дома и наблюдало за течением жизни внутри его. Генри представлял связи этого дерева с теми, что стояли рядом с ним и были срублены при расчистке участка. Древесина пошла на строительство дома и амбара. Балки вытесывались вручную. А маленькое дерево наблюдало за людскими трудами на земле. Люди сажали злаки, выращивали лошадей, разводили сады. Бесчисленные деревья погибли, но это продолжало расти и процветать.

Тесс, Генри и Эмма стояли перед упавшим деревом после грозы.

– Нас могло раздавить заживо, – сказала Эмма, чье лицо исказилось от беспокойства, пока она переводила взгляд с одного дерева на другое, словно оценивая, какое из них может рухнуть в следующий раз.

Тесс обняла Эмму и поцеловала ее в макушку.

– Нет, милая. Нам ничего не угрожало.

– Это верно, – согласился Генри. – Дом старый, но прочный. Он построен как крепость.

Он прикинул расстояние от дерева до дома и крыши над спальней Эммы и вознес безмолвную молитву.

– Может быть, это знамение, – сказала Эмма.

Генри пожевал щеку изнутри. Тесс кивнула с легкой улыбкой.

– Думаю, да, Эмма. Я правда так думаю. Похоже, твоему отцу снова пора заняться творческой работой.

– Творческой работой? – спросил Генри, постукивая по массивному стволу носком ботинка.

– Скульптурой. Только посмотри, какой размер у этой штуки, и представь, что ты сможешь сделать!

Она была почти в восторге, и на один краткий миг он разделяет ее настроение и представляет разные возможности. Он наклонился, чтобы прикоснуться к стволу, и подумал, что дерево заговорит с ним, как случалось в былые дни.

После колледжа он не брал в руки инструменты, – вернее, после того лета вместе с «Сердобольными Разоблачителями», – и ему было известно, что Тесс разочаровалась в нем. Она годами упрашивала его заняться резьбой по дереву на любые темы. Несколько лет назад она купила ему набор для изготовления утиной приманки, включавший деревянную плашку, основные инструменты, набор красок и буклет с инструкциями. В результате должен был получиться раскрашенный деревянный селезень, который, по словам Тесс, отлично смотрелся бы на каминной полке.

Подарок был жалкой подачкой; это было все равно что подарить Пикассо альбом с раскрасками для детей. Еще один пример того, что Тесс совсем не понимала его. Если бы она довольствовалась картинками для пожилых туристов, приезжавших в Вермонт на автобусах и носивших сандалии с носками, то тем лучше для нее. Но он не собирался идти этим путем.

Так и не раскрытый набор отправился на полку в его мастерской. Очередной проект, который – они оба это понимали – отправится на ежегодную дворовую распродажу Тесс с табличкой «Совершенно новый! Даже не распечатанный!».

Несмотря на их, казалось бы, обреченный брак, этот подарок сильно уязвил его. Все же он был скульптором и художником, а не подрядчиком по окраске домов. Эта надежда вернулась к нему тогда, когда он стоял над рухнувшим деревом, по чудесной случайности упавшим в нескольких футах от его дома. Если бы он мог вернуться к тому Генри, которым он был когда-то, то Тесс предложила бы ему снова сойтись. И, наверное, он бы вернулся домой, снова стал играть роль защитника, чье присутствие уберегает от падения деревьев и любых других природных катастроф.

Это папино волшебство. Он заставляет все плохое уходить прочь.

Возможно, как сказала Эмма, это и впрямь было знамение.

Поэтому он неохотно пригласил ребят, работавших на него в красильной компании, чтобы они помогли оттащить пятнадцатифутовый отрезок толстого ствола в необжитую часть амбара, которую он превратил в мастерскую, где обрубок каждую ночь ожидал его прихода.

Генри начал с окорки. Он подсовывал лезвие топора под свободный край коры и тянул его на себя. Кора сходила липкими слоями, как омертвевшая кожа с солнечного ожога. Потом он нашел свои давно заброшенные инструменты для работы по дереву и принялся за дело. Или, по крайней мере, попробовал.

В первые несколько дней он расхаживал вокруг огромного дерева в ожидании вдохновения. Он рассматривал ствол под разными углами. Он думал о том, каким бледным и голым оно будет выглядеть без темной и грубой коры. Он лежал рядом с ним, садился на него, проводил руками по его поверхности и однажды нашел глубоко заросший ноготь, который он оставил в дереве десятилетия назад, пока строил древесный домик.

Эмма приходила в амбар посмотреть на великого скульптора за работой.

– Это все еще похоже на ствол дерева, папа, – говорила она и щурилась, словно что-то упустила.

– Такие вещи требуют времени, – отвечал он. – Здесь нельзя торопиться. Древесная структура направляет резец скульптора. Только дерево знает, чем оно хочет стать.

– Значит, ты ждешь, когда дерево заговорит с тобой? – поинтересовалась она.

– Точно, – кивнул Генри.

Эмма покачала головой.

– Тогда удачи тебе, – сказала она и вышла из амбара.

Спотыкаясь, Генри вышел из мастерской на рассвете и пошел на кухню в главном доме за кофе и завтраком вместе с Тесс и Эммой; подобие нормального положения вещей, к которому он уже успел привыкнуть, но находил довольно жалким. Он может изображать что угодно, но в конце концов все равно уйдет в амбар, чтобы побриться, принять душ и одеться как следует. Это неизбежно повторялось каждое утро. Тесс смотрела на него над кружкой с горячим французским кофе и спрашивала, как продвигается работа над скульптурой.

– Все отлично, – говорил он.

– Значит, дерево заговорило? – спросила Эмма однажды утром.

– Оно все время болтает, – ответил Генри. – Я и слова не могу вставить.

– Можно я приду посмотреть?

– Подожди немножко, ладно? До тех пор, пока я не договорюсь окончательно. Потом вы с мамой сможете прийти и посмотреть.

Он мухлевал и хорошо понимал это. Жалкий позер. Он никогда не был настоящим художником. Настоящие художники не бросают работу.

Каждый вечер в амбаре он привык открывать бутылку вина. Он настраивал приемник на станцию с классическим рок-н-роллом и пил мерло из кофейной кружки, пока размышлял о дереве. Огромный кит, выброшенный на берег. Он помнил скульптуры, которые делал в колледже, грубые формы, вырезанные из древесных стволов, – люди, волки, медведи и рыбы, – ни разу не законченные таким образом, чтобы вы забыли об исходном материале. Он хотел, чтобы дух дерева сиял изнутри.

Дерево направляет выбор формы.

Только дерево знает, чем оно хочет стать.

Генри верил этому, когда учился в колледже, верил наивному представлению об эфирных сообщениях, которые он мог улавливать, когда орудовал киянкой и стамесками.

– Иногда мне кажется, что мы – всего лишь проводники, – однажды давно сказала ему Тесс, когда она сидела в своей студии в Секстоне. – Что наше искусство на самом деле не исходит от нас. Понимаешь, что я имею в виду?

Она сидела на полу со скрещенными ногами, баюкая в руках чашку кофе. Миниатюрная девушка с ладной фигурой, которая как будто вообще не занимала места, но говорила с такой свирепой настойчивостью в глазах, словно была великаншей.

Генри кивнул. Да. Он всегда так думал. Он представлял собой лишь пару рабочих рук, а кто-то или что-то еще занималось настоящей работой.

Тесс носила джинсовый костюм, заляпанный краской, и черный шерстяной кардиган с массивными деревянными пуговицами. Ее каштановые волосы были собраны в небрежный узел и заколоты карандашом.