Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены (сборник) Страница 13

Квиллер представился.

– Да, знаю, – улыбнулся Пэтч. – Я видел вас на аукционе, там говорили о том, кто вы такой.

Журналист огляделся:

– Тут настоящий хлам, а не антиквариат. Неужели люди это покупают?

– Конечно. Сейчас это очень популярно. Все, что вы видите перед собой, только полуфабрикаты. Я реставрирую мебель так, как хотят покупатели. Видите шкаф? Я отпилю ножки, покрашу его в розовато-лиловый цвет, сделаю пурпурные полоски, сбрызну умброй и придам блеск венецианской бронзы. Его купит какой-нибудь денежный мешок, обитатель двухсоттысячного особняка с Холмов Потерянного Озера.

– Как давно вы этим занимаетесь?

– Для себя – только шесть месяцев. А до того я работал четыре года на Энди Гланца. Хотите посмотреть, как это делается?

Он провел Квиллера в мастерскую, где надел длинный белый халат, похожий на мясницкий, в красных и коричневых пятнах.

– Вот это кресло-качалка, – сказал он, – годы стояло на скотном дворе. Я его немного починил, положил красный грунт… а теперь – смотрите.

Он натянул резиновые перчатки и стал втирать в сиденье вещество, похожее на грязь.

– Вас Энди научил?

– Нет, я сам, – ответил Пэтч с легкой обидой в голосе.

– Мне говорили, – начал Квиллер, – что он был прекрасным парнем. Не только знающим, но и великодушным, с развитым чувством долга.

– Ага, – сдержанно откликнулся хозяин.

– Все так хорошо о нем отзываются…

Пэтч не отвечал, сосредоточившись на ровных движениях кисти, но Квиллер заметил, что на скулах реставратора заиграли желваки.

– Его смерть, вероятно, огромная потеря для Хламтауна, – не успокаивался журналист. – Жаль, что у меня никогда не было возможности…

– Может, я и не должен так говорить, – прервал его Пэтч, – но с ним было тяжело работать.

– Что вы имеете в виду?

– Любой для него был недостаточно хорош.

– Он любил доводить все до совершенства?

– Он был профессиональным святым и от других ожидал того же. Я говорю это к тому, что люди обязательно скажут вам, будто Энди уволил меня за пьянство на работе, а это ложь. Я ушел от него, потому что больше не мог терпеть его снисходительности.

Пэтч нанес последний коричневый штрих на красное сиденье и бросил кисть в банку из-под консервированных помидоров.

– Он был ханжой?

– Да, пожалуй, это подходящее слово. Мог достать кого угодно, понимаете? Я говорю это ради истины. Все вечно талдычат, каким Энди был честным. Что ж, иногда можно быть утомительно честным.

– Как это? – поинтересовался Квиллер.

– Ладно, объясню. Допустим, вы едете за город и видите у чьего-то сарая старую железную кровать. Она вся черная и грязная. Вы стучитесь в дверь к хозяину и предлагаете за кровать два бакса, хотя он и без того рад, что вы ее увозите. Вам же повезло, потому что вы приведете кровать в порядок и получите две тысячи процентов прибыли… Но Энди! Что делал Энди!.. Если он думал, что продаст кровать за двести долларов, то предлагал фермеру сто. Таким образом он ставил в дурацкое положение всех остальных. – Хмурое лицо Пэтча вдруг осветилось усмешкой. – Правда, однажды, когда мы ездили вместе, он здорово вляпался. Фермер оказался не лыком шит: сказал, что раз Энди предлагает за старье сто долларов, она должна стоить тысячу. И отказался продавать!.. Хотите еще пример? Возьмите то же мелкое воровство. Все ведь воруют, правда?

– А конкретнее?

– Знаете эти старые брошенные дома? Как только здание решают снести, мы отправляемся туда и находим занятные вещи для продажи: камины, филенки… Мы их как бы спасаем – ведь придет бригада с чугунным шаром и…

– А это законно?

– Теоретически нет, но жалко же: пропадет то, что еще может принести прибыль и кому-нибудь пригодиться. Городу все это не нужно, бригаде – подавно. Вот и получается, что все мы занимаемся невинным мелким воровством – одни больше, другие меньше. Но опять-таки не Энди! Он говорил, что такие дома – собственность города и честный человек к ней не притронется. Но при этом Энди не стеснялся совать нос в чужие дела, и, когда он настучал на Кобба, я уволился. Это было просто подло!

Квиллер погладил усы:

– Вы хотите сказать, что Энди донес на Кобба?

Пэтч кивнул:

– Коббу присудили большой штраф, который он не мог уплатить, и бедняга сел бы за решетку, если бы Айрис не одолжила ему денег. Си-Си, конечно, горлопан, но парень неплохой, закладывать его было свинством. Я выпил пару рюмок и высказал Энди все, что думал.

– А Кобб знает, что его сдал Энди?

– Не думаю. Никто и не догадывается, что это был донос. Кобб выносил лестницу из дома Прингля – он на всех углах кричал, что возьмет ее, – а тут мимо как раз проезжали полицейские и поймали Си-Си на месте преступления. Все выглядело как простое совпадение, да, но я случайно слышал, как Энди звонил в полицию.

Пэтч взял металлическую щетку и принялся водить ею по креслу.

– Нужно сразу же расчесать, пока не застыло, – объяснил он.

– В личной жизни Гланц следовал таким же высоким идеалам?

Рассел рассмеялся:

– Об этом лучше спросите у Драконихи… А что касается нашего разговора, то поймите меня правильно. Я лично не держу на Энди зла, понимаете? Некоторые люди злопамятны. Я – нет. Я могу разозлиться, но быстро отхожу. Ясно, что я хочу сказать?

Выйдя из бывшего сарая для экипажей, Квиллер заглянул в угловой магазин за новой зубной щеткой. Заодно он позвонил домой редактору.

– Арчи, – начал он, – я наткнулся в Хламтауне на интересную ситуацию. Ты помнишь антиквара, погибшего от несчастного случая месяца два назад?

– Да, я купил у него пенсильванский оловянный кофейник.

– Он будто бы упал со стремянки и напоролся на острый предмет, но я начинаю сомневаться во всей этой истории.

– Квилл, не превращай изящные ностальгические рождественские статьи в криминальное расследование, – осадил его Райкер. – Босс желает, чтобы мы делали упор на идиллическую жизнь и доброе отношение к рекламодателям хотя бы до тех пор, пока не кончится рождественская распродажа.

– И все же в этом изящном ностальгическом местечке происходит что-то непонятное.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… К тому же кое-что произошло. Один из здешних пьяниц сболтнул мне вчера у магазина, что Гланца убили.

– Кто он? Кто это тебе сказал? – потребовал ответа Райкер.

– Просто местный забулдыга, но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Похоже, он что-то знал – через двенадцать часов после разговора со мной на улице нашли его труп.

– На улицах всегда находят трупы пьяниц. Тебе бы следовало это знать.

– И вот еще. Подруга Энди явно живет в постоянном страхе. Почему – пока не знаю.

– Слушай, Квилл, отчего бы тебе не сосредоточиться на статьях об антиквариате и на поисках приличного жилья?

– Я уже нашел. На Цвингер-стрит, где «Древности» Коббов.

– Там мы купили люстру для столовой, – вспомнил Райкер. – Расслабься и наслаждайся праздниками, и… Слушай, обязательно зайди к «Трем сестричкам» – оттянешься по полной! Кстати, когда будет первый материал?

– В понедельник утром.

– Держи хвост пистолетом! – посоветовал Райкер. – И не валяй дурака. Подумай сам, возможно ли высосать из простого несчастного случая особо опасное преступление?

Квиллер подумал и решил, что очень даже можно. Он собирался валять дурака и дальше.

Восемь

Упрямо вознамерившись раскопать правду о смерти Энди Гланца, Квиллер продолжил обход Цвингер-стрит. Он прошел мимо антикварного магазина «Немного старины» (закрытого), мимо «Дракона» («голубого»), мимо магазинчика малярных принадлежностей (обанкротившегося), мимо книжной лавки (порнографической) и добрался до вывески «Антиквариат» над входом в полуподвал, пропахший старыми тряпками и гнилым деревом.

Маленькая седая старушка в кресле-качалке напоминала отцветший одуванчик. Равнодушно взглянув на Квиллера, она продолжала качаться.

– Я Джим Квиллер из «Дневного прибоя», – сказал журналист так вежливо, как только мог.

– Не-а, у меня не было таких страшно давно, – ответила та пронзительным голосом. – Людям нравятся с фарфоровыми ручками и двойной крышкой.

Журналист окинул взглядом скопление неописуемого хлама и повысил голос:

– На чем вы специализируетесь, мисс Пибоди?

– Нет, сэр, я не снижаю цену! Не нравится – оставьте их в покое. Купит кто-нибудь другой.

Квиллер поклонился и вышел из лавки.

Он прошел мимо бильярдного зала (с заколоченными окнами), мексиканского ресторанчика с вентилятором, гнавшим по тротуару горячий воздух (прогорклый жир, жареный лук, прокисшие скатерти), и очутился у фруктово-табачного магазина Папы Попопополуса.

Внутри стоял аромат перезревших бананов и перегретого примуса. Владелец сидел на оранжевой коробке и читал газету на родном языке, пожевывая прокуренный ус чрезвычайной пышности.