Джон Вердон - Питер Пэн должен умереть Страница 14

– Или – ее.

– Или ее.

– Так когда ты собираешься всем этим заняться? Принюхаться, прислушаться и все прочувствовать?

– Завтра.

– Не забыл про ужин?

– Завтра?

Мадлен изобразила многострадальную улыбку.

– Мой клуб йоги. У нас. Ужин.

– Ах да, конечно. Все в порядке. Без проблем.

– Уверен? Ты будешь?

– Без проблем.

Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом отвела глаза, словно закрывая тему. Поднялась, отворила французскую дверь, глубоко вдохнула прохладный воздух.

А через миг из леса за прудом раздался тот странный, исполненный одиночества крик, похожий на зов призрачной флейты.

Гурни поднялся со стула и прошел мимо Мадлен на мощенный камнями дворик. Солнце уже нырнуло за гребень холмов, и температура сразу словно бы упала на пятнадцать градусов. Застыв на месте, он ждал, не повторится ли этот потусторонний звук.

Но услышал лишь тишину – такую глубокую, что его пробрала дрожь.

Глава 12

«Ивовый покой»

На следующее утро Гурни спустился на кухню, голодный, как волк.

Мадлен стояла перед раковиной и крошила хлеб на тарелку, половину которой уже занимала мелко нарезанная клубника. Раз в неделю она давала курам что-нибудь лакомое – вдобавок к корму из сельскохозяйственного магазина.

Более чем консервативный наряд Мадлен напомнил Гурни, что сегодня у нее рабочий день в клинике. Он бросил взгляд на часы.

– Не опаздываешь еще?

– Меня Хэл подберет, так что… без проблем.

Насколько помнил Гурни, Хэл был директором клиники.

– Почему?

Она уставилась на него.

– Ах да, твоя машина в ремонте. Но почему Хэл вдруг?

– Я упомянула на работе про неполадки с машиной, а Хэл сказал, он все равно мимо едет. А кроме того, если я опаздываю потому, что он опоздал, на кого ему пенять? И кстати об опозданиях – ты же не опоздаешь, правда?

– Опоздаю? Куда?

– Да сегодня же. На ужин клуба йоги.

– Разумеется.

– И ты не забудешь позвонить Малькольму Кларету?

– Сегодня?

– День ничуть не хуже всех остальных.

С дороги через луг донесся шум мотора. Мадлен подошла к окну.

– Это он, – беззаботно заметила она. – Мне пора.

Торопливо подлетев к Гурни, она поцеловала его, одной рукой подхватила с буфета сумочку, а второй – тарелку с хлебом и клубникой.

– Хочешь, оттащу туда это куриное добро вместо тебя? – спросил Гурни.

– Нет. Хэл вполне может остановиться на пару секунд у сарая. Я сама их покормлю. Пока!

Пройдя через холл мимо кладовки, она вышла через заднюю дверь.

Гурни следил из окна, как блестящий черный «Ауди» Хэла медленно ползет вниз к сараю, заезжает за него ближе к двери и через пару минут снова появляется из-за угла и едет к дороге.

Было всего пятнадцать минут девятого, а его день уже был отравлен мыслями и эмоциями, без которых он охотно обошелся бы.

По опыту Гурни было известно: лучшее лекарство от душевной смуты – это начать действовать, двигаться вперед.

Отправившись в кабинет, он взял дело Спалтеров и увесистый пакет с документами, описывающими путешествие Кэй по системе судопроизводства после того, как ей было предъявлено обвинение, – досудебными ходатайствами, судебными протоколами, копиями иллюстративных материалов обвинения и вещественными доказательствами, а также поданной первоначальным адвокатом рутинной апелляцией по факту приговора. Гурни перетащил это все в машину, поскольку понятия не имел, что именно ему может понадобиться в течение дня.

Вернувшись в дом, он достал из шкафа простой серый пиджак – тот, из которого почти не вылезал в Эпоху Работы и который после выхода в отставку надевал от силы три раза. В сочетании с темными брюками, голубой рубашкой и ботинками армейского стиля этот пиджак буквально вопил: «Полицейский!» – никакой формы не надо. Гурни подумалось, что в Лонг-Фоллсе это будет нелишним. Оглядевшись напоследок в доме, он снова пошел к машине и ввел в адрес навигатора на приборной доске кладбище «Ивовый покой».

Через минуту он катил прочь – и уже чувствовал себя гораздо лучше.

Подобно многим старым городкам, построенным на почти утративших коммерческое значение реках и каналах, Лонг-Фоллс словно бы из последних сил греб против течения, сражаясь с упадком.

Там и сям виднелись следы попыток как-то оживить город. Заброшенную хлопчатобумажную фабрику отдали под офисы. В бывшем цеху по производству гробов обосновалось несколько магазинчиков, а длинное, на целый квартал, здание из покрытых сажей кирпичей оттенка застарелых струпьев, над входом которого гранитная плита гласила «Маслобойня „Сладкий клевер“», украсила новая широкая вывеска – «Студия и галерея Северного Искусства», – прибитая над старой доской.

Однако, проезжая главной улицей города, Гурни насчитал по меньшей мере шесть заброшенных зданий, реликтов времен процветания. Множество пустых парковок, мало народа на улицах. Худосочный подросток в типичном прикиде неудачника – сползающие джинсы, поношенная бейсболка на несколько размеров больше, чем надо, – стоял на углу безлюдной улицы, держа на коротком поводке мускулистого пса. Притормозив на красный, Гурни увидел, что тревожные глаза подростка обшаривали проезжающие мимо машины с характерным наркоманским выражением надежды и безразличия в одно и то же время.

Гурни иногда казалось, что в Америке что-то очень и очень неладно. Бо́льшая часть поколения заразилась невежеством, ленью и вульгарностью. Для молодых женщин стало самым обычным делом иметь, скажем, троих маленьких детей от разных отцов, двое из которых уже сидят в тюрьме. А места вроде Лонг-Фоллса, некогда бывшие заповедниками простой и мирной жизни, теперь ничем не выделялись на общем удручающем фоне.

Поток этих мыслей прервал авторитетный голос навигатора, сообщивший:

– Прибываем на место назначения, сверните направо.

Указатель, расположенный рядом с опрятным асфальтированным съездом с шоссе, гласил лишь «Ивовый покой», не уточняя характер места. Гурни свернул и проехал через распахнутые кованые железные ворота за ограду из желтого кирпича. Ухоженные насаждения по обе стороны от входа создавали впечатление не столько кладбища, сколько первоклассной загородной резиденции. Подъездная дорога вела к маленькой пустой парковке перед коттеджем в английском стиле.

Длинные, густые ряды фиолетово-желтых анютиных глазок под старомодными решетчатыми окнами напомнили Гурни причудливо-небрежную манеру популярнейшего художника, имя которого напрочь вылетело у него из головы. Рядом с мощеной дорожкой, бегущей от парковки к двери домика, торчал указатель «Информация для посетителей».

Когда Гурни двинулся по дорожке, дверь отворилась и на широкое каменное крыльцо выскочила женщина, по всей очевидности, не замечая его. Одета она была по-простому, словно бы для какой-нибудь легкой работы в саду, на что указывали также маленькие садовые ножницы у нее в руке.

Гурни дал бы ей лет пятьдесят с небольшим. Во внешности женщины более всего привлекали взгляд волосы: снежно-белые, подстриженные короткими ступеньками, с неровными рваными прядками вокруг лица и шеи. Мать Гурни тоже носила такую прическу, когда она впервые вошла в моду во времена его детства. Он даже название припомнил: «артишок». Слово это, в свою очередь, вызвало у него мимолетное беспокойство.

Она с удивлением посмотрела на Гурни.

– Простите, не слышала, как вы подъехали. Как раз собиралась кое-чем тут заняться. Я Полетта Парли. Чем могу помочь?

За время пути в Лонг-Фоллс Гурни обдумал несколько вариантов ответа на вопрос о поводе его визита и остановился на тактике, которую мысленно окрестил «тактикой минимальной честности»: рассказывать достаточно правды, чтобы не поймали на лжи, но так, чтобы не возбудить ненужного беспокойства.

– Да сам еще не знаю, – он улыбнулся невинной улыбкой. – Можно мне тут немного пройтись?

Ее непримечательные карие глаза словно бы оценивали его.

– Вы уже бывали тут?

– Это мой первый визит. Но у меня есть карта, скачал из «Гугла» и распечатал.

На лицо Полетты Парли набежала тень скептицизма.

– Постойте минуточку. – Она повернулась, скрылась в коттедже и чуть погодя вернулась с красочной брошюрой. – Может пригодиться – просто на случай, если ваша гугловская карта не слишком вразумительна. – Она помолчала. – Проводить вас к месту упокоения кого-то из ваших друзей или родственников?

– Нет. Но спасибо. Такой чудесный день. Я предпочел бы побродить немного сам.

Она озабоченно посмотрела на небо – хоть и голубое, но наполовину затянутое тучами.

– Говорили, может пойти дождь. Если вы назовете имя…

– Вы очень добры, – отозвался он, отступая назад, – но я сам.

Вернувшись на маленькую парковку, Гурни увидел на другой стороне вымощенную плитками дорожку, что вела под увитую розами шпалеру, рядом с которой висела табличка «Вход для пешеходов». Пройдя в арку, он оглянулся. Полетта Парли все еще стояла перед домиком, глядя ему вслед с выражением озабоченного любопытства.