Дот Хатчисон - Сад бабочек Страница 2

Уголки ее губ чуть приподнимаются. Трудно назвать это улыбкой.

– Специальный агент Виктор Хановериан, – повторяет она хриплым от дыма голосом. – С ходу и не выговоришь.

– Зовите меня Виктором, если вам удобнее.

– Мне без разницы. Но все равно спасибо.

Виктор отвинчивает крышку и протягивает ей бутылку, а сам при этом обдумывает манеру общения. Она явно не из пугливых и довольно спокойно воспринимает все произошедшее.

– Как правило, на этом знакомство не заканчивается.

– Добавите пикантных подробностей? Вы любите плести корзинки и плаваете на длинные дистанции, а Эддисон щеголяет по улицам на каблуках и в юбке?

Брэндон бьет кулаком по столу и повышает голос:

– Ваше имя?

– Вы не очень-то учтивы.

Виктор закусывает губу и с трудом сдерживает улыбку. Вряд ли это поможет делу – и уж точно не поднимет настроение Эддисону, – но удержаться трудно.

– Не могли бы вы представиться?

– Пожалуй, нет. Не думаю, что мне бы этого хотелось.

– Некоторые зовут вас Майей.

– Так зачем же спрашивать?

Эддисон с шумом втягивает воздух, но Виктор не обращает внимания.

– Нам хотелось бы знать, кто вы и как здесь оказались. Мы помогли бы вам вернуться домой.

– А что, если я не нуждаюсь в вашей помощи?

– Тогда странно, почему вы не отправились домой раньше.

В этой полуулыбке и чуть приподнятой брови можно увидеть одобрение. Она довольно красива. Бронзовая кожа и светло-карие, почти янтарные глаза. Но с ней не все так просто. Ее улыбку придется заслужить.

– Думаю, мы оба знаем ответ. Главное, что я уже не там, верно? А домой могу вернуться и отсюда.

– А где ваш дом?

– Даже не знаю, существует ли он теперь.

– Мы тут не в игры играем, – ворчит Эддисон.

Майя мерит его холодным взглядом.

– Нет. Конечно же, нет. Погибли люди, столько жизней поломано… И уверена, вам пришлось оторваться от важного матча.

Эддисон краснеет и вздергивает повыше молнию куртки.

– Не похоже, что вы нервничаете, – замечает Виктор.

Она пожимает плечами и делает глоток, осторожно обхватив бутылку забинтованными руками.

– А должна?

– Людям, как правило, не по себе от разговоров с ФБР.

– Не вижу особой разницы с разговорами с… – она прикусывает рассеченную нижнюю губу.

– С кем? – мягко уточняет Виктор.

– С ним, – отвечает она. – С Садовником.

– Человек, который удерживал вас, вы говорили с его садовником?

Майя качает головой.

– Он был Садовником.

Только не думайте, что я называла его так из страха или почитания, или из ложного чувства приличия. И вообще не я его так назвала. Это имя, как и многое другое, появилось от нашего незнания. Если мы чего-то не знали, то просто додумывали или постепенно теряли к этому интерес. Думаю, это какая-то форма прагматизма. Люди нежные и отзывчивые, которые отчаянно нуждались в одобрении других, становились жертвами стокгольмского синдрома[2]. А остальные склонялись к прагматизму. Я насмотрелась и на тех, и на других, поэтому стою ближе к прагматикам.

Я услышала его имя в первый же день, как попала туда.

Когда я пришла в себя, голова раскалывалась как с самого страшного похмелья, какое мне только доводилось испытывать. Поначалу я даже глаза не могла открыть. Каждый вдох отдавался болью в черепе, не говоря уже о движении. Должно быть, я застонала, поскольку почувствовала вдруг на лице мокрую тряпку. И женский голос заверил меня, что это просто вода.

Не знаю, что меня встревожило больше: тот факт, что она, очевидно, проделывала это не в первый раз, или то, что это вообще была она. Среди тех, кто меня похитил, не было женщины, это я знала точно.

Чья-то рука скользнула мне под шею и осторожно приподняла. Затем к моим губам поднесли стакан.

– Просто вода, можешь мне поверить, – повторил голос.

Я глотнула. Меня не особо волновало, была ли это «просто вода» или что-то еще.

– Сможешь проглотить таблетку?

– Да, – прошептала я, и от одного этого звука голову вновь пронзила боль.

– Тогда открой рот.

Я послушалась; она положила мне на язык две таблетки и вновь поднесла стакан. Я покорно глотнула, и она вновь уложила меня на прохладную простыню. Я постаралась сдержать рвотный позыв. Потом она довольно долго молчала. Когда у меня под веками перестали плясать цветные пятна, я начала понемногу шевелиться. Тогда она сняла тряпку с моего лица и заслонила мне глаза от светильника, чтобы я проморгалась.

– Ты проделываешь это не впервые, – просипела я.

Женщина протянула мне стакан воды.

Она сидела возле кровати, ссутулившись, но и так нетрудно было заметить, какая она высокая. Высокая и жилистая. У нее были длинные ноги и крепкие мускулы, как у амазонки. А может, и львицы, потому что двигалась она мягко, как кошка. Каштановые волосы собраны в причудливую прическу и не скрывали строгих черт лица, глаза темно-карие с золотыми вкраплениями. И на ней было черное шелковое платье, застегнутое у самого горла.

Кажется, она приняла мои слова с некоторым облегчением. По-моему, лучше уж так, чем биться в истерике, а уж этим она, наверное, была сыта по горло.

– Можешь звать меня Лионеттой, – сказала она, когда я насмотрелась вдоволь и вновь переключилась на воду. – Но не нужно называть своего имени, мне все равно нельзя произносить его. Лучше забудь о нем, если сможешь.

– Где мы?

– В Саду.

– В Саду?

Она пожала плечами, и даже в этом мимолетном движении было что-то изящное, грациозное.

– Можно называть его как угодно. Хочешь взглянуть?

– И ты не знаешь, как отсюда выбраться?

Она лишь взглянула на меня.

Что ж, ладно. Я села, свесив ноги с кровати и уперев кулаки в матрас, и только тогда обратила внимание, что на мне ничего нет.

– А одежда?

– Вот, – Лионетта протянула мне обрезок черного шелка.

Это было облегающее платье. Оно доходило до колен и застегивалось вокруг шеи, и у него был вырез на спине. Глубокий вырез. Будь у меня ямочки над ягодицами, это не укрылось бы от Лионетты. Она помогла мне одеться и легонько подтолкнула к двери.

Комната была довольно скромная: лишь кровать и маленький унитаз с раковиной в углу. В другом углу помещался своего рода открытый душ. Стены были выполнены из толстого стекла с проемом вместо двери. С обеих сторон по стеклу тянулись полосы.

Лионетта заметила, как я смотрю на эти полосы, и нахмурилась.

– Это перегородки. Они опускаются, чтобы мы никуда не выходили и нас никто не видел, – пояснила она.

– Часто?

– Иногда.

В обе стороны от дверного проема тянулся узкий коридор. Правда, слева он был довольно короткий и дальше поворачивал. А прямо напротив был еще проход, с такими же линиями, как и на стеклах. За ним располагалась пещера, сырая и прохладная. В темноте была видна арка, и оттуда тянуло свежим воздухом. И перед самым выходом журчал и пенился водопад, и свет поблескивал сквозь льющуюся воду. Лионетта провела меня за водяной завесой в сад, до того красивый, что в глазах начинало рябить. Он утопал в зелени; посреди деревьев пестрели цветы всех мыслимых оттенков, и среди них тучами кружили бабочки. Над нами высилась рукотворная скала; на ее плоской вершине тоже росли деревья, и те, что росли на самом краю, едва не касались верхушкам стеклянной крыши, парящей на непостижимой высоте. Сквозь листья были видны черные стены, слишком высокие, чтобы заглянуть за них, и небольшие просветы, увитые виноградными лозами. Я решила, что там есть проходы в коридоры, подобные тому, из которого мы вышли.

Сад был просто огромным. Он поражал своими размерами, и даже буйство красок не сразу бросалось в глаза. От водопада питался тонкий ручей, впадавший в небольшой пруд с лилиями, и оттуда к дверным проемам расходились белые песчаные тропы.

Небо над стеклянной крышей было окрашено в темно-лиловый, с прожилками розового и фиолетового. Значит, был вечер. Когда меня похитили, еще не стемнело, но я сомневалась, что это произошло в тот же день. Я медленно повернулась, пытаясь охватить все это, но для меня это оказалось слишком. Я не видела и половины того, что там было, а мой мозг не воспринимал и половины того, что я видела.

– Что за черт?

Лионетта рассмеялась, довольно громко. Но смех резко оборвался, словно она испугалась, что кто-то ее услышит.

– Мы зовем его Садовником, – произнесла она сухо. – Подходящее имя, правда?

– Что это за место?

– Добро пожаловать в Сад Бабочек.

Я обернулась, чтобы переспросить, но потом сама все увидела.

Майя делает большой глоток и перекатывает бутылку между ладонями. Не похоже, что она собирается продолжать. Виктор негромко постукивает по столу, чтобы привлечь ее внимание.

– Увидели что? – напоминает он.

Она не отвечает.

Виктор вынимает из кармана фотографию и кладет на стол перед ней.

– Это? – спрашивает он.

– Знаете, если будете задавать мне вопросы, на которые уже знаете ответ, вряд ли я проникнусь к вам доверием. – Она сидит, расслабленная, в уже привычной позе, откинувшись на спинку стула.