Кэрол Дуглас - Красный замок Страница 21

– Красный Томагавк, Холмс?

Он пренебрежительно отмахнулся испачканной рукой:

– Иностранные расследования обеспечивают необычными союзниками, Уотсон. Мне нужно найти здесь еще один образец и… Да! Следующую склянку, великодушный доктор.

Я вынул второй шот, чувствуя себя совсем как бармен в Доме офицеров в Кандагаре. В сыром подземелье дали о себе знать раны, полученные в Майванде. Неизвестно почему, я вдруг стал опасаться змей, которые могли притаиться в темных углах вне освещенного фонарем круга.

Холмс вскочил на ноги, демонстрируя энергичность и совершенную гибкость, которым позавидовал бы юноша семнадцати лет, хотя сыщик был в два раза старше.

Грязными ладонями он отряхнул перепачканную одежду, прежде чем взять у меня последнюю емкость. На пустое дно упал еще один кусочек воска.

– Понесем мы нашу добычу следующим образом. – Он наклонился, чтобы поднять другие стопки с пола, и установил их друг на друга. Последнюю он накрыл большим пальцем и затем поместил всю башню в карман. – Теперь на Бейкер-стрит, в мою лабораторию, Уотсон. Думаю, пол подвала сравнительно чист.

– Боюсь, вы просто-напросто перенесли всю грязь с одной поверхности на другую.

– Пускай этот вопрос разрешает микроскоп, старина. Сей прибор часто выступает судьей в нашей жизни и в скором будущем станет незаменим.

Вместе с Шерлоком Холмсом я покинул подвал в таком же замешательстве, в каком обычно пребывала полиция. Я понятия не имел, почему несколько крошек пробки и кусочков воска, частицы стекла и керамических черепков – вещи, которые любой ожидал бы найти в подвале, где хранится хотя бы скромный запас винных бутылок, – могут приковать к себе внимание моего друга.

Мы стояли снаружи, на мостовой, вдыхая воздух более свежий, но все еще неприятный.

– В ту ночь я совершил ошибку, – вдруг обронил Холмс, остановившись, чтобы снова закурить старую глиняную трубку. – Мне нужно изучить заднюю часть здания, после этого наш поход закончится.

– Вижу, мой служебный револьвер не пригодился.

– Мы еще не вышли за границы Уайтчепела, Уотсон. – Детектив обогнул здание, направляясь туда, где уличный фонарь отбрасывал больше тени, чем дарил света.

Мы еще не успели повернуть за второй угол на пути к обратной стороне здания, когда Холмс замер:

– Этого не может быть! Уотсон, фонарь!

Я завладел лампой и с трудом полностью распахнул створки, чтобы увидеть, что обнаружил сыщик.

Открывшаяся мне картина напоминала небрежную гору сброшенной одежды – в таком виде находили всех жертв Потрошителя в прошлом году.

– Прямо здесь, рядом с тем самым местом. Не могу поверить отваге этого создания! Ваш диагноз, доктор? Я подержу фонарь. И револьвер, хотя уверен, что наш преступник уже скрылся.

Я опустился на колени на сырую мостовую, пощупал шею. Она была теплой, и кровь тоже еще не свернулась.

– Быстрее, Холмс! Вызовите полицейских! Она еще жива.

Убегая, сыщик на ходу бросил мне несколько воодушевляющих слов:

– Клянусь богом, Уотсон, если вы сможете поддержать ее в таком состоянии, вы станете единственным человеком во всей Англии, которому повезет отдать Джека-потрошителя в руки правосудия и успокоить мою совесть!

Когда он исчез, я зажал рану на шее женщины и размотал связанный Мэри шарф, чтобы сделать из него повязку для остановки крови.

– Все хорошо, дорогая, – шептал я на ухо бедняжке, хотя совсем скоро, возможно, она уже ничего более не услышит. – Помощь скоро будет, рядом с тобой твои друзья.

Глава седьмая

Прогулка

НЕЛЛИ БЛАЙ, ВЫДАЮЩАЯ СЕБЯ ЗА СУМАСШЕДШУЮ, НЕ ПО ЗУБАМ ОСТРОВНЫМ ВРАЧАМ.

ГАЗЕТА «САН» ЗАВЕРШАЕТ ИСТОРИЮ «ОТВАЖНОЙ БЕЗУМИЦЫ»

Она умна, талантлива, уверена в себе и… занимается своим делом, умело и решительно укрепляя собственную репутацию в журналистике.

На следующий день Ирен удивила меня, предложив посетить собор Парижской Богоматери.

– Зачем? – поинтересовалась я.

– Потому что в Париже весна? – Она на секунду бросила прикреплять шляпку булавками и добавила несколько раздраженно: – Потому что там впервые появился наш враг.

– Ты имеешь в виду пистолетные выстрелы?

– Буффало Билл считает, стреляли из ружья, что делает загадку еще интереснее.

– Получается, мы столкнулись не с рядовой опасностью ночного города?

– Ножи, кулаки и канкан – вот обычные ночные опасности Парижа. Не ружья. Я хочу осмотреть место и поразмышлять над произошедшим в свете дня.

– Разве можно тратить время попусту, когда Нелл и Годфри пропали?

– Нет, конечно нет! Надо готовиться к спасательной операции. Но куда отправиться? С чего начать? В Вердан, безобидный город у границы Франции? Если враг там, то где он прячется? Откуда он? Куда держит путь? Нужно получить хоть какое-то представление о том, кого и зачем мы ищем, прежде чем мы куда-нибудь бросимся.

– А посещение собора Богоматери обеспечит нас необходимым знанием?

– Надеюсь, да, – улыбнулась Ирен сдержанно.

– Нас ведь будет сопровождать Брэм Стокер?

– Брэм? Нет. Зачем?

– Почему бы нет?

– Я отправила его на восток пешком.

– Пешком?

– Ну, сначала он сядет на поезд. А затем пойдет своим ходом.

– Но у тебя же были на него другие планы, – напомнила я.

– И ты с неодобрением отнеслась к моей типичной женской слабости, когда я вознамерилась положиться на спутника мужского пола. Я решила, что ты была права.

– Я всего лишь указывала на противоречивость твоей натуры.

– Это было правомерное замечание. Я исправилась.

– Но… я говорила не всерьез.

– Какая жалость, – пробормотала она. – Брэм сегодня покинул Париж утренним поездом. Подозреваю, мы не скоро увидим его.

– Значит, он выдвинулся на восток навстречу приключениям, пока Шерлок Холмс ведет расследование в лондонском Уайтчепеле, а мы всего-навсего собираемся посетить собор Парижской Богоматери?

– И это настоящее архитектурное приключение, – произнесла, надевая перчатки, Ирен почти с таким же благоговением, с каким могла бы говорить об искусстве Нелл. – Будь терпеливее, Пинк. В мире происходит гораздо больше всего, чем дано постичь даже Нелли Блай.

День выдался великолепный. Париж сиял под синим небом, украшенным мраморными прожилками бледных облаков. Аромат цветущих почек и нарождающихся листьев пересилил даже извечный запах лошадей, который царит во всех крупных городах.

Ирен была облачена в бледно-желтое платье из шелкового фая и атласа, окаймленное блондами, с очень стильными рукавами три четверти – она могла бы позировать для портрета какому-нибудь художнику-академисту. Поверх нежного наряда она накинула черный платок-фишю – изысканную накидку без рукавов из лент и кружева, которая на тонкой талии подхватывалась атласным поясом, а сзади и спереди образовывала баску. Вместо капора на примадонне была широкополая шляпа, которая сейчас стремительно входила в моду.

Признаю, у меня дух захватывало от чувства стиля моей наставницы, хотя ее поведение и озадачивало меня. Никто бы не догадался, что каких-то сорок часов назад она понесла тяжелую личную потерю. Полагаю, это свидетельствует о сценических навыках, которые она приобрела, будучи оперной певицей. Потрясенное оцепеневшее создание, которое я имела несчастье наблюдать в течение нескольких часов отчаяния, теперь было надежно заперто в глубинах ее сознания.

Она остановилась на людной площади перед великим средневековым собором, ожидая, пока отъедет повозка, и вертела зонтиком от солнца с черным кружевным краем над укрытыми в тени плечами – изнеженная светская красавица.

Видимо, уловив мое неодобрение, примадонна улыбнулась и произнесла:

– За нами раньше уже наблюдали здесь, Пинк, под покровом ночи. Возможно, они возобновят слежку, даже – и особенно – при свете дня.

– Ты подозреваешь, что эти заговорщики из тех, кто остался в Париже?

– Я подозреваю, что некоторые из них никогда его не покидают. Да и зачем? Это их заговор и их город.

Я искренне запуталась, и мне не хватало зонтика, которым можно было бы так обворожительно вертеть, – только крепкая трость для опоры.

Ирен начала движение, но замерла, чтобы осмотреть стену ничем не примечательного здания на площади перед собором. При этом она умудрилась уронить вязанный крючком ридикюль.

Я уставилась на упавший предмет и вдруг осознала, что, судя по способу исполнения, скорее всего, то была работа Нелл. Эта женщина беспрестанно занимала себя бессмысленным рукоделием, что невероятно раздражало. Тем не менее в безмолвно оброненном напоминании о ее присутствии и в то же время отсутствии было нечто невыносимо трогательное.