Николас Блейк - Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник) Страница 3

– Пьем трюфели? – удивился Найджел.

– Герберт! – выдохнула миссис Кэммисон. – Это омерзительно! К тому же то пиво еще не успело созреть.

– Я бы не возражал, – невозмутимо произнес Герберт. – Чем наваристей, тем вкусней.

– О чем вы говорите? Какой-то старый дорсетский рецепт?

– Не совсем, – ответил Кэммисон. – Неделю-две назад Трюфель свалился в пивной котел. Трюфель – это пес Юстаса Баннета. По мне, так легко отделался. Баннет поднял из-за этого большой шум.

– Легко отделался?

– Да, – сухо ответил Кэммисон. – Я подозреваю Юстаса Баннета в склонности к садизму. Помимо прочего.

– Герберт! – воскликнула Софи.

Тот мрачно ответил:

– Что ж, возможно, «подозреваю» – неудачное слово. Все мы знаем…

– Вы не будете возражать, если по окончании лекции вам зададут несколько вопросов? – оборвала его Софи.

– Боюсь, уговор обязывает, – скривился Найджел.

После обеда они отправились в местную ратушу: пыльную, безрадостную, пропахшую политурой и чайной заваркой. «Здесь-то, – подумал Найджел, – и творятся все ужасы Мэйден-Эстбери – от благотворительных распродаж до коронерских дознаний». Вся городская, с позволения сказать, интеллигенция была в сборе. Найджела представили крупной одышливой даме с застывшим на лице чувством гражданского долга («это мисс Меллорс, наш председатель»). Надлежащим образом задрапированная, она могла бы сойти за статую Богини общественной службы. Богиня отвела Найджела к помосту, совершила очистительный ритуал с бутылкой одеколона и прогромыхала:

– Рада, что вы приехали. Много народу пришло. Волнуетесь?

– Едва дышу. Впрочем, я укрепил дух бодрящим напитком, который производит ваш мистер Баннет. Достойная штука, не правда ли?

– Достойная? Не сказала бы. Я, знаете ли, вице-председатель Общества трезвости. Мы ставим своей целью раздавить зеленого змия.

– О… – протянул Найджел. Под ногами мисс Меллорс и впрямь не выжил бы ни один змий. Полистав заметки, Найджел решил присмотреться к публике. Преобладали люди из низов среднего интеллекта. Найджел засомневался, понравится ли им лекция о послевоенных поэтах, но отступать было поздно. Передний ряд занимали: две почтенные леди с огромными, как рога изобилия, слуховыми трубками; мальчик с леденцом в руке и непокорством во взгляде – вполне объяснимым, если его притащили сюда силком; пасторального вида дама (очевидно, мать мальчика), для которой цены на скот явно были милее синкопических ритмов. Затем следовали пожилой джентльмен, загодя приставивший к уху ладонь, две монашки, три пустых стула и счастливый викарий.

– И все эти люди… входят в литературный клуб? – робко обратился Найджел к мисс Меллорс.

– Нет-нет. Мы устроили открытую встречу. В конце подадут кофе и бутерброды.

«А, – подумал Найджел, – это все объясняет. Впрочем, она могла бы проявить больше такта. Хлеба и зрелищ – а я, видимо, вместо зрелищ».

– Только приличная публика, разумеется, – добавила мисс Меллорс.

– Разумеется!

Мисс Меллорс поднялась для приветственной речи – многословной и несколько сбивчивой, – а Найджел тем временем продолжил изучать собравшихся. С третьего ряда на него холодно взирал джентльмен в пенсне. Найджелу он сразу пришелся не по душе: круглое лицо и узкий, капризный рот неприятно сочетались с колюче-злыми глазами. Не сводя с Найджела взгляда и презрительно скривив губы, джентльмен что-то сказал маленькой невзрачной женщине, сидевшей рядом. Та посмотрела на него с собачьей покорностью. Поодаль Найджел увидел своих радушных хозяев. Герберт, как обычно, был непроницаем, а Софи одарила гостя озорной улыбкой. Справа располагался молодой человек с бакенбардами, одетый в запачканный твидовый костюм и рубашку цвета хаки. Юноша всем своим видом показывал, что не имеет с этим собранием ничего общего. Пренебрежительно надутые губы кого-то смутно напомнили Найджелу – вот только кого? Рядом сидел еще один молодой человек – впрочем, тот уже спал. Найджел без труда определил в нем представителя местной прессы.

Мисс Меллорс тем временем разошлась. Она говорила взволнованным, чопорным тоном – видимо, специально прибереженным для таких случаев. Ее прежний раскатистый голос нравился Найджелу больше.

– …Конечно, нам льстит, что такой знаменитый писатель, как Найджел Стрейнджуэйс, почтил нас своим присутствием. Однако мы наслышаны не только о его литературной славе. Не сомневаюсь, что, как выдающийся детектив, он сдернет сегодня завесу тайны с современной поэзии. Большинству из нас без его помощи не обойтись. Ха-ха! – («Правильно! Правильно!» – заголосил вдруг старичок в первом ряду.) – Что ж, вы здесь не для того, чтобы слушать меня, поэтому я без лишних слов прошу мистера Найджела Стрейнджуэйса прочесть нам свою чудесную лекцию. Мистер Стрейнджуэйс.

Найджел встал и прочел им свою чудесную лекцию…

Ее окончание отметили кофе и бутербродами. Затем перешли к вопросам.

Рябой господин с седыми усами незамедлительно встал и разразился гневной речью против большевистских брожений в умах молодых поэтов. Отповедь закончилась на вопросительной ноте, но, поскольку все вопросы в ней были сугубо риторическими, Найджелу пришлось ограничиться признанием, что последний оратор дал много пищи для размышлений.

Довольно привлекательная юная леди зарделась и сообщила, что в современной поэзии, по ее мнению, нет музыки.

Найджел привел несколько цитат в опровержение этой ереси.

Гораздо менее привлекательная юная леди с выступающими зубами и теософическим блеском в глазах спросила:

– Что вы скажете о музыке сфер?

Это был первый за вечер вопрос в строго грамматическом смысле, и Найджел, не зная ответа, приумолк. Из затруднения его вывел молодой человек в рубашке цвета хаки.

– Что вы думаете о сюрреализме? – вызывающе спросил он.

Найджел постарался в самых непредосудительных выражениях сообщить свое мнение об этом предмете. Молодой человек по всем признакам приготовился к воинственной речи, но его разом оборвали ледяной взгляд мисс Меллорс и поднявшийся с места господин – тот, что с самого начала так не понравился Найджелу.

– Мистер Баннет, – подсказала мисс Меллорс.

«Вот это кто… – подумал Найджел. – Я мог бы и догадаться».

Все взгляды устремились на владельца пивоварни. Тот поправил пенсне и сухо откашлялся.

– Я не думаю, – сказал он надтреснутым голосом, – что разговор о сюрреализме послужит к нашей выгоде. Пусть мы не так искушены в литературных делах… – Он кивнул в сторону последнего выступающего, – но отличить сумасшествие от здравого смысла пока еще можем.

– Правильно! Правильно! – поддержал его рябой господин.

Мистер Баннет снял пенсне и ткнул им в сторону Найджела.

– Кажется, вы, сэр, утверждали, что современные поэты чувствуют себя обязанными держаться правды, исследовать реальность, какой бы тягостной и уродливой она (боюсь, вместе с плодами их поэтических потуг) ни была. Вот что я об этом думаю. Считайте меня ретроградом, если хотите, но у меня есть мой Теннисон, мой Браунинг, мой, э-э, Шекспир, – и никакая реальность в поэзии мне не нужна. Ее хватает в обычной жизни. Когда мне понадобится реальность, я загляну на скотобойню.

Мистер Баннет со значением замолчал. Его невзрачная спутница хихикнула, и остальная публика вежливо подхватила смех.

– Нет, сэр, – продолжал мистер Баннет, дребезжа, как церковный орган, – от поэта мне нужна Красота. Пусть он заставит меня позабыть обо всем уродливом и сложном, что есть в этом мире, пусть проведет меня в волшебную страну.

– Что ж, ни один современный поэт вас не проведет, это точно, – отозвался Найджел самым вежливым и невозмутимым тоном.

Публика тревожно задумалась, как расценивать эти слова. В зале будто сгустилась полярная ночь. Один только звук – то ли фырканье, то ли храп – прорезал тишину. То был представитель прессы.

– Кажется, у вас в городе не принято дерзить мистеру Баннету, – заметил Найджел, возвращаясь в компании миссис Кэммисон.

– Да, – спокойно ответила она. – Он, что называется, уважаемый член общества. – С внезапным смешком она потрясла воображаемым пенсне и задребезжала: – Пусть он проведет меня в волшебную страну, – а после обычным голосом пробормотала себе под нос: – Не так уж это нелепо. Волшебники ведь бывают и злыми.

Найджел проглотил вопрос, который вертелся у него на языке, и беззаботно сказал:

– У вас настоящий талант к подражанию.

– Да, мне говорили. Обязательно прогуляйтесь по этой улочке при лунном свете: здесь можно увидеть необыкновенную игру теней. Жаль, что полнолуние уже миновало.

И как только уживались в этой женщине прямота и загадочность?! Ее слова о тенях и луне почему-то напомнили Найджелу «Сапфическую оду» Брамса. Он принялся тихонько насвистывать мелодию и еще не успел закончить, как у самого дома Софи Кэммисон сжала его плечо: