Николас Блейк - Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник) Страница 2

– Ничего страшного, в первый раз все спотыкаются. Вечно Грейс забывает предупредить гостей.

Найджел пожал руку обладательнице голоса. Миссис Кэммисон была хорошо сложена, румяна и голубоглаза – само воплощение здоровья. На вид ей было не то двадцать пять, не то хорошо за тридцать. Она могла сойти за молочницу с викторианской пасторали, если бы не роскошное платье и очки в роговой оправе, которые совершенно не шли ее свежему лицу. Найджел невольно пробормотал:

– Все-таки Джорджия не ошиблась.

– «Джорджия не ошиблась»? Джорджия – так зовут вашу супругу?

– Да. Это долгая история и в некотором смысле постыдная.

– Обязательно расскажите! У нас будет время за чаем. Вы ведь еще не пили чай? Простите, что не встретила вас на вокзале, – Герберту понадобилась машина.

Найджел приступил к еде – как всегда, с большим удовольствием. Миссис Кэммисон по-матерински заботливо наблюдала за ним, а спустя какое-то время напомнила:

– Так что там за постыдная история?

– Как вам сказать, – осторожно начал Найджел, – все дело в вашем письме. У меня, э-э, сложилось о вас одно мнение, а у Джорджии – другое.

– История оказалась не такой уж длинной.

– Это потому, что я опустил… постыдные подробности.

– Могу себе представить.

– Надеюсь, не можете. Нет, правда, вы ни капли не похожи на ваше письмо.

В глазах Софи Кэммисон блеснул огонек. Ничуть не смутившись, она ответила:

– А вы ни капли не похожи на знаменитого сыщика-любителя.

– Боже, – расстроился Найджел, – так вы все знаете?

– Я же читаю газеты. Год назад, после того случая в Четкуме, только и разговоров было что о вас. Это ведь тогда вы познакомились со своей супругой?

– Да. И как, по-вашему, должен выглядеть сыщик-любитель?

– Я вам отвечу, если скажете, как, по-вашему, должна была выглядеть я.

– Что ж, пеняйте на себя.

Миссис Кэммисон запрокинула голову и от души расхохоталась. Ни один мужчина не останется равнодушным, когда женщина смеется над его убеждениями, даже высказанными полушутя.

– Зачем вы сбили меня с толку своим письмом? – спросил Найджел с ноткой обиды в голосе. – Из-за вас я проиграл фунт.

– Я решила, что писателю такая манера придется по душе. Если он глуп, письмо польстит его самолюбию, а если нет, то сумеет прочесть между строк.

– А поскольку я не сумел…

– О, я вовсе не то хотела сказать… – Миссис Кэммисон густо покраснела. Вид у нее в эту минуту был глуповатый, однако Найджел подумал: «Нет, она не глупа. Природная уверенность в себе избавила ее от необходимости учиться изяществу. У нее отточенный интеллект, но сердце вовсе не черствое. Из истории с письмом ясно, что миссис Кэммисон умна: умна озорным умом, по верхам, по-обезьяньи. Вероятно, даже имеет талант к подражанию». Вслух Найджел заметил:

– Теперь ваша очередь признаваться в своих заблуждениях.

– Что ж… Кажется, я представляла настоящего сыщика в духе Шерлока Холмса, отца Брауна и Эркюля Пуаро.

– Странная личность бы вышла! Рослый и невысокий, полный и худой…

– Не перебивайте. Этот сыщик видит вас насквозь, а из невиннейших замечаний делает самые зловещие выводы. И, разумеется, он большой чудак. Вы чудак?

– Трудно сказать. Одни мои друзья жалуются, что у меня слишком много чудачеств, другие говорят – слишком мало.

– По мне, так вы вполне заурядный.

Найджел, обычно гордившийся своей неприметной внешностью, все же немного обиделся. «Странно, – подумал он, – что эта безыскусная особа видит меня насквозь. Странно, может, потому, что каждое ее слово звучит неподдельно искренне». Защищаясь от прямоты миссис Кэммисон, он решил взять легкомысленный тон.

– И как в ваших краях обстоят дела с преступлениями? Может, для меня найдется симпатичное нераскрытое убийство? Или шантаж? Буду рад услужить.

На мгновение воцарилась пауза. Затем Софи Кэммисон сказала:

– Боюсь, что нет. Мы здесь чрезвычайно законопослушны. Кстати, с вами жаждет познакомиться мистер Баннет. Он и еще два-три гостя заглянут к нам после собрания. Надеюсь, вы не будете возражать.

Найджел, правду сказать, очень даже возражал, но такова уж писательская доля – развлекать «двух-трех гостей» после каждой подобной встречи, отвечать на вопросы, выслушивать мнения и принимать рукописи, даже если падаешь с ног от усталости. Делать нечего, пришлось вежливо ответить, что он будет польщен.

Только час спустя, переодеваясь к обеду, Найджел вспомнил весь этот разговор. Что-то в нем было не так, но что? Миссис Кэммисон говорила, будто сыщики делают зловещие выводы из невиннейших замечаний. Это, разумеется, справедливо, а еще справедливее, когда речь идет о заминках в ответах. Ах вот оно что! За его легкомысленным вопросом о преступлениях последовала пауза – короткая, но совершенно излишняя. А потом, когда Софи ответила: «Боюсь, что нет», ее голос прозвучал слишком обыденно. И тут же она сменила тему. Конечно, это было в характере Софи, однако Найджел знал: если человек внезапно уходит от разговора, зачастую он бессознательно перекидывает мостик от старого предмета обсуждения к новому. Но что общего могло быть между преступлением и встречей с гостями, не считая того, что подвергать измученного писателя такому испытанию само по себе преступление? Софи назвала одного из гостей по имени – как там его? Да, некий мистер Баннет. Может быть, родственник автора «Величальной песни в фа мажоре» (если Найджел не перепутал тональность), что в чести у сельских хоров.

Случилось так, что имя мистера Баннета неожиданно всплыло за обедом, хотя и в связи с делами, бесконечно далекими от церковной музыки. Найджел твердо верил в силу первого впечатления. Он полагал, что в первые десять минут знакомства о человеке можно узнать больше, чем в последующие десять дней: вначале ум беспристрастен, а интуиция подобна гладкой восковой дощечке, готовой к свежему оттиску. Потягивая херес и болтая о пустяках, Найджел внимательно изучал миссис Кэммисон и ее супруга – и не узнавал в этом смуглом молчаливом враче шалопая, каким тот был десять лет назад. Лицо Кэммисона отличалось особой непроницаемостью, голос звучал тихо и уклончиво. Две морщины на переносице могли означать тревогу или сосредоточенность. Движения были по-кошачьи вкрадчивыми, и в то же время в них сквозило безупречное самообладание. Руки, спокойные и чувствительные – настоящие руки хирурга, – будто по собственному желанию орудовали вилкой, ножом и бокалом. Усни или умри их владелец, они и тогда продолжали бы работать. Лишь однажды за весь обед, когда в разговоре наступило затишье, на лице Кэммисона появилась улыбка, теплая и участливая. Он улыбался жене.

Супруги явно жили в ладу. В отличие от многих неудачно сложившихся пар, они не обменивались ледяными колкостями на глазах у гостя и не соперничали за его внимание. Найджел как раз лениво раздумывал, почему Софи Кэммисон, такая румяная и черноволосая, предпочитает в одежде пресные пастельные тона, а не более грубые, варварские оттенки, когда за столом неожиданно всплыло имя Баннета. Кэммисон предложил гостю выпить пива или виски. Найджел выбрал пиво. Этикетка на бутылке гласила: «Пивоварня Баннета, Мэйден-Эстбери, Дорсет».

– Это имеет какое-то отношение к человеку, с которым я встречусь вечером? – спросил Найджел и тут же почувствовал напряжение.

– Да, он владелец местной пивоварни, – осторожно ответила миссис Кэммисон и, повернувшись к мужу, поспешила добавить: – Мистер Баннет хотел познакомиться с мистером Стрейнджуэйсом, поэтому я пригласила его и еще нескольких гостей зайти к нам после встречи.

– Вот оно что, – сказал Герберт Кэммисон. – Ясно.

На первый взгляд это были самые обычные реплики, однако Найджелу почудилось, что интонация миссис Кэммисон подразумевала: «Не показывай удивления, Герберт, положись на меня», а муж ответил ей выразительнее, чем того требовали обстоятельства.

– Что ж, – с обычной угрюмостью произнес Кэммисон, – твое здоровье. – Он поднял бокал и оттопырил в сторону Найджела мизинец, перекинув этим жестом неожиданный мостик между Мэйден-Эстбери и Оксфордом. – Как знать, не пьем ли мы Трюфеля, – добавил он.

– Пьем трюфели? – удивился Найджел.

– Герберт! – выдохнула миссис Кэммисон. – Это омерзительно! К тому же то пиво еще не успело созреть.

– Я бы не возражал, – невозмутимо произнес Герберт. – Чем наваристей, тем вкусней.

– О чем вы говорите? Какой-то старый дорсетский рецепт?

– Не совсем, – ответил Кэммисон. – Неделю-две назад Трюфель свалился в пивной котел. Трюфель – это пес Юстаса Баннета. По мне, так легко отделался. Баннет поднял из-за этого большой шум.

– Легко отделался?

– Да, – сухо ответил Кэммисон. – Я подозреваю Юстаса Баннета в склонности к садизму. Помимо прочего.

– Герберт! – воскликнула Софи.

Тот мрачно ответил:

– Что ж, возможно, «подозреваю» – неудачное слово. Все мы знаем…