Ольга Степнова - Леди не по зубам Страница 12

– Элка! – громко позвал я.

– Что?! – откуда-то сбоку раздался голос Беды.

– Элка, это не ты?! – спросил я зелёный глаз.

– Что?! – заорала Беда. – Чего ты там бубнишь, Бизя?!

– Глеб Сергеич говорит, что у меня красивые локти, правильный позвоночник, и он не против уединиться со мной в автобусе. – Глаз отлип от дыры, и я в отчаянии намылил лицо. По всему получалось, что интимный бред я нашёптывал Викторине.

– Бизя! – весело заорала Элка. – Как это пошло – приглашать женщину в автобус! А знаете, Викторина Юрьевна, для меня у Сазонова всегда находятся более интересные предложения! Например, после этого путешествия мы летим с ним в Испанию!

– Да летите себе, Элла, летите! Кстати, я забыла спросить: а каковы ваши творческие планы?

– Девочки, девочки, – всполошился Герман Львович, – что-то вы как-то очень уж разошлись!

Так и не смыв толком пену, я выскочил из кабинки, наспех натянул одежду на мокрое тело и сломя голову вылетел из подвала.

Во дворе интернатские дети играли с Роном. Я свистом подозвал собаку к себе, сел на крыльцо и, прижавшись щекой к собачьей морде, спросил:

– Что, веселишься?! А мне вот, брат, не до смеха. Всё время попадаю в идиотские ситуации. Ты не знаешь в чём дело?

Рон лизнул меня в нос и поставил передние лапы на плечи.

– Эх ты! – на крыльцо вышла Элка. Она была свежая, бодрая и улыбающаяся. Мокрые волосы блестели на солнце, глаза сияли из-под очков. – Бизя, как ты мог перепутать меня с бледной молью?

– Дырочка была слишком маленькой, – виновато вздохнул я.

– Писательница! – хором заорали дети, игравшие на площадке. – Писательница приехала, ща автографы раздавать будет!

– Элка, только без глупостей, – попросил я Беду, перед тем как она вошла в беседку, оборудованную под сцену. – Надеюсь, ты не будешь дурачиться? – Я заглянул ей в глаза.

– Что ты! Это же для меня святое! – возмутилась она.

– Дети? – спросил я с надеждой.

– Мот книги, балда! – Она щёлкнула меня по лбу, с улыбкой звезды вошла в беседку и села за стол, на котором лежала стопка её детективов.

Фуршетный стол был накрыт рядом с рядами зрителей, насколько я успел заметить, на нём возвышались стопки бутербродов с сыром и кувшины с квасом. Весь интернатский люд собрался в саду. Стульев на всех не хватило, поэтому пацаны и девчонки сидели прямо на зелёной траве. Рона я привязал к берёзе, чтобы он не мельтешил перед сценой.

Ганс и Герман сидели в первом ряду. Викторина почему-то предпочла расположиться в толпе детей. Я сел сбоку, подальше от Викторины. Меня до сих пор бросало в пот при мысли о том, что я подглядывал за ней в душе. Оглядевшись, я поискал глазами Марию Ивановну, но её нигде не было видно.

Элка победно оглядела своих зрителей и… вдруг стушевалась.

– Здравствуйте, дорогие мои, – пробормотала она неуверенно, но дети и воспитатели устроили ей такую овацию, что с деревьев вспорхнули птицы.

– Признаюсь, мне очень приятно, – окрепшим голосом продолжила Элка, – что в такой ды… таком райском уголке, как село Бобровниково, знают и любят моё творчество.

Ей снова доброжелательно поаплодировали. Не хлопала только Лаптева, но это и было понятно – какой женщине понравится триумф другой?!

– По профессии я журналист, но детективы писала с детства. – Беда глазами поискала меня. Я показал ей поднятый вверх большой палец. Она кивнула, оживилась и продолжила: – Сначала это были очень длинные, скучные и надуманные истории, потому что… потому что у меня не было жизненного опыта, не было собственного стиля и собственных мыслей. Я пыталась копировать своих любимых авторов – Чейза, Стаута, Ладлэма, а, как известно, подражательство ни к чему хорошему не ведёт. Настоящая работа над книгами началась только тогда, когда… когда… – Она беспомощно поискала глазами меня.

– Когда я на тебе женился! – шёпотом подсказал я ей.

– Когда Бизя на мне женился, – не очень уверенно сказала Беда.

Зрители засмеялись и громко захлопали.

Наверное, Беде надоело выглядеть дурой, потому что она вдруг вскочила из-за стола и стала ходить из угла в угол, то и дело поправляя мизинцем очки на носу.

– Ведь что такое писательство?! – вопросила Беда, воздев к небу руки. – Это когда не жалко отдать другим частичку своей души! Когда мыслей и переживаний столько, что они просятся на бумагу! Когда образы роятся в мозгу как мухи, когда диалоги героев не дают спать по ночам, а фонтаны фантазии уносят тебя из реальной жизни далеко-далеко…

От удивления у меня челюсть отвисла. Вот уж никогда не подозревал Элку в таком словоблудии.

«Фонтаны фантазии»!

«Частичка души»!

Да она угорела бы со смеху, услышав такую речь от кого-то другого! А тут сама на полном серьёзе и с вдохновением вещает это со сцены.

Краем глаза я видел, как усмехается Викторина.

– … фантазия несёт тебя далеко-далеко, и ты не можешь спать, есть, пить и дышать, пока не запишешь всё это на бумаге… В общем, если можешь не писать – не пиши! А если не можешь не писать – всё равно не пиши, потому что это муторное, тяжёлое, неблагодарное и малооплачиваемое занятие, – закончила вдруг она.

– Здрасьте, приехали, – пробормотал я и показал Элке кулак. Но она его не заметила и продолжила:

– Мне вот просто повезло, что я в таком захолуст… райском местечке встретила такую очаровательную, весёлую и умную поклонницу, как Мария Ивановна. Мария Ивановна, где вы? – огляделась по сторонам Элка.

– Она сейчас придёт! – крикнул кто-то из зрителей. – Она сказала, что хочет вам сделать какой-то подарок, и пошла в свой кабинет!

Неожиданно Рон, привязанный у берёзы, протяжно завыл.

– Фу! – крикнул я, удивляясь, что могло вывести его из себя. Рон никогда в жизни не выл, он был для этого слишком ленив и уверен в своём завтрашнем дне.

Неожиданно на небе собрались тучи. Солнце пропало, поднялся ветер.

– Ну, тогда задавайте свои вопросы, а я с удовольствием на них отвечу, – радостно возвестила Беда, изобразив ослепительную улыбку.

– А откуда вы берёте свои сюжеты? – звонко выкрикнула молоденькая воспитательница с первого ряда.

Элка нахмурилась и поскучнела.

– Из головы, – сказала она. – Это единственное место, откуда я могу брать сюжеты. А откуда их ещё брать? Я, видите ли, детективы пишу, а убийства в реальной жизни случаются не так часто, как хотелось бы…

Я сделал страшную рожу и показал ей кулак. На этот раз Элка его заметила и быстро поправилась:

– То есть я хотела сказать, что фантазировать на тему убийств гораздо приятней и увлекательней, чем описывать реальные преступления.

– А какие ваши творческие планы? – спросил детский голосок.

Элка резко остановилась, будто на стену налетела. На лице её опять мелькнуло замешательство. На всякий случай я показал ей кулак.

– Вы не поверите, – сказала Беда, – но я собираюсь написать очередной детектив. Может, я как-то неоригинальна… и стоило бы заняться балетом, но… Друзья, давайте что ли, фотографироваться! И позовите, наконец, Марию Ивановну, она мои книги читала, знает, что спросить.

– А я сейчас за ней схожу! – вскочила с места молоденькая воспитательница, – та, которую интересовало, откуда берутся сюжеты. Она быстро убежала в здание интерната, шаркая тапочками по дорожке.

Рон вдруг опять завыл – на этот раз как-то уж очень отчаянно.

– Фу, Рокки! – крикнула ему Элка.

Неожиданно пошёл дождь. Он ливанул так, словно на небе образовалась прореха и вся вода, накопившаяся за лето, потоком хлынула вниз. Крыша беседки оказалась дырявой, на Беду дождь полил с той же силой, что и на всех остальных. С визгом, свистом и воплями толпа ринулась в интернат. Я побежал к берёзе, чтобы отвязать Рона. Элка сняла очки и схватила под мышку свои детективы, накрывая их телом, чтобы они не намокли.

– Бежим! – радостно закричала она. – Бежим к чёртовой матери от этой славы, от этой встречи с читателями…

И тут на крыльцо выбежала молоденькая воспитательница. Почему-то на ней не было тапочек. А лицо было такое, что вся толпа мигом остановилась и замерла, как в немой сцене. Над крыльцом отчего-то не было козырька, и дождь мгновенно промочил на воспитательнице розовую кофточку, юбку, расправился с её косметикой и причёской.

– Там… – сказала девушка и медленно начала оседать на пол.

– О господи, – пробормотал Герман Львович и охотно уступил мне дорогу к двери.

Я уже знал, что случилось. Ведь сценарий был прежний – пустой интернат, все собрались в одном месте – на нашем представлении, директор по какой-то причине опаздывает к началу мероприятия, а спустя некоторое время его находят…

Она лежала на пороге своего кабинета. Лицо было синюшным, на шее красная полоса. Её задушили янтарными бусами, которые бы порвались, не будь они намотаны в три ряда.

Это было ужасно. Отвратительно. На это невозможно было смотреть. У меня взмокли руки и задрожали коленки, несмотря на то, что я не был ни впечатлительным, ни слабонервным.