Анна Ольховская - Требуется Квазимодо Страница 12

Фамилия этого парня показалась Кириллу знакомой, но вспомнить, где он ее слышал, он не сумел.

Да и трудно ведь сосредоточиться на доскональном анализе ситуации с тщательной систематизацией и сортировкой проблем по отдельным «папочкам», когда тебя пинают в живот, пусть и не очень сильно, но довольно-таки ощутимо. И унизительно.

Для Кирилла Витке – унизительно, а для Немтыря, похоже, это дело привычное. А он должен оставаться Немтырем, если хочет сбежать отсюда.

Куда он направится потом – сейчас неважно. Сначала надо выбраться.

И Кирилл, прикрываясь руками-клешнями, мычал и выл, как и положено Немтырю. К счастью, продолжалось это недолго – Кабан был в хорошем настроении, и пинать убогого ему быстро наскучило:

– Поднимайся, падла! Ну, кому сказал? И в землянку вали, в темпе вальса! Жрать сегодня не будешь, не заслужил! Совсем оборзел, паскуда, вместо работы с нами телик смотрит! Че, баба красивая понравилась, да? А ты хоть знаешь, че с бабой делать надо?

– Да откуда? – заржал другой охранник. – Разве он только обезьяну в цирке догонит!

– Не! – решил включиться в сеанс коллективного «остроумия» третий, которого, кажется, звали Пашкой. – Это обезьяна его маменьку когда-то догнала!

Под дружный здоровый смех членов трудового коллектива охранников Кирилл кое-как поднялся и поковылял к землянке. Дорогу к которой ему вежливо, корректируя направление пинками, указали сердобольные секьюрити.

Сожалеть о том, что он остался без ужина, Кирилл не стал. Ему, если честно, сейчас было не до еды, склизкая перловая каша с чем-то мерзким и вонючим, которую Немтырь равнодушно уничтожал до последней крупинки, вряд ли сегодня преодолела бы барьер в виде сжавшегося от отвращения горла.

К тому же его ветхая одежонка промокла насквозь, и угроза двусторонней пневмонии становилась все реальнее.

А это как-то не вписывалось в ближайшие планы Кирилла Витке. Ну совсем.

И он торопливо, насколько это позволяло ему искореженное тело, поплелся в любезно указанном направлении.

Ковылять пришлось не так уж и долго, территория нелегального заводика по определению и по умолчанию не могла быть обширной. И минуты через три Кирилл наконец избавился от «ласки» ледяной ноябрьской мороси.

В темной душной норе землянки было чуть-чуть теплее, чем снаружи. Но именно чуть-чуть, никакой печки для обогрева здесь не имелось. Источником тепла служили сами рабы – их тела, их дыхание, и к утру здесь становилось почти тепло.

Но сейчас, когда люди весь день провели на каторге, землянка опять за это время выстыла, и желания снять разбитые опорки, сменив их на уютные домашние тапочки, не возникало.

Может, потому, что тапочек никаких и не было?

К моменту, когда Кирилл ввалился наконец под земляной свод отеля «Подмосковье», его трясло так сильно, что опасность откусить себе кончик языка вплотную приблизилась к этому самому кончику.

А ног, обутых в старые дырявые кирзачи, он почти не чувствовал.

Быстрее, быстрее переодеться в сухое!

Тряпки покойника по-прежнему валялись под нарами, там же были и его сапоги. Кирилл выгреб оттуда все это великолепие – и едва не задохнулся от миазмов, радостно рванувшихся из голенищ огромных, размера эдак сорок шестого, сапог. Тряпье воздух тоже не озонировало, но воняло все же не так сильно, как обувка.

С трудом сдерживая рвоту, Кирилл поспешно затолкал смердящие сапоги обратно под нары и разложил комок ветоши на составляющие.

Итак, что мы имеем? А имеем мы ветхие портки, рваную телогрейку, замызганную тельняшку и растянутый, основательно «продегустированный» молью свитер. Причем все это – довольно-таки большого размера.

Кирилл смутно помнил человека, носившего эти вещи вплоть до самой смерти. Высокий, тощий, похожий на скелет мужик лет пятидесяти. А может, и тридцати – возраст в таких нечеловеческих условиях очень быстро становился условным понятием.

Наверное, в прошлой жизни, до попадания в рабство, мужик был сильным и крепким, а вот выносливым, как это часто бывает со здоровяками, как раз и не был. Да и еды ему для поддержания жизни требовалось больше, чем остальным.

А еды давали всем одинаково. Одинаково мало.

И такие вот силачи-здоровяки умирали первыми.

Так, брюки, свитер и телогрейку мы употребим по назначению – в качестве одежды, а вот из тельняшки придется сделать что-то типа портянок, решил Кирилл.

Он как раз закончил переодеваться и задумчиво сидел над тельняшкой, прикидывая, как получше разорвать ее на полосы, когда после смены и скудного ужина вернулись остальные рабы.

Судя по всему, они уже знали о выходке калеки, бросившего работу и отправившегося смотреть телевизор. И пусть даже в качестве наказания убогий придурок был лишен ужина, накопившиеся у других несчастных усталость и злость требовали выхода.

Тем более что урод давно уже раздражал товарищей по мучениям.

Хотя каких там товарищей – таковых здесь не было. Да, очень часто люди, попав в общую беду, стараются поддержать друг друга, помогают, выручают.

Но собранные конкретно в этом месте граждане руководствовались одним правилом: «Каждый сам за себя».

Нет, «правило курятника» здесь было неуместным. Клевать ближнего можно, но вот гадить не на кого – нижних нет, все на одних нарах.

Но сейчас, увидев сволочного калеку, который мало того, что нагло свалил с работы, так еще и натянул на себя единственную имевшуюся в землянке сухую одежду, сплотил ближних его воедино. У них теперь появился нижний – один на всех. А значит, есть на кого нагадить, сорвать на нем чувство безнадеги, злобу, отчаяние.

А начнет возбухать – и убить его можно, вполне.

И за это им ничего не будет. Потому что хуже уже некуда.

Глава 13

Кирилл мгновенно почувствовал стремительно нарастающую агрессию толпы. Одного из самых страшных существ на свете.

Именно – существ, ведь термин «эффект толпы» появился не просто так. Собравшиеся вместе люди очень быстро заражаются одним настроением, чаще всего – негативным, почти мгновенно превращающимся в массовую истерию. И появляется «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Правда, Радищев так называл крепостное право, но это – она, на самом деле.

Толпа.

И пусть количество обитателей землянки не очень-то соответствовало понятию толпы – в живых к концу сезона осталось не больше пятнадцати рабов, – но для Кирилла вся эта враждебно настроенная кучка изможденных оборванцев сейчас была именно толпой.

Многоглавой и многорукой. А у него всего – одна голова и две руки, да и те совсем не похожи на прежние, сильные и тренированные. Но главное – на послушные хозяину конечности.

Негатив «сонарников» Кирилл чувствовал уже давно, практически с того момента, как стал прежним, соединив воедино свои душу и тело. И не обращал на это никакого внимания – такое настроение было нормальным в этом местечке. Сложно ожидать от узников современного концлагеря кретинского мегапозитива Дональда Макдональда, например.

Но сейчас, когда полтора десятка ходячих скелетов один за другим протиснулись в узкий вход землянки, Кирилл мгновенно ощутил, что острие всеобщей ненависти направлено на него.

И что это – главная его проблема в данную минуту. Потому что его путь к освобождению Ланы может закончиться, так толком и не начавшись.

Закончиться вот здесь, в этой душной вонючей норе, по воле стаи злобных крыс.

Именно крыс, ничего человеческого в этих людях не осталось. Если и было что-то до момента их попадания в этот ад, то непосильный труд, голод и холод вытравили из их душ все хорошее без следа.

Они знали, что все равно сдохнут здесь, как уже умерли десятки других несчастных. А если не здесь, то в другом месте, на такой же каторге – рабский труд всегда в цене. Так что терять им нечего. Они – никто, и звать их никак.

И они уже смирились со своей участью, каждый сосредоточил свои силы на одном – протянуть как можно дольше. А там – чем черт не шутит?

Но выходка этого убогого калеки, посмевшего уйти из цеха и отправиться смотреть телевизор, да к тому же обеспечившего себе максимальный комфорт с помощью сухой одежды, в то время как все остальные вынуждены заживо гнить в сыром тряпье, почему-то показалась остальным рабам верхом наглости, да что там – просто предательством!

Предательство кого или чего именно – неважно. Но изменника следовало наказать.

А главное – ощутить уже забытое чувство власти над кем-то.

Волна лютой ненависти нарастала, она уже нависла над Кириллом, словно смертельное цунами, готовясь раздавить его, размазать, уничтожить.

Да, эти пятнадцать человек были изможденными доходягами, но их было ПЯТНАДЦАТЬ! А он – один. И не просто изможденный доходяга, а еще и калека.

Самая подходящая жертва для стаи крыс. Почти как ребенок.

Кирилл отполз от края нар к стене и лихорадочно осмотрелся в поисках хоть какого-то оружия. Но намерения эти лишь смущенно «пожали плечами» – откуда тут оружие, батенька, окститесь! Ежели только вонючие сапоги покойника использовать – для газовой атаки, так, во-первых, они под нарами, куда вы же сами их брезгливо и затолкали, а во-вторых, сие оружие сработало бы на гламурной тусовке, скажем, но никак не среди группы таких же провонявших и завшивевших джентльменов.