Фаина Раевская - Семь божков несчастья Страница 13

Очень скоро выяснилось, что мешавшая мне хрень, не что иное, как банка с баб-Шуриным отваром. Несколько секунд я глазела на банку как бог на несчастную черепаху — свое неудачное творение.

— Лизка, — наконец изрекла я задумчиво, — а горбунья-то была права. Она знала, что в пещерах с нами беда случится. Интересно, что за зелье бабка приготовила? Попробуем?

— Вот и пробуй, а меня что-то жидкость цвета мочи молодого поросенка не вдохновляет.

Можно подумать, я от нее в восторге! Но зачем-то ведь баба Шура дала нам баночку?

Осторожно, словно в банке был тротил в жидком эквиваленте, я открыла крышку и с опаской принюхалась.

— Травой пахнет, — сообщила я Лизавете, наблюдавшей за моими действиями с неподдельным интересом.

— Травка тоже разная бывает, — глубокомысленно изрекла подруга. — Есть и такая, от которой люди мрут.

— Вряд ли баба Шура хотела нас отравить. Зачем ей это?

— Ну, пробуй тогда. Чего ждешь?

— И попробую! — В меня словно вселился дух противоречия. На самом деле пробовать зелье было все-таки боязно, но отступать не хотелось, и я сделала пару маленьких глотков.

По вкусу отвар напоминал холодный зеленый чай. Противным он точно не был, скорее наоборот, приятным, поэтому я уже без опаски выпила еще.

— Ну, как? — заинтересованно глянула на меня подруга. Наверное, она ожидала, что я превращусь в козленочка или у меня немедленно вырастут ослиные уши. Жаль разочаровывать девушку, но придется:

— Нормально, даже вкусно. Жажду утоляет классно. И знаешь, кажется, сил прибавилось. Во всяком случае, я чувствую прилив бодрости.

Лизавета с явным недоверием отнеслась к моим словам, но банку все-таки забрала, несколько секунд подозрительно обнюхивала ее содержимое, после чего, перекрестившись, выпила. У нее уши тоже не выросли, и вообще никаких видимых изменений не случилось. Зато силенок прибавилось, и мы веселее зашагали к станции.

На этот раз шли без карты, потому как она куда-то пропала, однако шли так уверенно, словно исходили здешние места вдоль и поперек, и через полтора часа добрались до железнодорожной платформы. Еще через двадцать минут подошла электричка, и мы с заметным облегчением наконец взяли курс к дому.

Народу в вагоне было довольно много, но к нам никто не подсаживался. Оно и понятно: кому охота ехать в компании с грязными лохматыми девицами, от которых за версту несет водярой! Нам с Лизаветой компания и вовсе не нужна была — мы молчали, уткнувшись в окно невидящим взглядом, но думали об одном и том же. Оттого, должно быть, когда Лизавета подняла на меня глаза, полные идей, я уже знала, что она сейчас скажет, и заранее приготовилась возражать, впрочем, больше по привычке.

— Меня волнует это убийство, Витка, — проговорила Лизка.

— Какое? — уточнила я. — То, которое было, или которое мы сотворили?

По вагону пронесся какой-то невнятный шелест, после чего в радиусе метров трех от нас образовалось свободное пространство.

— Ты чего орешь-то?! — прошипела Лизка, и я перешла на драматический шепот:

— Так какое убийство тебя интересует?

— Которое до нас.

— С чего такая озабоченность?

— Совесть мучает, — мрачно буркнула Лизавета. — Вроде мы ни при чем, а вроде как бы и виноваты. Предлагаю разобраться в этом деле.

Сопротивление, как вы понимаете, бессмысленно, да и волнения определенные на эту тему у меня тоже имелись, но из принципа я возразила:

— Я не хочу ни в чем разбираться. Я в Турцию хочу.

— Они являться будут, — предупредила подруга.

— Пусть являются, — великодушно разрешила я. — Я им объясню ситуацию.

— Витка, я же вижу, ты характер демонстрируешь. Только сейчас не ко времени. Давай договоримся: раскроем преступление — и сразу в Турцию.

Предложение понравилось, я мысленно на него согласилась, но на всякий случай уточнила:

— Расследование требует много времени и денег. У тебя они есть?

— Нет, — счастливо улыбнулась Лизка. — Откуда деньги у социального работника? Но ведь Акопыч тебе много бабулек отслюнявил?

— Мы на пещеры треть спустили.

— Осталось еще две трети.

— Это мое!

— Я и не претендую, — пожала плечами подруга.

Минут пять ехали в полном молчании. За это время я уже успела распрощаться и с деньгами, и с мечтами об отпуске на Средиземноморском побережье, и морально подготовиться к предстоящим авантюрам. Лизка стоически молчала. Лишь изредка она бросала в мою сторону многозначительные взгляды. Они достигли моего сознания, и я в конце концов сдалась:

— У тебя есть план?

Утро следующего дня застало меня в родной уютной постельке, и встретила я его с комфортом, который предлагает нынешняя цивилизация. До этого мой уставший организм полтора часа отмокал в душистой пенной ванне, потом я выпила кружку молока с печеньем, после чего с чувством ни с чем не сравнимого счастья повалилась на кровать и через минуту спала безмятежным сном младенца.

Я вполне могла бы предаваться этому приятному занятию и дальше, но помешал звонок городского телефона.

— Пускай звонит, — проворчала я, пряча голову под подушку.

Телефон не унимался. Его противная трель была слышна даже из моего укрытия. Я уже подумывала прекратить мучения ударом молотка, как внезапно аппарат умолк. Однако радость длилась недолго — залился мелодичным перезвоном могильник. Ни о каком сне, разумеется, уже думать не приходилось.

— И кто это у нас такой настырный? — недовольно молвила я, хотя абонент был прекрасно известен.

Мобильник тоже не удостоился моего внимания. Еще раза три телефоны трезвонили то одновременно, то по очереди, после чего оба разом загнулись. Тогда я, гордая маленькой победой, выбралась из-под одеяла, сыграла на губах бравурный марш и отправилась умываться. За этим занятием настырный абонент меня и застал.

— Ты чего к телефонам не подходишь? — с порога набросилась Лизавета.

Выглядела она в буквальном смысле слова сногсшибательно: дико-желтая юбка до колен, приятно обтягивающая все Лизкины впуклости и выпуклости, красный топ, слегка ошалевший от количества вложенного в него богатства, и красная же шляпа, которую подруга кокетливо сдвинула набок. Венчали наряд малиновые босоножки на высоченной платформе, отделанные стразами, как новогодняя елка. Пальцы Лизаветы украшал кроваво-красный маникюр. О макияже умолчу, потому как слов, способных передать буйство красок на лице Лизаветы, в русском языке пока еще нет. Коренные жители какой-нибудь Гвинеи-Бисау удавились бы от зависти при виде боевой раскраски подруги. Ну, или сожрали бы ее в сыром виде, приняв за опасного врага.

При виде подобной красоты я поперхнулась зубной пастой и закашлялась. Лизка тут же от души замолотила ладонью по моей спине, отчего позвоночник в ужасе содрогнулся, и повторила вопрос:

— Так чего ты трубки не берешь?

— Не слышала, — нагло заявила я.

— Не ври! Ложь — есть самый большой грех, — нравоучительно изрекла подруга.

Я хитро прищурилась:

— Больше чревоугодия и прелюбодейства?

— А при чем тут прелюбодейство?

— Просто ты вырядилась, словно на панель. Извини, — лицо у меня под пристальным взглядом Лизаветы приобрело свекольный цвет.

— Ты ничего не понимаешь! Это крутой прикид. В антикварный магазин только в таком и ходят.

Настала моя очередь удивленно хлопать ресницами. Заметив мою растерянность, Лизка с укором попеняла:

— Видать, что-то у тебя с головой после взрыва приключилось.

Вероятно, Лизка была права, потому что до этой минуты мое сознание пребывало в счастливом забытьи относительно случившегося в пещерах. При упоминании о взрыве я, что называется, вспомнила все, и помрачнела:

— Что мне следует помнить?

— Ну, как же! — оживилась Лизавета. — Мы сегодня едем в антикварную лавку.

— Зачем?

— У тебя все-таки точно что-то с башкой произошло. Или ты не с той ноги встала.

— Не с той ноги встала, говоришь? Да я вообще не с той ноги родилась, раз имею дело с тобой! Напомни, будь любезна, о чем речь.

Подруга с таким видом закатила глаза, словно я и вправду страдала хронической амнезией. Но что странно — я ведь по-настоящему не помнила, с какой целью мы направляемся к антиквару! Состояние памяти здорово обеспокоило, поэтому я в волнении уточнила:

— Мы о чем-то договаривались?

Лизка просверлила меня строгим взглядом, я его стоически выдержала, и тогда подруга будто нехотя призналась:

— В принципе нет.

Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моей груди, а Лизавета тем временем продолжила:

— Но после ночи, проведенной без сна, я решила начать расследование именно с визита к антиквару, потому как нэцке не дает мне покоя. Ты ведь помнишь, что мы все-таки беремся за это дело?