Елена Логунова - Руссо туристо, облико морале Страница 14

– Очень неприятная мысль, – сказал внутренний голос, откровенно устрашившись наскоро обрисованной ретроспективы.

Я угрюмо задумалась, и в моем интернет-походе образовался долгий привал. Моня, Маня и Муня, наблюдавшие за мной из противоположного угла зала, решили, что нам пора воссоединиться, и прислали гонца с вестью о том, что стол накрыт к обеду.

Гонцом стал белокурый Муня. Когда он вырос передо мной, как Сивка-Бурка (тот еще жеребец!) и улыбнулся хитрой мальчишеской улыбкой, я вдруг подумала, что не имеет особого значения, кем я была раньше – нищенкой или принцессой. Главное – кто я есть сейчас: молодая красивая девушка, которая в силу возраста и природного обаяния легко приобретает новых друзей, преимущественно мужского пола. Тут я оглянулась на Маню – он тоже мне улыбался – и подумала, что один друг хорошо, а два – еще лучше. И когда получасом позже, после сытного обеда с веселящим пивом, Маня и Муня совершенно по-дружески спросили, какие у меня планы на этот вечер, эту ночь и всю следующую неделю, я с подкупающей честностью ответила, что не знаю. Не скрою: я предполагала получить более или менее нескромное предложение и не ошиблась в своих расчетах.

– Давай с нами? – зазывно улыбаясь, спросил чернокудрый Маня.

– Мы путешествуем по Европе на автомобиле, – объяснил белобрысый Муня. – Правда, все самое интересное ты пропустила, мы уже возвращаемся домой.

– В Россию?! – Такой удачи я даже не ожидала.

– Ну не сразу. Сначала посмотрим Швейцарию, Германию, Чехию и Польшу, – кивнул немногословный Маня.

– Польшу не зря называют «черным ходом в Европу», говорят, там граница такая дырявая, что грех ее не нарушить. Соглашайся! – жарко зашептал мне внутренний голос.

Я не поняла, какого он ждет от меня согласия – на автопробег по бывшим соцстранам или на прорыв государственной границы, но не заставила себя упрашивать и произнесла веское «Да!» с такой радостной готовностью, словно это была клятва Золушки на бракосочетании с Принцем.

Кстати, за прекрасного королевича запросто мог сойти любой из моих новых друзей. И судя по тому, как заинтересованно поглядывали на меня Маня и Муня, я казалась им вполне подходящей Золушкой.

Похоже было, что моя жизнь – в том числе и личная – начала налаживаться.

7. Алла

Я прикатила в аэропорт на такси, потому что этот вариант показался мне более надежным, чем бюджетная поездка на рейсовом автобусе. Не зная, как тут у них в Австрии с дорожными пробками, я на всякий случай запланировала время на переезд с часовым запасом, и весь он вместе с бонусным двадцатиминутным довеском от лихого венского таксиста достался мне в единоличное пользование.

Полтора часа я бродила по пустому и неуютному залу ожидания! Галопировала по кругу, нервно чертыхаясь, взволнованно заламывая руки и вызывая живой интерес только у раздвижных дверей, которые с намеком разъезжались всякий раз, когда я пробегала мимо них. А по окончании девяностоминутной пытки затянувшимся ожиданием выяснилось, что мои жертвы были напрасны, с тем же успехом я могла кружить по своему гостиничному номеру, оттаптывая золоченые львиные лапы помпезным табуреткам. Оказывается, наши мальчики вообще не нуждались в том, чтобы их кто-то встречал!

Во-первых, Инкин любимый мужчина капитан Кулебякин – я раньше этого не знала – в своем Институте МВД вполне сносно обучился немецкому. Во-вторых, мой собственный любимый мужчина, Инкин братец Казимир, перед лицом реальной опасности остаться единственным ребенком в своей нескучной семейке опустошил фамильные золотовалютные закрома и явился в капиталистическую Австрию состоятельным, как младой олигарх. Во-третьих, Инкин любящий папа Борис Акимович (настоящий полковник!) поднял по тревоге боевое братство от Москвы до самых до окраин и подключил к спецоперации по спасению дочурки такие силы, о которых мирные граждане говорят исключительно почтительным шепотом.

В результате эти два чудо-богатыря – Кулебякин и Зяма – волшебным образом получили шенгенскую визу за один день и прилетели в Вену как особо важные персоны. Их даже не выпустили в общую дверь, как всех остальных пассажиров аэрофлотовской «тушки», а почтительно свели по особому трапу две красотки стюардессы. И прощались с ними прелестные воздухоплавательницы так горячо и нежно, что я, глядя на это эротическое безобразие, испытала труднопреодолимый порыв окончательно осиротить Бориса Акимовича и Варвару Петровну, собственноручно лишив жизни их беспутного великовозрастного сынка.

Впрочем, самонадеянный Зяма даже не понял причины, по которой я попыталась задушить его в объятиях.

– Вижу, ты соскучилась! – одобрительно похлопав меня пониже спины, сказал он.

И поверх моего плеча послал обольстительную улыбку стюардессам, которые увязались за ним с летного поля, как мерзкие голохвостые твари за Гаммельнским крысоловом.

В отличие от Зямы Кулебякин был суров и непокобелим. На стюардессочек он не глядел, да и мне подарил лишь один-единственный долгий взгляд. В нем, залакированный скупой мужской слезой, светился немой укор: «Что ж ты, Трошкина, не уберегла подругу?» Я виновато шмыгнула носом и развела руками.

Позу вешалки я приняла совершенно напрасно – бессовестный Зяма тут же нацеплял на меня своих хурджинов. Мужественный капитан Кулебякин, услышав мой слабый стон, обернулся, благородно освободил меня от Зяминого багажа и с досадой спросил нашего общего друга:

– Не пойму, Зямка, зачем ты столько тряпок набрал?

– Ну привет! – обиделся наш франт. – Не в деревню, чай, приехали! В столицу просвещенной Европы! Что же, мне тут в самых обычных посконных портах ходить?

Я фыркнула. Казимир Кузнецов не только знатный ловелас, но и великий художник-дизайнер, сильно озабоченный соответствием своей наружности своему же творческому потенциалу. Ничего самого обычного он и дома-то не носит. В дальнюю дорогу Зямочка оделся почти непритязательно: снизу на нем были штаны из болотно-зеленого, в широкий рубчик, вельвета, с большими присборенными карманами из изумрудной с золотом парчи, а сверху – узкий бархатный камзольчик цвета увядшей травы, украшенный большими золотыми пуговицами, похожими на среднего размера елочные шары. Стройную шею изящного кабальеро обвивал платок из кремового шифона с узором из крошечных бурбонских лилий, буйную мелированную голову венчал зеленый замшевый берет с настоящим павлиньим пером. Картину дополняли мягкие сафьяновые сапожки и ювелирный гарнитур из желтого золота с красными кораллами, выточенными в форме больших кривых зубов – комплект составляли брутальное ожерелье и одна пиратская серьга. Разноплеменный люд в международном аэропорту города Вены на скромное убранство моего возлюбленного дизайнера засматривался вплоть до остолбенения.

– Ну рассказывай! – скомандовал капитан Кулебякин, когда мы разместились в такси.

Вообще-то, я уже рассказывала ему историю таинственного исчезновения Кузнецовой по телефону, но тогда необходимость экономить каждый евроцент (международный звонок – удовольствие дорогое!) лишила меня обычного красноречия. Теперь я развернулась во всей красе, выдав двадцатиминутный драматический монолог с классическим вопросом в финале: «Что делать?» Однако у многоопытного опера Кулебякина нашлось с полсотни более узких вопросов. Далеко не все из них я сумела укомплектовать ответами, которые могли удовлетворить нашего милицейского товарища. Поэтому сразу по прибытии в гостиницу капитан распихал по карманам стребованные с Зямы австрийские деньги и собственные российские документы, надвинул поглубже бейсболку с патриотичным значком зимней Олимпиады в Сочи-2014 и отправился выжимать оперативную информацию из венских коллег.

Зяма в образе невинно любопытствующего («Ну-ка, ну-ка, посмотрим, как ты тут устроилась!») заглянул ко мне в номер и, легко преодолев мое слабое сопротивление, примерно на полчасика устроился в нем вместе со мной. Затем он принял душ, переоделся из дорожного в домашнее (коричневые с металлической нитью джинсы в художественных разводах бронзовой патины, мягчайший джемпер из кашемира цвета «мокко» и замшевые мокасины) и отправился искать источник информации среди гостиничного персонала.

Я уже знала, что в числе горничных есть разбитные девахи украинского происхождения, и нисколько не сомневалась, что обольстительный Казимир Кузнецов быстро найдет с ними общий язык. То, что поиск общего славянского языка пройдет по большей части в горизонтальной плоскости уединенных горниц, также не вызывало у меня никаких сомнений, но я наступила на горло своей ревности и не приковала Великолепного Казимира к изголовью своей кровати противоугонной цепью для велосипеда (прикупленной в скобяной лавке венского захолустья двумя днями раньше как сувенир для соседского пацаненка Васьки).