Елена Логунова - На сеновал с Зевсом Страница 16

— Рад был познакомиться! — сказал умеренно галантный мачо.

— Взаимно, — сухо обронила я, пристально оглядывая темный двор в щелку приоткрытой дверцы.

На мое счастье, в этот поздний час все соседи сидели по хаткам. У подъезда никого не было, во дворе царили тьма, тишь и порядок, только на округлом боку художественно подстриженной зеленой изгороди темнело упавшее с какого-то балкона полотенце. Я мимоходом подхватила махровое полотнище и закуталась в него, как в шаль.

— По-моему, глупо ожидать, что эта особа нам поможет! — сопя, как закипающий чайник, сказала Антонина Трофимовна.

Она обессиленно привалилась к подоконнику на площадке между этажами и подергала янтарные бусы на шее, рискуя их порвать.

Корпулентная Антонина Трофимовна Зайченко, будучи солидной дамой, занятой на ответственной работе в наробразе, привыкла перемещаться в пространстве при помощи могучих грузоподъемных устройств — автомобилей, лифтов и эскалаторов. Придать быстрое и целенаправленное движение неподъемному телу Антонины Трофимовны бесконтактным немеханическим способом умел только ее непосредственный начальник по административной линии — руководитель городского отдела народного образования Вадим Вадимович Сидоров. Это его прямое распоряжение стремительно разлучило госпожу Зайченко с деликатесами фуршетного стола и отправило в поход по домам уважаемых членов культурного совета в компании с желчным господином Цапельником из городского союза бесталанных писателей. Посланцы недоброй начальственной воли даже не вкусили толком фуршетных яств, хотя все-таки успели приложиться к благородным напиткам.

— Студенты тоже не подпишут, — держась за бока, с сожалением сказал хилый Цапельник.

Лифт в доме писательницы Кузнецовой не работал, и на седьмой этаж деятели культуры топали на своих двоих.

— Им, я видел, всё это безобразие очень даже понравилось, — с досадой сказал Цапельник, имея в виду несознательных студентов. — А у нас тогда и половины подписей не набирается.

Антонина Трофимовна шумно вздохнула, щурясь, заглянула в документ под названием «Коллективная нота протеста» и сокрушенно покачала головой:

— Не набирается!

— Поэтому Кузнецову нужно дожать! — сказал Цапельник и злобно ощерился.

Он горячо и страстно не любил Варвару Петровну Кузнецову. То есть сначала он ее горячо и страстно любил, но светлое чувство сменилось темным после одного весьма откровенного разговора. В ходе него игриво настроенный Цапельник узнал о себе много нового и неприятного, и Варвара Петровна совершенно разонравилась ему как женщина (подумаешь, цаца какая!). А как более успешного работника пера непризнанный читающей публикой Цапельник ее и до того сильно недолюбливал, поэтому дожать Кузнецову любым способом, вплоть до того самого, который успешно практиковал Отелло, было одним из заветных мечтаний злопамятного и ревнивого Цапельника.

— Но я не дойду до седьмого этажа! — со слезой в голосе пожаловалась одышливая Антонина Трофимовна. — Идите дальше один, я подожду вас здесь.

— Один? — Цапельник смутился.

В ходе того самого незабываемого разговора он узнал, что у цацы Кузнецовой есть суровый муж-полковник, придерживающийся самых строгих взглядов по части морали и нравственности. Можно было ожидать, что в двенадцатом часу ночи этот примерный военизированный семьянин находится у себя дома, а дожимать Варвару Петровну в его присутствии Цапельнику представлялось опасным.

Впрочем, писателя с тонкой душевной организацией пугало и одиночное восхождение по плохо освещенной лестнице. Электрификация подъезда в поздний час осуществлялась по экономичной формуле «две «сороковатки» на шесть этажей». В закоулках лестничных маршей залегла непроглядная тьма. Писателю-реалисту не хотелось думать о том, что в самой тени мог залечь еще кто-нибудь — грабитель, маньяк, уличный пес или бомж, способный внезапно потянуться из темноты к светочу знаний в лице интеллигентного Цапельника за порцией развивающего общения или же за банальным подаянием.

— Послушайте, может, мы сами подпишемся за Кузнецову? — оглядевшись по сторонам и заговорщицки понизив голос, предложил Цапельник. — Это, конечно, не очень хорошо, но мы же для пользы дела! Цель, как говорится, оправдывает средства! А она об этом даже не узнает! Эта Кузнецова — такая асоциальная личность, она даже на заседания союза писателей никогда не ходит! Мы найдем образец и скопируем ее подпись…

— Кстати, у меня есть ее книжка с автографом, — задумчиво сказала Антонина Трофимовна.

— Вы читаете Кузнецову?! — Шокированный Цапельник до предела округлил глаза. — Вы?! Такая умная, трезвая, абсолютно земная женщина — читаете страшные сказки?!

— Да, а что? Иногда читаю, — нервно переступив слоновьими ногами, смущенно призналась абсолютно земная Антонина Трофимовна. — Знаете, все эти страшные сказки здорово отвлекают от суровых будней. И потом, почему вы думаете, что все это совершенный вымысел? Очень многое в нашей жизни пока находится за гранью понимания. Телепатия, ясновидение, дети-индиго…

— Зомби, привидения, упыри, вурдалаки! — всплеснув руками, издевательски продолжил Цапельник.

Темнота ответила ему пугающим эхом. Писатель-реалист беспокойно огляделся и непроизвольно еще понизил голос:

— Скажите еще, что эта ваша Кузнецова пишет свои жуткие байки с натуры — видит, как летают призраки, и слышит, как бегают черти!

— Цок, шлеп… Цок, шлеп… — отчетливо послышалось снизу.

— Какой странный звук, — бледнея, сказала Антонина Трофимовна. — Как будто, я думаю…

— Как будто, вы думаете, что? — насторожился Цапельник.

— Как будто хромой бес копытом цокает! — прошептала впечатлительная дама.

В этот момент на первом этаже погасла лампочка.

— А что у него, вы думаете, со вторым копытом? — болезненно моргнув, трусоватый Цапельник тоже перешел на шепот.

— А второго копыта у него вовсе нет! — Антонина Трофимовна тихо поехала пышным задом по подоконнику, забиваясь в угол. — Он же хромой! У него на второй ноге мя-агкое…

— Цок, шлеп… Цок, шлеп… Щелк! — Вторая (и последняя!) лампочка на третьем этаже тоже погасла.

— Он поднимается! — уже откровенно паникуя, шепнул Цапельник, беспощадно тесня Антонину Трофимовну в ее укромном углу.

— Не иначе к Кузнецовой идет! — беззвучно прошуршала она и неосторожно звякнула пряжкой сумки о мусоропровод.

— Дум-м-м-м! — предательски загудела огромная труба.

— Цок? Цок-цок-цок!

— Слышали? Он проскакал на одной ножке! — догадался Цапельник. — И затаился… Наверное, не хочет, чтобы передовая общественность узнала о порочащих связях Кузнецовой с миром теней!

— Общественность не узнает! — Антонина Трофимовна помотала головой и зачем-то возвысила голос, сделавшийся тоненьким, как у девочки из младшей ясельной группы:

— Мы никому ничего не скажем, только не делайте нам ничего плохого!

Темнота издевательски сопела, нервируя представителей передовой общественности пугающей неизвестностью.

— Господи, помоги нам! — закатив глаза, жалобно попросил идейный писатель бетонную плиту перекрытия.

И, как ни удивительно, ответная реакция Всевышнего последовала безотлагательно: у основания башни послышался стальной лязг, и в шахте подъемника обнадеживающе загудело.

— Скорее, поехали! — Цапельник первым прыгнул в прибывший лифт и потянулся к щиту с кнопками.

Антонина Трофимовна с поразительным проворством юркнула в освещенную кабину и без разбору замолотила по кнопкам пухлым кулаком, едва не сломав писателю указательный палец. Двери лифта сомкнулись послушно, но недостаточно быстро — пассажиры успели заметить и прошмыгнувшую мимо кособокую фигуру долговязого черта с лохматой шерстью на горбу, и грязные следы, оставленные им на сером бетоне лестничной площадки.

Эти следы Зайченко и Цапельник видели не больше секунды, но оба могли бы поклясться, что один отпечаток был большим и овальным, а второй раздвоенным и значительно меньшим по размеру.

Лифт, зараза, опять не работал, и я вынуждена была подниматься по лестнице. На четвертом этаже мне встретились какие-то граждане — пришлось кутаться в полотенце, прыгать в сторону и отсиживаться в ненадежном укрытии за мусоропроводом, пока они не удалились. На пятом меня посетило малодушное желание заглянуть к доброй подруге Трошкиной и поплакаться на свою печальную судьбу, но у Алки было закрыто, и на стук в дверь она не отреагировала. В принципе это могло иметь самое простое объяснение: в двенадцатом часу ночи Алка при отсутствии у нее более интересных занятий вполне могла завалиться на боковую, предварительно заткнув уши заглушками плеера.

В последнее время моя лучшая подруга с нездоровым энтузиазмом налегла на изучение английского языка. Она даже спит в наушниках, потому что хочет без посредников объясняться с семейством, управляющим ее маленькой овечьей фермой в Австралии. Семейство это, правда, переселилось на зеленый континент не столь давно и имеет свежие и крепкие украинские корни. Так что Алке было бы гораздо проще приобщиться к родной речи Тараса Шевченко и Павло Тычины, но малороссийская мова ей почему-то сильно не нравится. Максим Смеловский, папа которого вырос во Львове, как-то в приступе патриотизма похвастал, что украинский язык — второй по напевности после итальянского, но Трошкину и это не проняло.