Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов Страница 18

— Брр, ледяные коридоры, — бросает она, подбегая к моей постели.

Она ныряет в нее, как рыба в воду, смотря на меня; ее забавляет мой ошеломленный вид.

— Что это с вами, Тони?

Что это со мной! Со мной то же, что несут знаменосцы во время военных парадов, только немножко выше.

Мы не разговариваем. Нам нечего сказать друг другу. Немое кино более выразительно.

Не знаю, может, виной тому климат, но эта страна вдохновляет меня на распутство.

Я уже кручу четвертую ленту, как вдруг Синтия тихо вскрикивает. Я прерываю сеанс для того, чтобы оглянуться, что не так просто, когда исполняешь деликатные функции киномеханика. И что я вижу, догадайтесь? Вы тысячу раз правы. Привидение!

Вы прочитали правильно, да, я написал: привидение!

На нем белый саван, и оно медленно плывет по комнате. Там, где должна быть голова, — зеленоватое свечение. Оно бесшумно направляется к нашей кровати походкой канатоходца. Синтия закричала бы от ужаса, если бы я не успел закрыть ей рот ладонью. Без паники!

Я обожаю все сверхъестественное: оно украшает жизнь, но я не люблю, когда меня отвлекают.

Призрак продолжает приближаться и вдруг спотыкается о стул. Зеленоватый огонек вздрагивает и падает на пол, а призрак начинает выражаться:

— Ох! Б... переб... я сломал себе палец.

Я включаю свет. Перед нами пьяный в стельку Берю пытается выпутаться из своей простыни. У его натруженных ног валяется маленький электрический фонарик с зеленой и красной лампочками, который он до этого сжимал в своих (я чуть было не сказал зубах) губах.

Разъяренный, я прыгаю из постели в великолепном накрахмаленном костюме Адама и хватаю его за ворот савана.

— Хамло! Бездарная пародия! Кретин! Обормот! Придурок! Осадок! Помойка! Рухлядь! Жертва подсознания! Дебил! Бычара! Злыдень! Мокрота! Мразь! Замухрышка! Сучий потрох! Отрыжка! Стыд природы! Воплощение низости! — декламирую я, оставляя про себя наиболее подходящие для этого дегенеративного существа термины.

Он хнычет:

— А что я такого сделал! И пошутить уже нельзя! Это же французский юмор!

Решительным пинком под зад я вышвыриваю его из комнаты. Он возвращается в свои апартаменты, бормоча извинения и причитая.

— У вас потрясающий слуга! — жеманно замечает Синтия.

Я достаю свой аварийный вязальный крючок и начинаю плести ей экспресс-басню. Берю — мой старый боевой друг. Он спас мне жизнь, и я взял его к себе на службу. Это человек артистической натуры... Смекаете? К сожалению, он пьет. Я много раз пытался уволить его, но его отчаяние так велико, что... Короче, мы возобновляем наш сеанс.

Я кручу пятую ленту, в которой донской казак сажает свою жену на круп коня и в разгар битвы делает казачонка.

Синтия находит это великолепным. Она кричит «бис», и я перезаряжаю пленку для повторного показа. И как раз в этот момент я слышу за спиной какой-то шорох. Я незаметно нащупываю выключатель и нажимаю кнопку: ноль, отключили электричество.

— Что такое? — шепчет моя очаровательная партнерша. — Снова он?

— Да.

Я вскакиваю с постели. Комната пуста. Может быть, на этот раз был настоящий призрак? Я врываюсь в лежбище Берюрье. Он храпит, как подвесной мотор глиссера. Я трясу его, он недовольно квакает и приоткрывает свои лягушачьи веки.

— Ну чего тебе? — мямлит Опухоль.

— Одного раза недостаточно, что ли?

— Ты что, спятил? Я даже не шевельнулся.

Я возвращаюсь в комнату. В ней щедро горит свет; таинственная рука наладила освещение.

— Вы, наверное, ошиблись, — говорит милая Синтия.

Ее золотистые волосы образуют вокруг головы сияющий ореол.

— Наверное, — соглашаюсь я.

— Будет лучше, если я вернусь в свою комнату, — неожиданно взволнованно говорит она. — Если тетушка Дафни узнает, что...

Она награждает меня славным засосом и исчезает.

После ее ухода я растерянно оглядываюсь. Я не устаю себе повторять: н-да, занятное дельце! Здесь как будто побывал сам Мефистофель!

что-то меня настораживает. Не могу понять что. И, наконец, да, я понимаю. Мой пиджак, который я аккуратно повесил на спинку стула, лежит на полу. Я поднимаю его, ощупываю... Тысяча проклятий! Исчезло мое удостоверение, а также револьвер, найденный в сумочке Синтии, который я носил с собой.

На этот раз я архипогорел. Настолько, что рядом со мной Жанна д'Арк показалась бы вам несгораемой.

Я смотрю на часы (А на что, по-вашему, я должен смотреть? (авт.)): час десять.

Если не толочь воду в ступе, у нас в запасе еще ночь. Я напяливаю вместо своего костюма цвета морской волны пиджак серо—стенного оттенка и, заложив дверь спинкой стула, подхожу к окну. Газон в шести метрах подо мной.

Спрыгнуть вниз я могу, а вот влезть обратно — черта с два! Баста, придется коротать ночь на улице. Я влезаю на подоконник (какие подробности) и — вжжж — отправляюсь в полет. Посадка проходит благополучно. Прижимаясь к стене (не волнуйтесь, у меня есть хорошее чистящее средство), я с тыла подбираюсь к стоянке машин. Оужалинс Кастл погружен во мрак. Я толкаю свой бентли до начала спуска, запрыгиваю внутрь и качусь по инерции метров пятьсот, прежде чем завести мотор.

Курс — Мойзад-Цыпленхэм !

ГЛАВА X,

в которой я заканчиваю выполнение программы, заданной в восьмой главе

Я оставляю свой катафалк на опушке тупика, ведущего к винокурне, и бегу трусцой к порталу. Там меня ожидает первое разочарование: со мной нет моего сезама. Он остался дома в Сен-Клу, так как я не счел нужным брать его с собой на отдых в Дордонь. А эта дверюга снабжена исключительно крепким замком. Открывать ее моей пилочкой для ногтей — все равно, что осушать озеро Бурже чайной ложечкой. Остается одно решение: перелезть через забор. Второе разочарование: он ощерился стальными пиками, направленными острием наружу.

Я возвращаюсь к машине и прочесываю на ней окрестности до тех пор, пока не обнаруживаю рощицу. Там я срезаю прямой и длинный березовый сук длиной в пять или шесть метров. Сдираю с него ветки и листья и привязываю к крылу тачки.

Возвращаюсь на винокурню. Полезно быть спортсменом.

Я не собираюсь побить мировой рекорд в прыжках с шестом, но трехметровую высоту способен преодолеть.

Я кладу куртку на землю, поудобнее берусь за конец шеста и отхожу назад, отсчитывая шаги. Нужно прыгнуть так, чтобы не зацепиться за торчащие наружу пики.

Атлет сосредоточивается.

А теперь: вперед, Сан-Антонио! Моя поступь легка, размашиста, стремительна. Мои пальцы впиваются в дерево.

Я удачно втыкаю шест, отталкиваюсь и изгибаю спину. Мои ступни, мои ноги покидают поверхность тупика. Мой торс вытягивается горизонтально и продолжает еще подниматься. Не упустить бы палку! Я приземляюсь с другой стороны.

Я цел и невредим. Ноги ноют, но я па месте.

Шест же, напротив, подвел меня. Он застрял между двумя пиками на портале и напоминает незаконченное ограждение па строительных лесах. К счастью, винокурня стоит не на основной дороге.

Я прямиком направляюсь к складу. Дверь заперта на ключ, но замок посговорчивей предыдущего, и через десять минут мне удается произнести над ним надгробную речь, как говорил Босюе.

На цыпочках спускаюсь по лестнице. И, только очутившись внизу, включаю фонарик, в полной уверенности, что никто не увидит его снаружи. Я ищу маленькие пятнышки, которые заметил днем на полу, и легко нахожу их. Смачиваю слюной и поддеваю пальцем. Без сомнения, это кровь. Вы, наверное, скажете себе, горлопаны, уж я-то вас знаю, что это я ношусь с двумя каплями крови! Да, это так. У меня изобретательная бестолковость, что вы хотите. Бывает, сеют фасолинку, а пожинают звездный дождь! И до сих пор мне это худо-бедно удавалось.

Я говорю себе, что света моего фонарика недостаточно для тщательного осмотра места; кроме того, говорю я себе, в настоящее время здесь никого нет; я также говорю себе, что нахожусь под землей и могу спокойно воспользоваться внутренним освещением; и, наконец, говорю я себе, нужно быть дубиной, чтобы не сделать этого.

И я делаю это.

Я ощущаю, что всецело погружен в странную атмосферу этого погреба. Может быть, виной тому спиртовой дух? Или затхлость подземелья? Так или иначе, но я в две, а точнее в три погибели начинаю искать другие пятна с упорством, на которое способен только легавый.

Кончается тем, что я нахожу не пятна, а небольшой кровавый след на стенке одной из бочек. Эта бочка совсем новая.

Я стучу по ней пальцем: ясно, что она полна. Привинченная к ней медная табличка сообщает, что в ней содержится продукт розлива этого года.

У меня кружится голова. Испарения погреба немного пьянят меня. К тому же меня пьянит догадка, что я нахожусь в центре решения проблемы. Я совершил это путешествие и провел работы по внедрению с единственной целью — получить возможность обследовать эту винокурню. И раз уж я здесь, надо этим воспользоваться до конца! Я не уйду отсюда с пустыми руками.