Саша Антонова - Продавец фокусов Страница 19

— Люк задвинули, скорее всего, сундуком. Боюсь, приподнять его не удастся, — рассуждала я, напрягая мозги в поисках выхода из создавшегося безвыходного положения. — Можно выпилить часть деревянного настила в том месте, где сундука нет. Любаша, поищи что-нибудь подходящее для этой цели в своей сумке.

Она долго ворошила содержимое своей бездонной торбы и предложила мне на выбор ключи от квартиры или пластмассовую расческу.

Любаша вновь изобразила пьедестал, я встала на ее спину и принялась за кропотливую работу с помощью бороздки ключа. В скором времени руки у меня затекли, а пьедестал взмолился, что спина его находится уже в аварийном состоянии и может случайно развалиться на куски.

Мы поменялись местами. Я опустилась на колени и уперлась руками в скользкие доски, Любаша взгромоздилась на меня своими армейскими ботинками на чудовищной платформе и зачем-то начала отплясывать чечетку. Я шипела ей, чтобы она прекратила танцевать, сейчас не самое подходящее время для веселья. Любаша отвечала сверху, что она и не думала плясать, а с неподдельным энтузиазмом вносит посильную лепту в подготовку нашего побега из темницы.

Опилки попадали за воротник одежды и кусали спину. Голову во время трудовой деятельности приходилось держать запрокинутой вверх, поэтому шея болела немилосердно. Руки затекали, и мы подолгу отдыхали, восстанавливая кровообращение. Темнота мешала ориентироваться, и результаты нашего художественного выпиливания иногда куда-то исчезали. Несколько раз нам приходилось начинать все с начала. Мы с Любашей пришли к выводу, что плотницкие работы — это не женское дело.

Наши титанические труды, в конце концов, увенчались успехом, нам удалось выпилить кусочек доски, величиной с половину ладони. Надежда на скорое освобождение окрылила нас, ветер свободы уже щекотал ноздри, и звал на новые подвиги. Но тут случилось непредвиденное. В момент особенно энергичного телодвижения, связка ключей вырвалась из Любашиных рук и исчезла в неизвестном направлении.

Инвентарь так и не нашелся, хотя мы извели уйму спичек, досконально изучили рельеф земляного пола и пересчитали деревянные доски, прикрывавшие его в некоторых местах. Кучу тряпья проверять не стали, уж больно она отвратительно выглядела. Уныние охватило нас, и мы долго сидели, не в силах пошевелить и пальцем. Однако, как говорится, надежда умирает последней.

— Будем делать подкоп, — высказала я гениальную идею. — Любаша, покопайся в своих закромах, может быть, найдешь что-нибудь еще.

Она с готовностью провела очередную инвентаризацию содержимого сумки-самобранки, и щедро предложила зубочистку, пилочку для ногтей или шариковую ручку.

С помощью пилки для ногтей я раскрошила два кирпича, при этом сломав ноготь на указательном пальце. Соленый пот ел глаза, кирпичная пыль лезла в нос и рот. От напряжения пальцы скрючились и болели в ободранных костяшках. Свобода была уже близка, но металлическая часть маникюрного инструмента, сделанного в Китае, сломалась и канула в глинистое месиво под ногами. Мы спалили изрядное количество спичек, пытаясь разыскать орудие труда. Не нашли и совсем опечалились.

— Черт! — в сердцах высказалась я. — Нам бы только до телефона добраться!..

Любаша забренчала содержимым своей сумки и сунула мне в руки какой-то продолговатый предмет.

— Что это? — не узнала я предмет в темноте.

— Мобильный телефон. Ты же сама просила.

Я застонала и с трудом подавила в себе желание наброситься на свою сокамерницу и искусать ее в припадке бешенства.

Любаша зажигала спички, а я нажимала на кнопки аппарата, восстанавливая в памяти номер телефона Скелета.

— Ну! — раздался в ухе родной голос члена бандитской группировки.

— Витя, здравствуй! — радостно выдохнула я. — Это Маша. Мы с тобой Лаврентия Палыча к ветеринару возили. Помнишь?

— Ну! — лаконично подтвердил он факт нашего знакомства.

— Нас похитили. Мы в погребе сидим. Тут холодно и плохо пахнет, — под конец фразы я уже вовсю хлюпала носом, так мне было себя жалко.

— Так чего надо? — удивился бандит.

— Спасай нас! — заревела я на полную громкость.

Любаша с энтузиазмом присоединилась ко мне, и мы зарыдали уже в два голоса.

— Где погреб-то? — терпеливо расспрашивал Скелет — наша последняя надежда и опора.

Мы с Любашей посовещались, и я объяснила дорогу так доходчиво, как только могла.

— Мы в Малаховке. Если смотреть на озеро, стоя спиной к заводику, то справа. Ближе к железной дороге. Слева от дачи, во дворе которой стоит бульдозер.

— Щас буду, — пообещал благородный бандит и отключился.

От радости мы с Любашей бросились друг другу в объятия и еще немного поревели.

— Ты кому звонила? — немного успокоилась сокамерница.

— Тому, кто назвал тебя «бабкой», — объяснила я.

— Этому хаму!!! — заорала она. — Ты с ума сошла! Да я выцарапаю ему глаза за оскорбление моей легко ранимой личности.

— Вот только попробуй! — погрозила я ей кулаком в темноте. — Он нас сейчас спасать будет от твоих «куртуазных» знакомых. И не вздумай свой характер показывать, а то и второе ухо распухнет, — твердо пообещала я.

Тут Любаша вспомнила о своей травме.

— Посмотри, что с ним? Очень плохо выглядит?

Я почиркала последними спичками и сообщила:

— Пельмень — что надо!

Любаша совсем опечалилась.

— Ну, вот, как же я теперь с таким ухом на работе появлюсь? Я и так больше недели прогуляла, пока с Тенгизом в Сочи ездила, а если нас никто не спасет, и мы здесь умрем от холода, голода или запаха, то меня с работы выгонят…

Секунды ожидания складывались в минуты, минуты — в часы, а часы — в столетия. Время тянулось невыносимо медленно. Мы пристроились у одной из стен. Стояли, прислонившись к кирпичам, сидели на корточках, ходили по периметру. Я на ощупь набрала свой домашний номер и бодрым голосом отрапортовала бабе Вере, что у нас все в порядке, мы культурно отдыхаем на зимней даче, здесь тепло и хорошо пахнет.

По нашим прикидкам, мы сидели в темнице уже дня три, не меньше. Мы обсудили все свои проблемы, поклялись страшной клятвой, что больше никогда ни в какие сомнительные ситуации влипать не будем, замерзли до посинения и здорово проголодались. Для укрепления морального духа мы вполголоса спели «Орленок, орленок, взлети выше солнца» и взбодрились. Чуть громче исполнили «Взвейтесь кострами синие ночи» и прочувствовали небывалую сплоченность рядов. Затем с воодушевлением настоящих революционеров-подпольщиков грянули «Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка». Получилось очень слаженно и бодро. Затем по странной ассоциативности мышления вспомнили «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке» и почувствовали первые признаки грусти. Неожиданно для самих себя затянули «Ой, мороз, мороз, не морозь меня» и нас одолела черная меланхолия. Подчиняясь душевному порыву, мы исполнили «Миленький ты мой, возьми меня с собой», отчего и разревелись.

— Ну, где твой спаситель? — шмыгнула носом Любаша.

И тут наверху что-то забухало, послышался шум отодвигаемой мебели, и крышка подпола откинулась. В ярком прямоугольнике показалась голова Скелета.

— Маша, ты здесь? — поинтересовалась голова.

— Здесь, здесь! — истошно заорала я. — Лестницу скорей давай!

Хлипкое сооружение спустилось в подвал, и я, задрав богемную юбку выше колен, взлетела наверх со сноровкой юнги.

— Витя! — бросилась я ему на шею. — Ты — прелесть!

— Да ладно, чего там… — скромно потупился бандит. — Лаврентий Палыч-то в порядке?

Он аккуратно отлепил меня от своей шеи и поставил на ноги. За его спиной маячили еще три братка с укороченными автоматами, небрежно перекинутыми через плечи.

И вдруг я заметила, как глаза нашего спасителя округлились, а нижняя челюсть отвисла. Его взгляд был прикован к открытому люку подпола. Из темноты показалась сначала одна рука, затем другая, голова с оттопыренным ухом и, наконец, остальные части тела Любаши. Черная тушь под глазами растеклась и придавала ее лицу некоторую полосатость. Серые брючки в обтяжку с грязными пятнами на коленях и пушистый свитер смотрелись в меру трогательно. Вообще, она мне чем-то напомнила Лаврентия. Возможно, роковую роль в ее образе сыграли серый цвет, полоски и болезненный вид левого уха.

Любаша похлопала ресницами и поняла, что произвела на Витю неизгладимое впечатление. Она приосанилась, протянула ему руку и томно представилась:

— Любовь…

Скелет по-гусарски звякнул несуществующими шпорами, изогнулся в полупоклоне и припал губами к ее руке.

— Виктор… — выдохнул он сдавленным от избытка чувств голосом.

Один из братков заржал, другой нечаянно выронил из рук фомку, третий шумно лязгнул затвором автомата. У всех троих непроизвольно вырвалось: