Ольга Степнова - Моя шоколадная беби Страница 21

– Меня? Здесь?

Чёрный кафель давил на глаза, контрастировал с белой ванной, тело в которой – шутка, муляж, оно не может быть правдой. Сейчас есть специальные магазины, где продают такие «шутки»: отрезанные руки, отрубленные головы, кровавые кляксы и даже наклейки пулевых ранений. Кто-то купил в таком магазине целого Роберта и засунул его ванну, а настоящий Роберт сидит на кухне, посмеивается и пьёт кофе.

Катерина пошла на кухню.

– Да, милочка, я видела, как рано утром вы поднимались по лестнице, я как раз шла гулять собаку. На вас была легкомысленная широкополая, красная шляпа!

На кухне никого не было. Роберт не пил там кофе. Его и в спальне не было, пустая, разобранная кровать демонстрировала своё пустое нутро, и было почему-то стыдно смотреть туда.

Кому она будет верна по гроб жизни?..

Соседка тащилась за ней по пятам.

– Вы меня с кем-то спутали! – крикнула Катерина, хотя тётка стояла рядом и с мерзким любопытством бездельника-обывателя рассматривала беззащитные белые простыни и стыдливую подушку, сохранившую примятость.

– Ха-ха-ха! – вдруг весело рассмеялась тётка, и Катерина вдруг снова поверила, что всё это шутка. Роберт, наверное, сидит у тётки в квартире, они сговорились, решили её разыграть. – Ха-ха-ха! – хохотала тётка. – Неужели вы думаете, что вас можно с кем-нибудь перепутать?!!

– Значит, вы утверждаете, что не приходили в семь тридцать утра в квартиру господина Пригожина?

Оказывается, фамилия Роберта была Пригожин.

– Утверждаю.

– Где вы были в это время?

– Дома. Спала.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

Это мог подтвердить Матвей Матушкин, но сказать об этом Катя не могла.

– Я живу одна. Этого никто не может подтвердить. Впрочем, в половине десятого меня видел… – тут она подумала, что про Майкла тоже не стоит говорить, – меня видела Зоя из второй квартиры. Она сидела на месте лифтёрши, и мы с ней долго беседовали.

– Ну, – усмехнулся следователь, и с чрезмерным усердием стал перекладывать какие-то бумаги на столе, – ну, это вы хорошо придумали! Да, Зоя Арнольдовна подтвердила, что разговаривала с вами в девять тридцать, но она так же сказала, что на пост заступила в девять, а до этого будка была пуста. Пуста! – Он грохнул кулаком по только что передислоцированным бумагам. Кулачок был маленький, ненатруженный, без обручального кольца.

– И создаётся впечатление, Катерина Ивановна, что вы специально остановились поболтать с лифтёршей, чтобы она подтвердила в случае чего…

– Это вам Зойка сказала, что – специально?

– Нет, это я вам говорю.

Это был уже второй допрос и, кажется, он слово в слово повторял первый. Ночь Катерина провела в изоляторе временного содержания, на деревянных нарах и не было обстоятельства, более сломившего её, чем отвратительные, жирные клопы, которые искусали её с головы до ног. Катерина не смогла сдержаться, наклонилась, и с наслаждением почесала левую ногу. Потом правую. Потом плечо под тонкой тканью красного платья. Платье она не снимала на ночь, и оно странно и дико пахло несчастьем, тюрьмой и ещё чем-то, – кровью что ли? – потому что на теле были места, расчёсанные в кровь.

– Вас видели три человека в доме, где жил Пригожин. Все в своих показаниях утверждают, что это было примерно с семи до семи тридцати утра – время, когда наступила смерть Роберта Ивановича. Охранник утверждает, что вы пришли пешком. На вас было красное платье и красная широкополая шляпа.

– Честно говоря, я бы менее приметно оделась, если бы пошла на такое «дело»…

– Честно говоря, вас трудно с кем-нибудь перепутать. Вы понимаете, о чём я говорю. – Следователь усмехнулся и надел жуткие очки в роговой оправе со стёклами без диоптрий. Следователь был юный, рьяный, с каким-то мудрёным именем и ушами, которые в размахе достигали… «Ведь бывает же размах крыльев, – подумала Катерина, – значит, бывает и размах ушей». Ей было необходимо о чём-нибудь таком думать, чтобы не сойти с ума.

– Вас трудно с кем-нибудь перепутать и это главный аргумент для следствия. Давайте рассмотрим другие аргументы.

– Давайте, – без энтузиазма кивнула Катерина, оттянула ворот платья и с ожесточением почесала грудь. Следователь чиркнул взглядом по её шоколадным выпуклостям и панически перевёл глаза на потолок.

«Придурок. Мог бы уставиться в свои бумаги. А ведь я ему очень нравлюсь, – подумала Катерина, потому что необходимо было думать о чём-то таком. – А очки он напяливает, чтобы хоть как-то усерьёзнить свою простецкую физиономию. Глупый, избитый приём. Начитался классики про земских врачей?»…

– Перестаньте чесаться, – буркнул следователь и действительно перевёл взгляд с потолка на бумаги.

– Ваши клопы…

– Они не мои. Так вот, квартиру не вскрывали, пришёл кто-то свой. Свой настолько, что Пригожин допустил его в ванную, где он был, в чём мать родила. Оружие валялось на полу в ванной, и отпечатков на нём не обнаружено. А в вашей сумке, которую изъяли, найдена мужская перчатка. Одна! Зачем молодой женщине летом таскать в сумке мужскую перчатку? Вывод один – чтобы не оставлять отпечатков на оружии!

– Господи, – что-то лопнуло внутри Катерины, и слёзы хлынули градом. Платье намокло на груди и даже почему-то на коленях, такой силы это были слёзы. Они не хлынули вчера, когда её задержали по подозрению в убийстве, а сегодня почему-то хлынули. – Господи, да эту чёртову перчатку я две недели таскаю в сумке и забываю выбросить! Она… – Тут Катерина поняла, что трудно будет объяснить, как перчатка у неё оказалась. – Понимаете, я женщина одинокая… очень свободных нравов. Ко мне приходят… приходили мужчины. Кто-то забыл перчатку ещё весной в моём кресле и… Спросите у Верки-лифтёрши, у охранника нашего агентства Игоря, у моего зама Верещагина, у Любаши-уборщицы, наконец, спросите! Они видели, они знают, как перчатка попала в мою сумку! Я просто забыла её выбросить! Ну, вы же знаете, что творится у женщин в сумках! Ну, это все знают! – Она вдруг с тоской подумала, что он может этого и не знать. – Спросите их, слышите?!!

– Спрошу, – кивнул следователь. – Но есть ещё много обстоятельств…

Вот с этого момента начинался новый допрос. Вчера всё закончилось на перчатке.

– Мотив! – Он уставился на неё через стёкла очков, в которых явно не было никаких диоптрий.

– Да, мотив! – Катерина вдруг успокоилась, вытерла слёзы и улыбнулась. – Какой у меня может быть мотив? Никакого! Я собиралась замуж за этого человека, я его… любила. Уж если бы был мне резон убивать его, так только после свадьбы!

– Каким-то образом вы узнали о завещании. – Юнец стащил с носа очки, давая понять ей, что плевать ему, что он лопоухий, прыщавый, маленький, хлипкий, с тоненькими девчоночьими пальчиками, что никогда и ни на кого он не производит должного впечатления. Плевать, потому что несмотря на молодость, он блестящий профессионал и у него всегда есть козырная карта.

– О каком ещё завещании?

– Три дня назад Пригожин составил завещание, в котором всё своё имущество – недвижимость, деньги, машины, бизнес, – завещал вам.

– Мне?!!

– Вам, не придуривайтесь. У Пригожина был рак, его дни были сочтены. Видимо, Роберт Иванович опасался, что не доживёт до бракосочетания, и решил таким образом отблагодарить вас за счастье своих последних дней.

– Не может быть. Этого быть не может. Какой рак… у него сердце…

– Да, экспертиза показала, что буквально на днях он перенёс обширный инфаркт, но к делу это не относится. Завещание…

– Я не знала ни о каком завещании! Он ничего не говорил мне!

– Послушайте, – он встал, распрямился во весь свой невнушительный рост, облокотился кулачками о стол, и слегка наклонился к ней, – послушайте, у вас действительно репутация дамы очень свободных нравов. Я узнавал. Ваших связей не перечесть… Молодые, не очень, и совсем старики. Особенно старики. Вы специализировались на них! Откуда у вас роскошная квартира на шестнадцатом этаже в элитном доме на проспекте Вернадского?!

– Боже мой, – прошептала Катя, и щуплый следователь показался ей огромным, киношным монстром. – Боже мой, да это все знают. Я была ещё очень молодой, меня полюбил Негласов Юрий Петрович, и я его… нам было хорошо вместе, но у него была семья, да и относился он ко мне больше как к дочери. Юра купил мне квартиру, дал возможность получить образование, я ведь из детдома, у меня не было ни средств, ни родни. Юра был мне больше, чем любовником. Он умер от инсульта, когда я училась на пятом курсе. Я никогда этого не скрывала. Да, он подарил мне квартиру! Да, на его деньги я закончила институт и смогла найти хорошую работу! При чём здесь «специализировалась»?!

– Посмотрите сюда, – девчоночьим пальчиком следователь постучал по столу, где невесть откуда появился диктофон. – Посмотрите и послушайте. – Он нажал серебристую клавишу и звонкий, весёлый голос, в котором Катя узнала свой, крикнул на весь кабинет: «Мне это подходит! Сколько тут – триста шестьдесят квадратов? Пять комнат, евроремонт, хороший район, мне подходит! Давай дружить!» «Давай! Если хочешь, оставайся тут жить…» – ответил голос Роберта, и пальчик снова ткнул кнопку, остановив запись.