Михаил Серегин - Особенности национальной милиции Страница 22

– Отрезайте пути к отступлению, – орал во всю глотку дядя Саня. По его челу градом стекал пот, попадал в глаза, в рот, оставляя неприятный, солоноватый вкус, но дядя Саня этого не замечал.

Подскочив высоко в воздух и сделав кувырок через голову, братья Утконесовы слаженно ввалились в выбитую дверь, буквально внеся туда на руках распоровшийся мешок, позорно терявший в воздух опилки, словно перепуганный ребенок продукты своей жизнедеятельности. В мгновение ока Кулапудов оказался на железной крыше, с громким криком «Ки-я» сделал головокружительный выпад и рухнул вниз вместе с листами ржавого железа. Пыль и опилки вихрем взвились в воздух, туманом застилая обозримое пространство. Ганга, вытянув вперед руки, нащупал что-то мягкое и, произведя захват, перекинул преступника через голову, упав на спину и сделав упор ногой в живот мишени.

– Меня-то за что? – изумленно осведомился дядя Саня, закатываясь под деревянный столик.

Он почувствовал, как хрустнул протез на ноге, стал саднить старый шрам на пояснице, пробитая пулей кость в предплечье заломила. Да и вообще, надвигающаяся старость все больше давала о себе знать. Ситуация начинала выходить из-под контроля, пугая человеческими жертвами. Когда Пешкодралов, попытавшийся эффектно просвистеть над столом, не рассчитав сил, тяжеловесно плюхнулся на его крышку и стол рассыпался, как потревоженный карточный домик, чудом оставшийся живым дядя Саня сдался.

– Отбой! – нечеловеческим голосом взревел он и вытер со лба бисеринки пота.

Мгновенная тишина накрыла полуразрушенный домик, и ребятам на минуту показалось, что они оглохли. Все замерли в позах, на которых застиг их крик. Пыль, весело кружа в прорывающихся сквозь окно лучах света, тихо оседала на мужественные плечи, носы и стрижки. Поскрипывая, болталась на одной петле ставенька – единственный звук, который достигал уха.

– Для начала пойдет, – вынес вердикт наставник, потирая ушибленное Лехой плечо, в котором еще с семьдесят пятого стояла пластина. – Если за вас хорошенько взяться – толк будет.

Гордая и уставшая новоиспеченная группа захвата медленной походкой, вперевалочку, вышла из сарая и направилась вниз по склону.

Ни у кого уже не оставалось сомнений, что опасный дурковед не уйдет сегодня от возмездия. Ребята готовы были его встретить. Будь этих дурковедов хоть сотня, лучший курс школы милиции справится с ними голыми руками, одной левой, и никто не уйдет от суровой буквы закона.

Они оставляли за собой полуразрушенные стены разбойничьего притона, поверженные все до единой мишени, которые восстановлению уже не подлежали. Даже мухи признали силу подрастающих кадров непобедимой российской милиции, забившись по углам и приглушив свое глупое жужжание.

Они и нос высунуть боялись, робко прячась под завалами сломанных досок.

Из-под лома, утыканный щепками, показался нос, робко принюхался и потянул за собой мученически искривленное лицо, которое, по всем признакам, оказалось лицом мужчины, настолько запыленным и покрытым ссадинами, что узнать его не было никакой возможности. Мужчина с трудом поднялся на ноги, со стоном оперся рукой о косяк двери, второю стряхивая пыль с одежды. Он был одет в знакомое уже нам... нет, не зеленое трико, – обмундирование.

– Да-а, – протянул мужчина голосом Мочилова, – до чего же страшная эта болезнь. Хотел отдохнуть в тихом месте, а в голове такой шум, словно на поле боя побывал.

Он призадумался, тяжело закрыв глаза, и еще раз протянул: «Да-а», – после чего медленно поковылял вслед за ушедшими курсантами.

7

Дядя Саня открыл глаза Феде. Он теперь прекрасно знал свое предназначение, отбросил прочь пагубное уныние, высоко поднял голову, возвращаясь со стрельбища в город, смело смотрел вперед, словно видя там, за горизонтом, будущее. Прохладный ветер теребил волосы, вороша в голове мысли, которые вопили: берегись, дурковед! Он, Федя, настигнет тебя везде, где бы ты ни был. Только так, и никак иначе.

Федю радовали эти мысли, копошащиеся в голове по дороге в родную школу, и одновременно пугали. Ведь он ясно понимал, что в садик к Лидии Аркадьевне он больше ни за что не вернется. Хотя бы потому, что не сможет он в глаза глядеть этой замечательной девушке, зная, с какой болезнью пришел сюда. И в медпункт Ганге путь заказан. Остается еще вариант – анонимное обследование и лечение в платной клинике, но где взять деньги?

Не отсылать же маме письмо: здравствуй, мол, дорогая, не одолжишь ли мне немного на лечение сифилиса. Вероятно, маму это событие не обрадует.

Плавная чреда мыслей внезапно прервалась, и Федя вздрогнул. Прямо на него шла Амалия Тихоновна, врач поликлиники, к которой прикреплены были все курсанты школы, не исключая и Гангу. Тяжеловесно ступая, немолодая уже женщина с черными усиками задумчиво шествовала, держа курс к ближайшей остановке. Недоброе предчувствие остро кольнуло Гангу, и он встал как вкопанный посреди дороги, до конца еще не осознавая, что именно его так напугало.

Амалия Тихоновна не могла не заметить делегации из нескольких курсантов и дяди Сани, которые здорово выделялись в толпе прохожих пропылившимся, изможденным видом. Заодно она обратила внимание на особенно измученное и болезненное лицо одного из проходивших мимо. Федя спрятаться не успел, что и подвело его.

– Ганга, если не ошибаюсь? – после короткого приветствия строгим голосом спросила женщина, в упор глядя на уродливые прыщи.

– Он, – почему-то в третьем лице ответил Федя, шумно сглотнув внезапный нервный ком.

– Температура есть? – с ходу взяв профессиональный тон, не терпящий неопределенных или лживых ответов, приступила к допросу Амалия Тихоновна.

– Да.

– Чешется?

– Еще как.

– Когда появилась сыпь?

– Вчера.

– И вы до сих пор к нам не зашли? – возмутилась врач.

Федя виновато потупил взгляд и внимательно стал изучать старенькие туфли женщины с тупыми носами и неинтересным каблуком. Не оставалось сомнений, что Амалия Тихоновна в уме уже поставила диагноз, подписав приговор будущей карьере Федора, а возможно, и жизни. Оставалось только тупо молчать, как когда-то в школьные годы у доски. Товарищи, стоя рядом, покрякивали, жалея друга, но и они не находили слов оправдания.

– Немедленно идите в медпункт и по дороге старайтесь ни с кем не общаться, – в сердцах взмахнув рукою, воскликнула врач. – Не хватало еще, чтобы вы перезаразили всех подряд.

Ганга удивился.

– Амалия Тихоновна, так это ж, – краска залила лицо и шею, слившись с холмиками сыпи, – не тем путем передается.

Ребятам и дяде Сане показалось, что Амалии Тихоновне вдруг резко стало не хватать воздуха. Она захлебнулась глубоким вздохом, приложив руку к сердцу, как всегда делала, когда пациент попадался не из послушных, и воскликнула так, что дядя Саня вздрогнул.

– Мне лучше знать, каким путем что передается! Марш в медпункт! – А затем спокойнее: – Через полчаса я к тебе загляну и очень огорчусь, если тебя еще не будет в палате.

Сказала и пошла своей дорогой, гордо переставляя вразвалочку ноги, как это делают все грузные женщины, которым перевалило за тридцать пять.

– Однако строга! – с восхищением заметил дядя Саня, провожая взглядом пышную фигуру, и прищелкнул языком, что означало крайнюю степень восхищения ее поступком. – Надо будет на днях заглянуть к ней с радикулитом.

Ганга вздохнул. Пропал. Тяжелая рука легла на плечо.

– Лечись, Федя, а мы за тебя отомстим преступному элементу, – сказал Венька, а Леха шумно шмыгнул носом. – Обязательно отомстим.

8

Курсант Зубоскалин поправил накладную грудь, сбившуюся немного набок, что вызвало полуобморочное состояние одной пожилой особы, мирно выгуливавшей меланхоличную таксу, и опробовал переговорное устройство, мешавшее ему в правом ухе, как гвоздь в ботинке.

– Ребята, как слышите меня? Прием.

Дама с собачкой, отличавшаяся от чеховской более расплывчатой фигурой и наличием вставной челюсти, заинтересованно окинула взглядом гражданку с мигрирующими грудями и общающуюся с собою, и сочувственно вздохнула.

Это Зубоскалина насторожило.

– Слышу тебя отлично, – сквозь шипения, напоминающие помехи в радиоприемнике при настройке волны, послышалось в ухе. – У нас все тихо. Как у тебя?

– Старушка подозрительная, все высматривает, вынюхивает. – Зубоскалин кокетливо поправил прическу. – На женщин внимание обращает.

– Приметы есть?

– Да. Зверь породы такса.

– Проследим, – обещали в ухе, и связь с писком отключилась.

«Жмот этот Мочилов, – подумал Дирол, – не мог нормальную аппаратуру дать. Небось списанную всучил, а новенькое для комиссии приберег».

Он поправил ослепительно белую сумочку и заманчивой походкой, покачивая костлявыми бедрами, вошел в парк. Его целью было ошиваться в людных местах часами, при этом делая вид, что он здесь ненадолго и скоро уйдет. Задача не из легких, и Зубоскалин гордился, что ее доверили именно ему. Одна проблема удручала курсанта – туфли.