Ирина Хрусталева - Чумовая ночь под Рождество Страница 28

— Софья, в чем дело? Что ты такое говоришь? Почему оскорбляешь меня, да еще при подчиненном? — снова спросил Бобриков, категорически отказываясь понимать супругу. — О господи, что с моей головой? Она невозможно болит, — снова сморщился он. — В висках стучат тысяча и один молоток... нет, скорей всего тысяча и одна кувалда. Очень больно!

— Да неужели? Я крайне этому удивлена, — с сарказмом усмехнулась его жена.

— В каком смысле?

— Да в самом прямом! — срывающимся голосом закричала Бобрикова. — У тебя ничего не может болеть, потому что вместо головы на твоей толстой шее сидит кочан капусты.

— Моя шея не толще, чем у тебя, между прочим, — обиженно тявкнул Иван Иванович. — Нечего меня оскорблять налево и направо, ты не у себя на кухне.

— Ап... уф... ну ты... — в бессильной ярости пыхтела Софья Адамовна, не находя ответных слов.

— И вообще молчи, женщина, и без тебя тошно, — храбро заявил Бобриков, не дав супруге опомниться. — Дома будешь скандалить, а сейчас... Валерий, помоги мне отсюда вылезти.

— Да-да, Иван Иванович, нет проблем, — с готовностью откликнулся тот и уже подошел к ванне, когда Бобриков вдруг посмотрел на него испуганными глазами. — Ой, я, кажется, вспомнил, что произошло, — прошептал он. — Ко мне подошла Риточка Назарова и позвала с собой в шестой номер, а там...

— Так-так-так, очень интересно, и что же было дальше? — вкрадчиво спросила Софья Адамовна, внимательно прислушиваясь к разговору. — А про другую девицу ты тоже вспомнил? — ехидно прищурилась она.

— Какую другую? Я не знаю никакую другую.

— А кто еще был в номере, ты помнишь?

— Ты имеешь в виду... Нет, не помню, — моментально открестился Иван Иванович. — Валерий, ты, наверное, знаешь, кто у нас проживает... проживал в шестом номере?

— Нет, я не знаю, но можно посмотреть в журнале, — ответил тот, покосившись в сторону Софьи Адамовны. — Ведь после того как сюда приехал советник мэра, пришлось одних выселять, других заселять. Я лично оформлял двух молодых девушек, но только не в этот номер, а в другой.

— Ну, а я что говорила? Не пансионат, а Содом и Гоморра, — всплеснула Бобрикова руками. — А ты, молодой человек, как я и предполагала, по совместительству продавец сладких грез, значит?

— Какой продавец? Каких грез? Что вы такое говорите, Софья Адамовна? Вы, между прочим, все неправильно поняли, девушки совсем не по этому профилю, они...

— Софочка, что-то я отказываюсь тебя понимать, — вклинился в разговор Иван Иванович. — О чем вы говорите с Валерием?

— Сейчас поймешь! А ну, пошел вон отсюда, я сейчас буду проводить воспитательную работу со своим супругом, — истерично заорала она на Валерия, сотрясая кулаками.

Молодой человек, еле-еле сдерживая рвущийся наружу хохот, стремительно выскочил из ванной комнаты, чтобы не смущать директора.

— А ну, вылезай быстро из этого корыта и одевайся, поговорим в другом месте, — приказала мужу Софья Адамовна. — Сейчас ты у меня все вспомнишь. Посмотри на себя, на кого ты похож. Это же надо было нализаться до такого состояния.

— Софочка, ты же знаешь, что я не употребляю, но сегодня... — начал оправдываться Иван Иванович, пытаясь приподняться. Ванна была скользкой, и у него ничего не получалось, поэтому бедному Бобрику пришлось перевернуться и встать на четвереньки. — Но сегодня непредвиденные обстоятельства совершенно выбили меня из колеи, — пыхтя, точно паровоз, продолжал говорить он. — Я абсолютно деморализован и, пойми меня правильно, я...

— Лучше замолчи и ничего не говори, иначе я не знаю, что с тобой сделаю! — рявкнула жена. — Видела я эти твои обстоятельства. А еще директор пансионата!

— Так ты уже все видела? — опешил Бобриков, продолжая стоять на четвереньках.

— Представь себе, имела такое счастье, — подбоченилась супруга. — Как же ты допустил такое безобразие, да еще прямо, можно сказать, на рабочем месте? Как ты мог? Ты же руководитель!

— А что я мог сделать, Софочка? Я сообразил, чем это для меня может закончиться, когда все уже произошло и ничего нельзя было изменить.

— Как... как произошло? — икнула та, таращась на мужа растерянными глазами. — Ты хочешь сказать, что...

— Да-да, дорогая, — зашептал Иван Иванович, принимая наконец вертикальное положение и затравленно оглядываясь по сторонам. — Я хочу сказать, что был совершенно бессилен что-либо изменить. Ты можешь себе представить, каково мне было? О, боже, что я испытал в тот момент! — закатил он глаза. — Я думал, что у меня будет сердечный приступ.

— Могу себе представить, до чего тебе было тяжело, бедненький. И как же я тебе сочувствую! — коброй прошипела Софья Адамовна и со всего маху залепила супругу такую оплеуху, что тот моментально вернулся в прежнее положение. То есть приземлился на дно ванны, да так стремительно, что отбил свои нижние полушария. — Дорогая, что ты делаешь? — всхлипнул Иван Иванович. — Ты же знаешь, что у меня может обостриться радикулит. За что ты меня так?

— Задаром! — что было сил взревела его супруга. — Завтра же развод! Квартира моя, дача тоже на мое имя, так что можешь окончательно прописываться здесь, в этом вертепе разврата, а к порогу моего дома даже не думай приближаться, кобель шелудивый, — и, вылетев за дверь, она так ею хлопнула, что та едва не слетела с петель.

— Что это с Соней? Убей бог мою душу, если я что-нибудь понимаю, — прошептал Бобриков, с недоумением таращась на дверь. — Подумаешь, напился раз в жизни. И в том, что труп в номере, я не виноват, я же его не убивал. Да, я директор, но что я мог поделать?! И вообще, при чем здесь какой-то разврат? Может быть, я еще сплю? Кажется, мне не помешает легкий душ, — вздохнул он и начал откручивать кран с холодной водой.

— Иван Иванович, вы в порядке? — спросил Валерий, осторожно просунув голову в дверь. — Моя помощь не нужна?

— Нужна, очень нужна, — тяжело вздохнул тот и тут же вскочил, как укушенный, с легкостью юноши выпрыгнув из ванной. — О-о-о-о, — задохнулся он, зябко передергиваясь. — Надо же, какая вода холодная, прям ледяная.

— Вот ваш костюм, надевайте и сразу согреетесь, — сказал Валерий, трясясь от смеха. — Только вот мокрые трусы придется снять.

— Опять эти шаровары, — сморщился Бобриков, глядя на одежду, которую подавал ему администратор. — Чего-нибудь поприличней нет?

— Ничего не могу больше предложить, — пожал плечами тот. — Если только раздеть покойника...

— Что ты сказал? Какого покойника? — выпучил глаза Иван Иванович.

— А того, что в этом номере убили.

— Значит, ты тоже про него знаешь? — обреченно вздохнул Бобриков.

— Да уж знаю, — признался Валерий. — Девчонки рассказали.

— Девчонки? Какие еще девчонки? О покойнике знали только Назарова Рита и я!

— Ну, Иван Иванович, вам же известно, что они с Натальей близкие подруги, если знает одна, будет знать и другая, — усмехнулся Валерий. — Ну а уж вдвоем они всe мне рассказали, чтобы в моем лице обрести мужскую поддержку, ведь вы-то... кхе, кхе, были... не в состоянии.

— Вот балаболки, а, — с негодованием проворчал Бобриков. — Ничего нельзя доверить. Я всегда говорил, что с бабами каши не сваришь.

— Да они, может, и не сказали бы мне ничего, только у них не было другого выхода, — встал на защиту подруг Валерий. — Я увидел, что из-под кровати торчит чья-то рука, ну и... Вы уж не ругайте их.

— Что толку ругать, когда все уже сделано? Только вот супруге-то моей зачем рассказали?

— Ей никто ничего не рассказывал.

— А откуда же тогда Софья Адамовна про это знает?

— Что знает?

— Не что, а про кого. О трупе откуда моя супруга знает?

— С чего вы взяли, что она знает?

— Ну как же? Она мне сама только что сказала, что все видела.

— Да нет же, вы ее неправильно поняли, Иван Иванович, — засмеялся Валерий. — Она совсем о другом говорила.

— В каком смысле «о другом»?

— Я вам потом расскажу, а сейчас давайте-ка ,одевайтесь.

— Так, значит, она не знает про труп? Не знает, что здесь произошло?

— Нет конечно! Откуда ей знать?

— Фу, слава тебе господи, — облегченно выдохнул Бобриков, натягивая на себя шаровары. — Убей бог мою душу, ты себе даже не представляешь, до чего она нервная особа.

— Ну почему же не представляю? — усмехнулся Валерий. — Еще как представляю, имел «счастье» быть свидетелем.

— Моей супруге совершенно нельзя волноваться, — заботливо вздохнул Иван Иванович, напряженно хмуря лоб и прокручивая в голове какие-то свои мысли. — У нее сразу же поднимается давление, потом начинается мигрень, а после она становится такой сердитой и капризной, что... что хоть из дома беги. Валера, ты только смотри, не вздумай проболтаться.

— Не волнуйтесь, Иван Иванович, не проболтаюсь, я могила. Да и зачем мне это надо, рассказывать о таких делах вашей супруге? Мы с ней не настолько близко знакомы, чтобы...